Шелковый путь «Борисфена» (СИ) - Ромик Ева (читать книги .txt) 📗
Когда Сандро вынырнул, “Борисфен” был уже довольно далеко.
На корабле суматоха, шум, факелы. Разворачиваются. Будут искать. Так просто не отпустят! Но в темноте упавшего за борт отыскать трудно, тем более, если ему самому этого не хочется. Сандро нашел взглядом маяк и поплыл к берегу.
Фон Моллер, дотошный немец! Скоро рассветет, а он все не уходит. Кружит и кружит на одном месте. Сандро злится, но злость придает силы. Один раз “Борисфен” проходит почти рядом. Сандро больше не ныряет. Ему это надоело, а они, хоть почти все столпились у борта, все равно его не увидят. Чудные, неужели не понимают, что при свете факелов можно рассмотреть только их самих, а не того, кого ищут! На этом же основано театральное освещение: из темного зала зрителям хорошо видна яркая сцена, но не наоборот.
Уходят.
Одинокий факел на корме освещает тоненькую фигурку в длинной белой рубашке. Женщина? Нина!
— Нина!!! — это абсолютно вопреки разуму, но беглец не думает о том, что делает.
Ее голос, избавляющий от всяческих сомнений, несется в ответ сквозь плеск волн:
— Сандро!!!
На Милорадова жалко смотреть. Куда подевалась вся его консульская спесь. Он не то чтобы раскис, нет, но видно, что потрясен до глубины души. Поэтому и выложил все начистоту, как только фон Моллер потребовал объяснений.
Только сейчас до Сергея по-настоящему дошло, что он натворил. Нет, теперь ни за что нельзя признаваться в том, что Лоренцини был узником, ибо пострадает тогда в первую очередь фон Моллер. Его и так за случившееся по головке не погладят, а если проведают что он не устерег заключенного — без раздумий отдадут под трибунал! Лучше всего записать в журнале, что Лоренцини сошел в Стамбуле. Ему-то уже все равно ничем не поможешь, а себя спасать надо!
Карл Иванович слушал, не перебивая, и по его лицу невозможно было понять, что он обо всем этом думает. Но когда услышал про бортжурнал, взорвался:
— Всегда чувствовал, что ты, Милорадов, — сукин сын, но сам себе не верил!
Сергей воспринял это оскорбление как должное. Заслужил, никуда не денешься!
А фон Моллер все бушевал:
— Выгородить меня решил?! А я не нуждаюсь!
— Ну, хочешь, напиши все, как было. Не будет тебе взыскания, — твердил Сергей, пытаясь его успокоить, — всю вину на себя возьму, ничего не сокрою!
Но фон Моллер только зло рассмеялся:
— Хватит! Уже Петьке помог когда-то. А я и без тебя справляюсь, сижу в болоте по самые уши!
Сергей посмотрел на него с недоумением. При чем здесь Петька?
— Что, не помнишь? Или не знаешь, как Петька, после того, как ты с крыши слетел, три недели на гауптвахте отсидел?! А потом, вместо линкора “Амстердам”, пошел гардемарином на какое-то дырявое корыто! “Минервы” своей кровью в войне с турками добивался! А Настю Изотову за него не отдали, потому что не пожелали отпускать из дому в Крым, к черту на кулички!
Сергей ни о чем таком не знал, как-то не приходило в голову спросить, почему Маликов, которого прочили на Балтику, очутился на Черном море. А про Настю Изотову, невесту Петькину, и вовсе из виду выпустил, думал, у них еще тогда, в юности, не сладилось.
— Знаешь, Милорадов, что я понял? Везде, где ты появляешься, все летит в тартарары! В итальянца, зачем вцепился?! Не захватывал он бриг! На любом суде, под присягой засвидетельствую!
Фон Моллер, на которого Сергей всегда смотрел немного свысока, в своем справедливом гневе вызывал не просто уважение. Сергей внезапно почувствовал, что может лишиться бескорыстной дружбы этого человека, и испугался.
— Я не хотел убивать его, Карл, поверь! Напугать желал, но не больше! Кто же думал, что он сразу ко дну пойдет?
Да, Сергею и в голову не приходило, что Лоренцини не умеет плавать. Но что же тогда заставило его прыгнуть за борт в то время, когда ему уже ничего не угрожало?
— Что заставило? — фон Моллер посмотрел на Милорадова так, будто перед ним был несмышленый ребенок. — А что заставляет всех нас делать глупости? Не знаешь?
У Карла Ивановича была своя история, знать которую Милорадову не полагалось, но Лоренцини фон Моллер понимал. Сам когда-то натворил дел…
Карл Иванович открыл бортовой журнал, окунул перо в чернильницу и в конце недописанной строчки поставил жирную точку. Затем взял чистый листок и принялся составлять донесение о происшествии. Сомнительно, чтобы генуэзец не умел плавать. Да и нырять он должен лучше других, не всякий моряк обладает таким тренированным дыханием, как профессиональный певец. Так что, может, и не померещился Нине Аристарховне голос супруга, хотя никто, кроме нее, его и не слышал.
