Пробуждение (СИ) - Митанни Нефер (библиотека книг .txt, .fb2) 📗
В глубине души Анна сама испытывала сомнения: да, она должна поддержать мужа, но что же станется с сыном? Ведь Сашенька так мал! Тётка? Нет, Марья Фёдоровна слишком немощна, чтобы вырастить Сашеньку. Иное дело Николай – он сильный и молодой человек, порядочный, верный друг, он мог бы стать опекуном её сыну. Но то, что Синяев не соглашается с ней не просто тревожило её, а вообще выбивало всякую почву из-под ног. Если она не переубедит его, то… То что же тогда делать?!
Синяев прекрасно понимал, что Анна ждёт его поддержки и одобрения, но решение считал безумием, о чём сказал прямо:
- Дорогая моя! Боюсь, вы не отдаёте себе отчёта, куда именно хотите ехать! – он внимательно посмотрел в её взволнованное лицо. – Клятва под венцом - это прекрасно! Но ведь вы обрекаете себя на гибель! Пристало ли вам, христианке, обрекать себя на смерть?
- Да, Господь с вами, Николай Ильич! – воскликнула она и всплеснула руками. – В Сибири живут люди!
- Да! Живут! Но не каторжники! Их существование жизнью считать нельзя!
Николай шагнул к ней, и сжав её плечи, заговорил страстно, глядя прямо в глаза:
- Поймите! Это не будет жизнь в комфорте и сытости! Там нет даже самых элементарных удобств! И потом – климат: бесконечно долгая зима, когда стынет даже сам снег, когда замерзает дыхание! И при этом вы – красивая молодая женщина - будете в окружении преступников!
- Да, один из них мой муж… - усмехнулась она и присела в кресло. – Николай Ильич, я понимаю ваши опасения… Но иначе просто не могу! Это не только мой долг жены, это желание моего сердца! Ежели я не смогу быть рядом с мужем, я просто… умру!
- Долг жены… - Николай опустил кулак на стол, ему хотелось ударить по столешнице, но он просто опёрся о стол, - но ведь у вас есть и долг матери… Вы готовы бросить сына-крошку и кинуться в неизвестность на явную погибель, к мужу, который, скорее всего, не сможет вас защитить?!
Он понимал, что жесток в своих речах, но надеялся, что именно вот так, говоря без обиняков, сможет переубедить её.
- Друг мой! – она не сдержала слёз.
Они покатились по разгорячённым щекам, и Николай поймал себя на мысли, что её глаза сейчас напомнили ему ночное небо, усыпанное звёздами, в глазах он вдруг увидел целый мир, огромный и яркий, мир, который и составлял самую её душу.
- Друг мой! – повторила она дрожащим голосом, отирая слёзы платком. – Да! Только Бог видит, как я мучаюсь тем, что должна оставить сына… Но мужу я нужнее… Нельзя позволить человеку погибнуть, а без моей поддержки он погибнет. Молчите! – видя его порыв что-то ответить, она, вскочила с кресла и прижала пальцы к его губам.
Анна вдруг открылась ему не как красивая женщина, волновавшая его мужское существо, женщина, которая вызывала сострадание и желание опекать и защищать, но как необычайной чистоты дух. Николай увидел то, что до этой самой минуты не замечал или просто не умел заметить – сейчас перед ним стояла душа до того сильная, что ей нипочём были все преграды. Да, можно принудить тело, заперев его под замок, но нельзя сдержать душу. Да и не грех ли это, идти против самой души? Бог есть любовь – для Анны было не красивой фразой, а безусловным воплощением её существования. Её жизнь возможна только подле мужа. И Николай вдруг подумал, что ежели он удержит Анну, принудит переменить своё решение, то он не только сделает её несчастной навеки, но и отнимет тот источник жизни, который питает всё её существо – любовь. Он не хотел этого не потому, что был другом Сергея, не потому что давал обещание, а потому что всем своим сердцем он полюбил эту женщину, чище которой – теперь он это знал точно – в мире нет. И да, он сохранит своё чувство в тайне. Она не должна узнать о его любви, потому что это может смутить её, заставит чувствовать свою вину перед ним, вину, которой на самом деле нет.
- Если бы можно было увидеть слёзы, идущие из сердца, вы бы увидели кровь, - продолжала она. – Я прошу вас, как друга и брата позаботиться о сыне.
