Пробуждение (СИ) - Митанни Нефер (библиотека книг .txt, .fb2) 📗
- Вы б покушали чего, - предложила заботливая Дарья, - Бледны, как полотно, а вам силы беречь надо…
- Не хочется, Дарьюшка, - Анна печально улыбнулась, - Вот выпью кофею и ладно… Потом, всё потом.
И она медленно пошла в кабинет.
***
Синяев с утра мучился дурными предчувствиями. Накануне был обычный день, потом он плотно поужинал у Демута и завалился спать раньше обычного, то есть не под утро, после очередного визита или пирушки, а как вполне добропорядочный барин – после заката. Однако с утра проснулся с неприятным чувством – должно что-то случиться. И эти предчувствия оказались пророческими.
Едва войдя в переднюю Петрушевских, Николай услышал шум доносящийся из кабинета.
- Хозяйке плохо, - сообщила ему открывшая двери нянька и сразу же скрылась в детской, откуда летел громкий и требовательный плач Сашеньки.
Николай, сбросив шинель, кинулся в кабинет. Тревожная картина предстала его взору: Анна без чувств лежала в середине комнаты прямо на полу, Архип и Дарья суетились вокруг.
- Анна, - он поднял её и перенёс на диван, брызнул водой из графина, который протянул ему Архип.
- Анна, Анна, - позвал, встревоженно всматриваясь в бледное лицо. – Как это, почему случилось? – бросил раздражённо слугам.
- Не знаем, - не скрывая слёз заговорила Дарья, - кофею подать велела… Я захожу, а она, сердешная, лежит…
- Я за доктором послал, - сообщил Архип.
Тёмные ресницы дрогнули, Анна открыла глаза и с удивлением увидела, склонившегося к ней Синяева.
- Николай Ильич? – Что случилось? Серёжа… - она попыталась сесть, но он удержал её.
- Голубушка! Как же вы нас напугали! – Николай прижался губами к её руке. – Лежите! Не тревожьтесь! Вам вредно волноваться! Сейчас придёт доктор, а пока – выпейте.
Он поднёс к её губам бокал с водой, и она послушно сделала несколько глотков.
- Николай Ильич, я… - она обвела глазами комнату и указала на газету, которая валялась на полу, - Я прочла… Это конец!
Не сдержав рыданий, она прижалась к груди Николая.
- Успокойтесь, голубушка Анна Александровна, - стал уговаривать он, взглядом велел Архипу подать газету.
Потом, усадив Анну, быстро пробежал глазами по газетным строчкам.
«Пять государственных преступников, приговоренных Верховным уголовным судом к казни через повешение 11 числа, 13 были публично казнены между 4 и 5 часами утра на одном из внешних укреплений Петербургской крепости». А дальше перечислялись имена казнённых, всего пять человек – Павел Пестель, Кондратий Рылеев, Сергей Муравьёв-Апостол, Пётр Каховский, Михаил Бестужев-Рюмин, приговорённые Верховным Уголовным Судом к четвертованию. Император исполнил своё намерение не использовать «дикие» виды наказания и заменил четвертование на повешение.
- Анна! Сергей жив! – Николай вновь прижал её к себе и принялся уговаривать точно ребёнка, ласково поглаживая по голове: - Уверяю вас, с ним всё хорошо. Вы должны перестать плакать!
Потом был доктор, дав Анне успокоительное, велел ей лечь в постель. Дарья увела Анну в спальню, за ними последовал доктор.
- Это что же, Николай Ильич, - Архип смотрел на Синяева растерянно и с надеждой, будто именно от него, от Николая, ожидал каких-то обнадёживающих вестей, - Неужто и барина нашего?..
Он не договорил, боялся произнести вслух то страшное и неотвратимое, что могло случиться с его любимым хозяином, которого он опекал с малых лет и до сих пор считал своим долгом заботиться о нём.
- Нет! – строго отрезал Николай. – И даже не смейте думать о таком!
