Ожерелье королевы - Дюма Александр (читать книги без .TXT) 📗
И она впилась в Калиостро умоляющим взглядом.
– Вполне возможно. Я подозреваю, что совесть у него не столь чиста, как у вас.
– Бедный!
– Можете его пожалеть, но если он арестован, не идите по его стопам и не дайте возможности арестовать себя.
– Скажите, а какой вам интерес покровительствовать мне? Какой вам интерес заниматься мной? Послушайте, – дерзко заявила она, – это же неестественно, чтобы человек вроде вас…
– Остановитесь, не то скажете глупость, а сейчас каждая секунда на вес золота, потому что люди господина де Крона, видя, что вы не возвращаетесь, способны отправиться искать вас здесь.
– Здесь? А кто знает, что я здесь?
– Можно подумать, что это так трудно узнать! Я же узнал. Итак, продолжаю. Я заинтересован в вас, и вам это прекрасно известно, а остальное вас не касается. Идемте быстрей на улицу д'Анфер, там вас ждет моя карета. Как! Вы все еще сомневаетесь?
– Да.
– В таком случае мы совершим достаточно неблагоразумный поступок, но уж тогда, надеюсь, вы убедитесь раз и навсегда. Мы проедем в карете мимо вашего дома, и когда вы увидите господ из полиции с достаточно далекого расстояния, чтобы не быть арестованной ими, но с достаточно близкого, чтобы судить об их намерениях, вы по достоинству оцените мое доброе к вам отношение.
Говоря это, он провел м-ль Оливу к калитке, выходящей на улицу д'Анфер. Подкатила карета, Калиостро и Олива сели в нее и поехали на улицу Дофины, где и увидел их Босир.
Разумеется, закричи он, побеги следом за каретой, Олива принудила бы Калиостро взять его, дабы спасти, ежели его преследуют, или спасаться вместе с ним, ежели он ни в чем не замешан.
Но Калиостро, заметив беднягу, отвлек внимание м-ль Оливы, указав ей на толпу, уже собравшуюся вокруг полицейских.
Едва Олива увидела полицейских стражников, вторгшихся в ее дом, она бросилась в объятия своего покровителя с отчаянием, которое растрогало бы любого, но только не этого железного человека.
Он лишь пожал руку молодой женщине и укрыл ее от посторонних взоров, задернув занавеску.
– Спасите меня! Спасите! – повторяла перепуганная м-ль Олива.
– Обещаю вам это, – ответил Калиостро.
– Но вы же сказали, что полицейским известно все. Они меня всюду найдут.
– Вовсе нет. Там, где вы будете, вас никто не разыщет. И потом, если они пришли арестовать вас у себя, то ко мне они не придут.
– К вам? – испуганно переспросила Олива. – Значит, мы едем к вам?
– Только, пожалуйста, без глупостей, – бросил Калиостро. – Можно подумать, вы забыли, о чем мы уговорились. Я, моя красавица, не ваш любовник и становиться им не намерен.
– Значит, вы хотите упрятать меня в тюрьму?
– Если вы предпочитаете больницу, вы свободны.
– Нет, нет, я вверяюсь вам, – отвечала перепуганная Николь. – Можете делать со мной что угодно.
Карета покатила на улицу Нев-Сен-Жиль в дом, где мы уже видели Филиппа де Таверне.
Когда Николь вошла в небольшую комнату на третьем этаже вдали от слуг и вообще от чьих-либо взглядов, Калиостро сказал:
– Главное, чтобы вы чувствовали себя здесь счастливой.
– Счастливой? А с чего? – горько обронила Николь. – Счастливой, утратив свободу, не имея возможности прогуляться! Здесь так уныло. Даже сада нету. Нет, здесь я умру.
И она обвела комнату рассеянным взглядом, исполненным безнадежности.
– Вы правы, – согласился Калиостро. – Я хочу, чтобы вы ни в чем не испытывали нужды. Вам будет здесь плохо, да к тому же мои люди в конце концов увидят вас, и это будет вас беспокоить.
– А еще они могут продать меня, – добавила Олива.
– Этого, дорогое дитя, вы можете не бояться, мои люди не продают то, что купил я. Но я озабочусь предоставить вам другое жилище, чтобы вы могли чувствовать себя совершенно спокойно.
