Самый короткий путь (СИ) - "Elle D." (е книги txt) 📗
вполне настроен на любовные игры.
– Штурм окончился?
– Штурм окончился.
– Они ушли?
– Ушли? Бог с вами. Сантьяро так просто не сдаётся. Он, правда, здорово озадачен
случившимся… и, я надеюсь, впечатлён достаточно, чтобы не повторять подобных
попыток.
– Что это было? Эти… взрывы за стеной?
– Вы требуете выдать вам одну из главных военных тайн Вальены. А ведь мы с вами всё
ещё враги, надеюсь, вы помните?
– Иногда я об этом забываю, – пробормотал Уилл. Он не смотрел на Риверте и не заметил,
как изменилось его лицо при этих словах. – Но ладно, я не настаиваю. Главное, мы их
отбили.
– Да, мы их отбили, – язвительно согласился Риверте. – Вы особенно поспособствовали
этому, сидя в чулане и оглашая окрестности своими воплями. Они весьма разлагающе
действовали на боевой дух противника.
– Я на вас злился, – выпалил Уилл.
– А я на вас. Хоть в чём-то наши чувства полностью взаимны.
Уилл осёкся, не зная, что на это сказать. Он ловил себя на том, что его совсем развезло от
выпитого и пережитого, ему было тепло и хорошо сидеть вот так, и не хотелось думать ни
о чём, совсем ни о чём.
– Что теперь будет? – спросил он тихо, сам не зная толком, что имеет в виду. Риверте
понял его вопрос однозначно.
– Будет, разумеется, осада. Сантьяро надеется, что сможет сломать нас раньше, чем
прибудет подкрепление из Сианы. Вероятно, он попытается отрезать нас от чистой воды
или посеять в Даккаре эпидемию. Словом, он хочет выкурить меня за стены, раз ему не
удалось пробиться за них самому.
– А почему бы вам не выйти? – внезапно сказал Уилл, выпрямившись. – И вам, и мне. Если
дело только в нас. Ведь так вы спасли бы жизнь всем этим людям.
Риверте посмотрел на него без раздражения. Казалось, он всерьёз обдумывает такую
перспективу.
– Если бы был хоть малейший шанс, – сказал он наконец, – что руванцы удовольствуются
этим и уйдут, возможно, я бы именно так и сделал. Но, боюсь, теперь Сантьяро слишком
разгневан. Сегодня погибло не меньше трёхсот его людей, а я лишился едва десятка. К
тому же я натянул ему нос. Мой друг добродушен по натуре, но, как я уже говорил,
слишком самоуверен. Боюсь, он не просит мне этого урока.
– Вы думаете, он…
– Он сожжёт Даккар, – спокойно сказал Риверте. – И убьёт всех мужчин, да и женщинам
тоже придётся несладко. Руванцы всегда так поступают, это их метод ведения войны.
– А у вальенцев другие методы?
– Мне казалось, уж кому-кому, но не вам спрашивать об этом.
Уилл промолчал. Накануне штурма он задал Риверте вопрос о Тэйнхайле, но так и не
получил ответа. Что-то ему подсказывало, что и теперь он его не получит.
– А вы ведь могли уйти давным-давно, сир Риверте. И быть сейчас в безопасности в
Сиане…
– О да. И изучать донесения о том, как Индрас с досады жжёт мои поля и убивает моих
крестьян. А также получать от вас пылкие письма с описанием ваших будней в Журдане.
Не думаю, что всё это сделало бы меня счастливее, чем сейчас.
Его голос слегка изменился, когда он произнёс последние слова. Уилл молчал, и Риверте
добавил всё тем же странным тоном:
– Так что теперь, сир Уильям, мы оба с вами здесь заперты, что де факто уравнивает наше
положение. Как вы думаете, это нас сблизит?
Уилл посмотрел ему в лицо.
– Я вас совершенно не понимаю, – пожаловался он.
– Может быть, это и к лучшему, – ответил Риверте и, подхватив его под колени, встал. Три
шага – и Уилл оказался на знакомой постели. Он уже даже знал, что в нижней её части
погнулась пружина.
– Вы же сказали, что не в настроении! – запротестовал он, инстинктивно отодвигаясь,
когда Риверте склонился к нему.