И чтобы как-то заполнить воцарившееся неловкое молчание, достал сигару из стоящей на столе коробки и принялся раскуривать её.
В этот момент в кабинет вернулся доктор.
- Голубчик, - обратился он к Архипу, - ступайте, Дарья скажет, что нужно делать.
И когда старик вышел, сквозь стёкла пенсне внимательно посмотрел на Синяева, как бы решая что-то, и сказал:
- Вы, я полагаю, родственник…
- Друг семьи, - поправил Николай и представился: - Николай Ильич Синяев.
- Отлично… - пробормотал доктор, снял пенсне, повертев в руках, вновь надел и заговорил с паузами: - Анне Александровне необходим покой… покой и питание… Её нервы вызывают беспокойство, и сердце слабое.
- Доктор, неужели всё так серьёзно? – Николай взволнованно смотрел на этого чудаковатого человека с длинным забавным носом и надеялся услышать обнадёживающий ответ.
- Да, серьёзно. Однако, ежели соблюдать режим и исключить всяческое волнение, Анна Александровна будет совершенно здорова. Совершенно…И вот ещё что, - он шагнул к столу и стал писать что-то на небольшом клочке бумаги.
Синяев поймал себя на том, что высокая и худая фигура врача в строгом чёрном сюртуке, склонившаяся над столом, вызывает улыбку. Доктор напоминал журавля, бредущего по заболоченному озеру и высматривающего что-то съестное в зарослях осоки. Николай едва сдержал улыбку, которая была бы сейчас неуместной.
- Вот, - Франц Карлович протянул Николаю бумагу, на которой только что писал, - Снесите это аптекарю, это рецепт отличного снотворного средства. Ей необходим нормальный сон.
- Доктор, проблема в том, что Сергей Владимирович, супруг, сейчас в крепости, - заговорил Николай, взяв рецепт, - в скором времени ему будет вынесен приговор… И я, честно говоря, не знаю, как можно в этом случае избежать проблем…
- Хм, да, - Франц Карлович потёр подбородок, вновь поиграл пенсне после чего заговорил доверительным тоном: - Давайте не будем тревожиться раньше времени и станем уповать на его, - он поднял вверх палец, - милосердие.
Было непонятно говорит ли он о Боге или о царе.
- Возможно, приговор будет вполне благоприятным… Во всяком случае, новость нужно преподнести как-то легче и мягче… - он помолчал и повторил: - Да, мягче. И режим, режим!
Погрозив пальцем, доктор откланялся и ушёл.
***
Ему казалось, что с момента ареста прошла целая вечность. Единственным, впрочем, сомнительным развлечением были допросы. Пока вели по длинным сводчатым коридорам он пытался угадать возможные вопросы и мысленно придумывал свои ответы. Иногда угадать получалось. Потом, вернувшись в камеру, прокручивал в голове прошедший допрос. Выбрав раз тактику правдивых ответов, он продолжал придерживаться её на всём протяжении следствия. Однако старался не выдавать других, упоминая только тех членов общества, участие которых было точно известно следствию.Однажды священник, посещавший его раз в неделю, сообщил долгожданную новость – скоро будет вынесен приговор. Сергей написал об этом жене, высказав надежду, что они скоро смогут увидеться. И потянулись недели ожидания, показавшиеся ему особенно томительными. Теперь уже на допросы не водили, и даже не присылали списки вопросов, как делали иногда раньше. Чтобы хоть как-то отвлечься от изнуряющего ожидания, он исправно дважды в день делал гимнастику, потом писал письма и читал Писание. Это был его ежедневный своеобразный ритуал, благодаря которому он мог справиться с накатывающей тоской.