Олива, похоже, была несколько утешена этим обещанием. Впрочем, новая ее обитель ей понравилась. В ней было удобно, а к тому же она обнаружила много интересных книжек.
Прежде чем уйти, покровитель сказал ей:
– Дорогое дитя, я вовсе не хочу, чтобы вы тут томились и изнывали от тоски. Как только захотите увидеть меня, позвоните, я тотчас же приду, ежели буду дома, а ежели окажусь в отъезде, то сразу после возвращения.
После этого он поцеловал ей руку и ушел.
– Ах, да! – крикнула она ему вслед. – Главное, узнайте, что с Босиром.
– Этим я займусь сразу же, – успокоил ее граф. Спускаясь по лестнице, он думал:
«Конечно, поселить ее в доме на улице Сен-Клод будет святотатством. Но ее не должны видеть, а там ее не увидит никто. А ежели окажется нужным, чтобы некая особа увидела ее, она увидит ее именно в этом доме на улице Сен-Клод. Ну что ж, принесем и эту жертву. Погасим последнюю искру светоча, что горел когда-то».
Граф надел широкую епанчу, поискал в секретере ключи, выбрал, растроганно глядя на них, несколько, вышел из дома и зашагал по улице Сен-Луи на Болоте.
23. Покинутый дом
Граф Калиостро в одиночестве дошел до старого дома на улице Сен-Клод, который наши читатели, надо надеяться, еще не окончательно забыли. Когда граф стоял у его ворот, уже стемнело, и на бульваре он заметил лишь несколько редких прохожих.
С улицы Сен-Луи доносился цокот лошадиных копыт, где-то, дребезжа старой железной оковкой, захлопнулось окно, в соседнем особняке скрежетал засов, запирая массивные ворота, – вот и все звуки, что раздавались в этот час на улице.
Да еще в тесном дворике монастыря лаяла, верней, давилась лаем собака. В церкви Сен-Поль пробило три четверти, и с порывом холодного ветра этот унылый звон долетел до улицы Сен-Клод.
Было без четверти девять.
Граф, как мы уже говорили, стоял у ворот. Он вынул из-под епанчи большой ключ, вставил его в скважину, давя скопившийся в ней сор, который в течение многих лет нанесло туда ветром.
Сухая травинка, застрявшая в стрельчатой скважине, круглое семечко, которое должно было превратиться в мальву или сурепку, но попало в это темное вместилище, крохотный осколок камня, прилетевший со строящегося соседнего дома, мошкара, забиравшаяся в это железное убежище и заполнившая в конце концов своими иссохшими трупами весь объем скважины, – все это под давлением ключа скрипело и перетиралось в порошок.
Но если ключ совершил в скважине оборот, замку остается только открыться.
Время все-таки сделало свое. Дерево в стыках вспучилось, петли были изъедены ржавчиной. Между каменными плитами выросла трава, и сырые ее испарения зазеленили низ ворот; все щели были заполнены какой-то замазкой, вроде той, из которой ласточки делают гнезда; повсюду на полотнищах ворот торчали, подобные сводам, могучие наросты древесных грибов, скрывая доски своей наслоившейся за долгие лета плотью.
Калиостро почувствовал сопротивление; он толкнул ворота ладонью, потом локтем, потом плечом, и все баррикады подались и рухнули с недовольным треском.
Ворота растворились, и глазам Калиостро открылся двор, опустелый, поросший мхом, похожий на кладбище.
Он закрыл за собой ворота и прошел, ступая по упрямому, густому пырею, заглушившему даже каменные плиты.
Никто не видел, как он входил, никто не видел его за этими толстыми стенами. Он мог остановиться на миг и войти в свою прошлую жизнь, как только что вошел во двор этого дома.
Из двенадцати ступеней крыльца целыми остались всего три.
Остальные, подмытые дождевой водой, разрушенные корнями постенницы и дикого мака, расшатались, а потом и рухнули со своих опор. Упав, камень раскололся, осколками овладела трава и разрослась, гордо вздымая перистые метелки, словно стяги опустошения.
Калиостро поднялся на крыльцо, качавшееся у него под ногами, и вторым ключом открыл дверь огромной передней.
Только там он зажег фонарь, который принес с собой. И хотя, зажигая свечу, он старательно защищал огонек, могильное дыхание дома тут же погасило ее.
Дуновение смерти мгновенно ответило на появление жизни, тьма убила свет.