– Моё настроение крайне переменчиво. Ещё полчаса назад я намеревался вас убить, а
теперь, смотрите, я могу быть почти нежен.
И Уилл немедленно получил возможность сполна убедиться в искренности его слов.
Позже он думал, что дни осады Даккара были их лучшими днями.
Словно насмехаясь над оккупантами, Риверте возобновил свой подчёркнуто светский
образ жизни. Он вспомнил о своих замашках столичного франта и, засунув простые и
практичные костюмы для верховой езды в дальний угол гардероба, снова стал щеголять
атласными камзолами, драгоценностями и шелковыми подзвязками, прохаживаясь по
крепостной стене в туфлях из тончайшей замши. Каждое утро Рашан Индрас подъезжал к
замку, и они с Риверте обменивались репликами, столь же оскорбительными, сколь и
весёлыми. Впрочем, в шутках Индраса теперь сквозила свирепость. Он грозился перевезти
Риверте через границу, привязав за член к хвосту своего коня. Риверте отвечал, что это
намерение выдаёт в нём варвара, и он, Риверте, с удовольствием продемонстрирует
своему другу более целесообразное применение детородного органа. Солдаты на стене
встречали этот обмен любезностями дружным хохотом.
В эти дни Уилл окончательно перебрался из своей комнаты к Риверте. Тот не отпускал его
из постели до утра, усаживал завтракать с собой вместе, иногда держал совет с Гальяной,
Ортандо и другими своими помощниками прямо в собственной гардеробной, ничуть не
смущаясь присутствием Уилла. И за всё это время Уилл ни разу не видел его спящим.
– Вы что, совсем никогда не спите? – спросил он однажды, не удержавшись.
– Иногда, – последовал ответ. – Но стараюсь избавляться от этой дурной привычки.
Если Риверте и спал, по его словам, иногда, то явно не ночью. Не спал ночами и Уилл, и
ему было всё труднее подниматься раньше полудня. Ночи, а порой и дни сливались в
единый сладко-горький сон, видение, от которого он и рад бы был, и не хотел бежать.
Риверте был с ним неизменно терпелив, внимателен и нежен, и каждый день Уилл узнавал
от него нечто, о чём предпочёл бы никогда не знать – но лишь до тех пор, пока эта новая
грань порока не поднимала его на вершины неведомого раньше наслаждения. Уилл не
умел его сдерживать, и иногда в эти ночи из его горла вырывался крик, невероятно
похожий на тот, который он услышал из спальни Риверте в первую свою ночь в Даккаре и
который вынудил его сорваться с места в уверенности, что за стеной кого-то убивают. Это
в самом деле походило на смерть. На прекрасную, ослепительную, восторженную смерть.
И он умирал каждую ночь по нескольку раз, оживал и умирал снова.
Риверте улыбался, глядя, как он возвращается из тумана радужного забытья.
– Я говорил вам, сир, что вы восхитительны? – повторял он снова и снова, и снова и снова
Уилл, одурев от счастья, рассеянно мотал головой. – У меня довольно обширный опыт в
подобных делах, но я ни разу не встречал никого, кто был бы столь отзывчив и столь
неприкрыто выражал свои чувства в постели. Для человека, собирающегося в монастырь,
вы проявляете просто небывалый пыл. Интересно, знал ли ваш брат Эсмонт, что в вас
дремлет такая чувственность?
– Прекратите издеваться, – бормотал Уилл, в отчаянии натягивая на голову подушку.
– А кто тут издевается? Я совершенно серьёзен, – отвечал Риверте и показывал ему что-то
ещё, что-то такое, от чего все мысли снова вылетали у Уилла из головы.
Ему никогда в жизни не было так хорошо.
Когда-то в Тэйнхайле он случайно услышал разговор двух служанок, выбивавших ковры;
судя по их словам, большинство мужчин терпеть не могут целоваться, и это их весьма
огорчало. Уилл никогда об этом не думал, но, если служанки и были правы, то Риверте
являл собой исключение из правила: целоваться он любил и умел. Каждое утро Уилл
встречал с опухшими и онемевшими губами, и до самого вечера чувствовал в них сладкую
боль, ту же, что и в иных, более интимных местах. Нежность и мастерство Риверте могли
сравниться только с его настойчивостью и безжалостность; он не слышал и не знал слова