- Анна,- Николай бросился перед ней на колени, поднёс к губам её руку, - Простите меня! Я принимаю ваше решение и почту за честь стать опекуном вашему сыну, обещаю вам – Сашенька станет настоящим мужчиной! Я выращу его, как своего ребёнка.
- Встаньте, - её рука опустилась на его склонённую голову. – Я не сомневалась никогда в вас, друг мой, - нежная улыбка скользнула по губам, и точно лучик света скользнул по лицу.
- Анна, что сейчас я мог бы сделать для вас? – спросил он, не выпуская её руки.
- Мне, право, неловко, обременять вас…
- Даже не говорите так!
- Скоро осуждённых повезут… - она не договорила, он закончил за неё.
- Вы хотите увидеть Сергея?
- Если это возможно? – спросила робко, а во взгляде жила надежда. – Я слышала, что их можно перехватить на станции…
- Хорошо, я узнаю и всё устрою.
Откланявшись, Синяев быстро вышел. Почти бегом миновал подъезд, оказавшись на улице, рванул петли воротника, который вдруг стал тесным.
Мимо проезжал экипаж, вскочив в него на ходу, Синяев приказал ехать домой. Ему хотелось остаться одному и обдумать случившееся.
***
И потянулись в Сибирь осуждённые «за декабрь», как в народе стали называть бунтовщиков, вышедших на Сенатскую площадь. Петрушевскому повезло – он не застрял в душных застенках крепости, а попал во вторую партию отправленных 23 июля 1826 года, первые несколько человек были отправлены 21 июля.
Однажды воскресным вечером батюшка сообщил, что скоро ожидается отправка к месту каторги и передал записку от Николая, в которой тот сообщал, что попытается устроить встречу с Анной на ближайшей станции. Это известие взволновало его и приободрило. Жена…Неужели он сможет ещё раз хоть издали увидеть её глаза? Боже! Ничего иного ему и не надо! Всё это время не было ни ночи, чтобы она не являлась ему во сне. На заре иногда просыпался с ощущением, что её голова лежит на его плече, а волосы разметались по его подушке. Разочарование постигало всякий раз при пробуждении – камера, одиночество, и … давящая пустота внутри от осознания того, что больше никогда не увидит Анну и не коснётся её волос.
Выехали ночью, разбудив неожиданно. Столица ещё смотрела сны. Сопровождающим фельдъегерям было предписано соблюдать строжайшую секретность, да они и сами надеялись успеть к полудню, к самому солнцепёку, добраться до станции, чтобы сменить лошадей и немного передохнуть в тени. Везли на телегах – на большегрузных рыдванах, в кандалах, что при такой жаре причиняло дополнительные неудобства – от железа болели запястья и щиколотки. Ехали довольно быстро, от тряски цепи гремели, хотя арестанты и пытались их придерживать. Кроме Петрушевского в телеге ехало ещё трое осуждённых и трое жандармов да возница.
Товарищи по несчастью, молоденький корнет Антонов, рыжий, с большими голубыми глазами и веснушками на пухлых щеках, майор Дорохов, высокий, молчаливый, с рябым лицом и густыми бровями, сходящимися на переносице, что придавало ему злой вид – сразу завалились спать, прикрывшись соломой. Сопровождающие фельдъегеря молчаливо сидели на передней части телеги. Всем своим видом они словно показывали, что говорить с ними без конкретного повода запрещается. Да Сергею и не хотелось, не только потому что очень докучали кандалы, но и потому то он был погружён в свои мысли.
Автор пейзажа - художник Татьяна Черных.