Закончив писать, Карл Иванович возвел глаза к иконе, которая, как и полагалось, имелась в каждой каюте:
— Помоги, — попросил он. — Выплывет, пить брошу!
Через час после того, как “Борисфен” встал на якорную стоянку, в точку, указанную фон Моллером, отправились три парусные лодки. Они до вечера искали пассажира, случайно упавшего с борта “Борисфена”, но, к сожалению, вернулись ни с чем.
Медленно светлеет небо. Вокруг — только волны. Маяк еще виден, но Сандро ориентируется не на него. Мыс, на котором горит спасительный огонек, уже хорошо заметен. Он далеко, гораздо дальше, чем казалось ночью. Сандро упрямо плывет. Может быть, к вечеру достигнет берега, силы у него есть.
Шелк рубашки хоть и тонок, но прилипает к коже, мешает движениям. Хорошо, что брюки не замшевые, а из обычного сукна — в такой ситуации нет ничего хуже разбухшей замши. В одежде плыть тяжело, но избавляться от нее ни в коем случае нельзя. Без штанов ты слишком легкая добыча для береговой охраны.
Красный край солнца поднимается над сушей. Скорее бы! Сандро в воде уже более трех часов. Он давно уже осознал свою ошибку. Черное море — не Лигурийское. Здесь холодно.
Случись такое возле Генуи, его давно уже подобрало бы какое-нибудь судно. Здесь же — никого. Пустынны берега, пустынно море. Надежда только на помощь свыше. Но Сандро не знает, чего ему больше хочется — поскорее почувствовать под ногами твердую почву или надежнее укрыться от преследования. В том, что Милорадов будет его искать, он не сомневается. А ему нельзя попадаться. Оказавшись в заточении, невозможно вызволить Нину. Сандро был уверен, что Милорадов и ее на корабле удержал силой.
Холод сковывает движения. Плыть все труднее, а берег не приближается. Пресвятая Дева! Мне не хватает сил!
Вкрадчивая мысль появляется в голове. Ты прожил яркую жизнь, достиг, чего желал, ты впервые в жизни никому ничего не должен. Между тобой и отцом больше нет недоразумений, твоя дочь выросла. Возможно, она и есть то самое, ласковое и послушное дитя, которое необходимо Гаспаро. Больше ничего не хочется, только отдохнуть и согреться. Все забыть. Избавиться от тревог.
Сандро ложится на воду. Так немного теплее. Нужно отдохнуть… недолго подремать. Но он тут же начинает захлебываться и в испуге просыпается. Дьявольское искушение рассыпается подобно песчаному замку.
Ты должен! Должен себе и Нине! Должен своей любви!
Широкие взмахи рук. Сандро вновь плывет к мысу Херсонес. Впереди парус. Лодка слишком мала, чтобы быть военной. На ней нет ни вымпелов, ни сигнальных флажков. Рыбаки! Благодарю тебя, Боже! Ты не покидаешь меня!
За четверть часа до того, как лодки, направленные фон Моллером, прибыли в указанное место, Сандро подобрала шаланда из Балаклавы.
Шаланда принадлежала братьям Стефанидесам, предки которых жили в Балаклаве с тех самых времен, как покинули свой родной город Херсонес, так и не сумевший возродиться после разрушительного землетрясения. О, они были исконными жителями этих земель, не в пример тем новым грекам, что явились сюда после войны с Турцией, дабы избежать мести мусульман за то, что встали на сторону русских. Род Стефанидесов был древним и хорошо известным в этих краях, хоть никогда не отличался богатством. Прадеды их, когда-то, давным-давно, воевали с генуэзцами за Балаклаву на стороне феодорского князя Алексея и, несмотря на то, что генуэзцы утопили взбунтовавшуюся колонию в крови, сумели выжить и уберечь своих детей. Стефанидесы видели и расцвет своего поселения, именовавшегося тогда Чембало, и его упадок, когда Чембало, ставший Балаклавой, перешел к туркам. Ни турки, ни татары, ни русская царица, затеявшая переселение греков и армян в Приазовье, не смогли согнать их с насиженного места. Когда сородичей, по приказу Екатерины, депортировали, Стефанидесы скрывались, выдавая себя за татар, только поэтому и смогли удержаться в Балаклаве. И все же не это они считали главной своей заслугой, а то, что вопреки всем свалившимся на них бедам, сумели сохранить свою веру. За двести лет турецкого господства ни один Стефанидес не перешел в мусульманство, хоть это и сулило массу выгод.