Своя участь его волновала мало: он осознавал вину, давно принял её, и теперь понимал, что наказание должно свершиться и принять таковое, каким бы оно ни было – его долг человека чести. Но все мысли его, все тревоги были о жене и сыне. Как она воспримет вынесенный вердикт Суда? Сможет ли быть стойкой? Ведь она так хрупка и непривычна к трудностям, его маленькая жена. С нежностью он смотрел на её портрет, воображал в мыслях её образ, в мельчайших деталях, до реснички, до маленькой выпуклой родинки под левой грудью, вспоминал как она улыбалась и, в моменты, когда была рассержена на него, хмурилась, а потом в ответ на его покаяние, когда он начинал дурачиться и в искреннем раскаянии обнимал её колени и клал на них голову, смеялась звонко, по-детски и перебирала пальчиками его шевелюру.Очень часто воспоминания уходили в совсем уж фривольное русло: он воображал Анну в спальне, вспоминал как целует жену, лаская каждую точку её дивных прелестей, и потом – как восхитительно, одновременно с бесстыдной страстью и стыдливо-целомудренно, как умела только она, Анна отдаётся ему, покоряясь любовной власти.Прижав портрет жены к груди, Сергей засыпал на узкой и жёсткой койке, изо дня в день надеясь на перемены и определение своей участи.Однажды рано поутру за ним пришли, привычно вывели из камеры и долго вели по бесконечным коридорам, потом вывели на улицу. Свежий летний ветерок приятно скользнул по лицу. С непривычки Сергей зажмурился от утреннего света. Нет, утро было не солнечным, а даже хмурым, но отвыкнув от уличного света, Петрушевский на несколько мгновений закрыл глаза, а потом открыл, чуть прищурившись. Пройдя под конвоем небольшой пустынный островок среди крепостных стен, он оказался в комендантском доме. Там были часовые и несколько человек, таких же, как и он, узников, знакомых ему по обществу.Бросились обниматься и приветствовать друг друга. Все были приятно возбуждены – увиделись впервые за несколько месяцев. Сергей узнал многих. В том числе князя Трубецкого, хотел поговорить с ним, но не успел, а только лишь встретился с ним взглядом и кивнул ободряюще. Тот же час арестантов повели в большой зал, где за огромным столом сидели важные государственные чины. Это были сенаторы, митрополиты, члены Совета, некоторым даже не хватило мест за столом, и они стояли в глубине залы.Сергея неприятно удивило, что некоторые из сих сильных мира рассматривают арестантов в лорнеты и даже в театральные бинокли. Он вдруг почувствовал себя кем-то вроде диковинной птицы, оказавшейся в клетке. Многие месяцы в одиночке никогда не вызывали в нём таких гадких ощущений, какие он испытал сейчас. Стараясь отвлечься, он мысленно начал считать, наметив себе некий рубеж – сто. Но первая сотня сменилась второй, потом ещё и ещё, и лишь когда он сосчитал до пяти сотен, началось поимённое зачитывание приговора.- Князь Трубецкой Сергей Петрович, полковник лейб-гвардии Преображенского полка, Верховным уголовным судом из Синода, Совета, Сената и присоединённых к ним различных государственных особ осуждается по первому разряду за участие в бунте, направленном на свержения законной власти, а так же за цареубийство и приговаривается к смертной казне путём отсечения головы. Но по воле императора казнь сия заменяется осуждением навечно в каторжную работу.Услышав такое, Петрушевский был поражён – князя приговорили за «цареубийство»! Как такое могло быть? Ведь Трубецкого даже на площади не было! В это невозможно было поверить, но именно так и случилось.Бесстрастный голос продолжал зачитывать приговоры – смертная казнь, каторга, смертная казнь, каторга, и вскоре Сергей услышал свою фамилию.- Петрушевский Сергей Владимирович, капитан N-ского полка, Верховным уголовным судом … осуждается по третьему разряду за участие в бунте, направленном на свержение законной власти, за ведание о умыслах на цареубийства и приговаривается к политической смерти, по силе указа 1753 года апреля 29 числа, то есть положить голову на плаху, а потом сослать в каторжную работу на двадцать лет.