Дорога лежала не на Москву, как поначалу надеялся Петрушевский, а в сторону Ярославля. К рассвету посвежело, и Сергей с наслаждением вдыхал свежий воздух, пахнущий луговыми травами. После душной камеры это казалось райским наслаждением. Вокруг широкие луга перемежались с перелесками. Один раз проехали мимо стоящих мужиков, те застыли у обочины дороги, с интересом рассматривая громыхающую телегу с арестантами.- Ишь, злодеев везут, - услышал Сергей шёпот одного из них и поймал настороженный взгляд.Ну вот, он теперь злодей. Сергей улыбнулся. А ведь так и есть! Злодей самый настоящий! Мужики долго смотрели вслед удаляющейся телеги, а Сергей смотрел на них, пока дорога не свернула круто влево.Он с нетерпением ждал станции. И не только потому что хотелось пройтись, хоть и в кандалах, но размять затёкшие ноги, надеялся, что на станции увидит Анну.Вспомнилось, как они, обвенчавшись, возвращались в Петербург из Александровки. Тогда стояла осень, но первый день в дороге оказался весьма погожим. Анна с любопытством разглядывала окрестности. Это было её первое большое путешествие. Раньше она ездила только в соседние поместья. А он … Он тогда любовался ею. Ах, этот по-детски распахнутый взгляд огромных глаз! Её восторг, когда он подарил ей букет из диких злаков, который собрал во время одной из остановок. И смущение, когда на ночь остановились в гостинице, сняв номер. Едва остались одни она опустилась на край потёртого кресла и принялась перебирать ленты капора. **** Трепещущие ресницы выдавали её волнение.Заметив это, он сказал с улыбкой:- Милая, не волнуйся, нам нужно хорошенько отдохнуть и выспаться. Завтра поедем быстрее. Ложись, а я пойду покурю.Он намеренно вышел, оставив её одну, понимал, что раздеться в его присутствии она стесняется. Когда вернулся, она лежала в кровати, натянув одеяло до подбородка и … делала вид, что спала. Усмехнувшись, он быстро разделся и опустился рядом, поцеловал щёку и заметил, как та сразу заалела. Утром проснулся и с ликованием обнаружил жену, спящей на его плече, обнявшей рукой его шею. А потом она позволила ему надеть ей чулки. Он с замиранием сердца коснулся губами взъёма – поочерёдно на каждой ножке, заставляя жену покраснеть, как пунцовая роза. Это была восхитительная игра приручения Анны к себе – она смущалась, иногда пыталась отвести его руки, но он нежной очаровывающей улыбкой ободрял её, ощущая себя змеем-искусителем, и осторожно продолжал натягивать жене чулки. Когда дело было сделано, он уткнулся лицом в её колени и с радостью почувствовал, как её рука опустилась ему на голову, а пальцы принялись ласкать его кудри. Потом он часто отдавал свою шевелюру её нежным пальчикам, обожал, когда она держала его голову на своих коленях, перебирая непокорные кудри. И обожал сам надевать жене чулки, лаская её стройные ножки.Сергей отогнал нахлынувшие воспоминания и заметил, что впереди показались строения – это была станция. Быть может, там его ждёт жена!Телега круто свернула в распахнутые ворота и распугивая клюющих что-то у дороги куриц, въехала в станционный двор. Кругом стояли разного вида повозки, толпились путешественники в ожидании отправления.Один из фельдъегерей растолкал спящих Дорохова с Антоновым и велел арестантам идти за ним в домик смотрителя. По его же совету узники подвязали кандалы, чтобы идти было удобнее. Сергей шёл нарочито медленно, надеясь заметить Анну или Николая, но их не было ни во дворе, ни в доме. Пока меняли лошадей, арестантам подали напиться квасу. Холодный и резкий напиток был как нельзя кстати в полуденную жару. С квасом дали и по куску чёрного хлеба. Сергей не хотел есть и протянул свой ломоть Антонову.- Вот, возьмите.- А вы как же? – совсем ещё мальчишка тот смутился, голубые глаза смотрели с удивлением.- Мне пока не хочется, - улыбнулся Петрушевский, - а вы ешьте, ешьте… Вам надо...- Спасибо! – паренёк улыбнулся и принялся с жадностью поглощать хлеб.- Вы тоже там были? – спросил Сергей, имея в виду Сенатскую площадь.Ему показалось странным и нелепым, что этот почти ребёнок уже был осуждён в каторгу.- Да, был… И в обществе состоял… Меня приняли за неделю до случившегося, - паренёк говорил, продолжая жевать хлеб.- И срок ваш?- Меня на поселение…Сергей понимающе кивнул. Больше они не говорили. Петрушевский подошёл к небольшому окну и продолжал высматривать, не покажутся ли Николай с Анной, но тщетно.И когда им приказали выходить, Сергей в последний раз с надеждой окинул взглядом станционный двор. Не приехала… не смогла? Или что-то случилось? Господи, только бы она и сын были здоровы! Усевшись на телегу, он запрокинул голову в высокое июльское небо и мысленно стал молиться о здравии жены и сына.
