Тайны темной осени (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна (книги полностью бесплатно TXT) 📗
— Всё это прекрасно, но вы опоздали сегодня на двадцать две минуты! — сварливо заявил Берия. — Потрудитесь заглянуть в договор: рабочий день начинается в девять-ноль-ноль, а не в девять-двадцать-две.
— Это так, — держала позиции Алиса, наученная Ольгой, — но в договоре написано, что рабочий день заканчивается в восемндацать-ноль-ноль, а я ушла в двадцать один сорок.
— Меня не волнует, во сколько вы ушли, Римма Анатольевна, — выставив губу, бросил он. — Это ваши обязанности, и вы должны их выполнять!
— Я, — ответила я, — свои обязанности выполняю, просто вы уволили Сергея, и я теперь делаю и его работу тоже. Платите мне за переработку тогда, в трудовом договоре этот пункт есть.
— Хочешь… — наткнулся блёклыми своими глазёнками на взгляд удава, — эх, и хороша же моя внутренняя Алиса, прелесть просто, — Хотите добрый совет, Римма Анатольевна?
Где-то внутри замигал тревожным алым светом датчик неприятностей. Довыпендривалась, Римус? Сейчас он скажет. Что бы он ни сказал, он сделает это сейчас.
— Если хотите жить и работать спокойно, не опережайте своё начальство — а начальство это я! — в развитии. Вам понятно?
Я двинула головой, жест расценить можно было как угодно: и как согласие, и как протест. Лаврентий наш свет Павлович предпочёл первое. Встал и с гордо поднятой головой вышел из моего кабинета. Скатертью дорога, давно пора!
После работы я снова пошла пешком, но тумана на этот раз не было, не было и лодки, Васильевский снова звенел чьим-то весельем, — не то туристы, не то снова свадьба, хотя два в одном тоже могло быть: и туристы и свадьбы сразу. Вот же им хорошо как живётся! Даже осень не помеха…
Асфальт ещё помнил сырость дневного моросящего дождика. Но тучи разошлись рваными рыжими клоками, и на западе, возле башни Лахта-Центра, догорала багровая заря, в которой тонул и никак не мог утонуть старый, побуревший от злости месяц.
— Римус, тётя Алла звонила тебе? — голос Ольги странно напряжён, хоть она и прячет свои эмоции, а всё равно чувствую: растерянность, тревогу, даже страх.
— Не только звонила, но и приезжала!
— Когда?
— Да дней… дней пять тому назад. На прошлой неделе, в среду. Да, в среду. А что?
— Зачем приезжала?
— Как всегда — Сенечку своего сватала, — от нахлынувшего гнева праведного на руле дёргаются руки, машину качает влево, сзади злобно сигналят, матерное слово колом встаёт поперёк глотки. — Отправила их обоих обратно, на такси во Всеволожск…
— Ты за рулём?
— Да. Оля, что случилось?
— Приезжай ко мне. Разворачивайся, и приезжай.
— Настолько срочно?
— Да.
— Ладно…
— Жду.
Эх, а почти до Малоохтинского моста доехала…
Первое, что вижу, прямо от порога Ольгиной квартиры — громадный чемоданище ака баул дорожный пластиковый. О-очень знакомый мне баул. Учесть время — почти одиннадцать вечера, — тётя Алла в своём репертуаре. Припереться в ночь и давить на жалость: ты же не выгонишь старую больную женщину в темноту навстречу холоду и боли? Тем более, как раз начал накрапывать дождик, из мелко-моросящего грозящий перейти в нечто покрупнее и неприятнее.
Оля дала мне тапки:
— Пойдём на кухню, кофе стынет…
— А…. где…
— В комнате. Спит…
— Одна? — не поверила я. — А Сенечка ненаглядный где же?
Мне не понравился Ольгин взгляд. В пол, и какой-то потерянный.
— Пойдём на кухню, — повторила она. — Расскажу…
На кухне ждал заваренный кофейник и рогалики с вишней из пекарни-в-дома-напротив, и Ольга села наискосок, долго держала в руках горячую пузатую кружку. Она любила эти дутые вёдра, куда свободно мог вместиться при желании целый литр, а кофе всегда разбавляла сливками до такого состояния, что от кофе там оставалось лишь одно название.
Я же поступала ровно наоборот. Никаких сливок, маленькая, она же кофейная, кружечка, только кофе, концентрированный, чёрный, даже без сахара…
— Оля, — сразу сказала я, — не связывайся с тётей Аллой. Ты не до конца понимаешь просто весь градус её неадеквата! Они же явились ко мне тогда в полночь, и сразу сходу взялись моей квартирой распоряжаться! Продать, купить в Мурино, к свадьбе пора открыточки подписывать, всех звать… стол продумывать. Это клиника! Это — ку-ку, Кащенка! Пусть валит обратно в свой Всеволожск! У неё дом там. Два дома.
— Дом сгорел, Римус, — тихо сказала Оля.
Я поперхнулась кофе, побежали по подбородку и руке горячие капли.
— К-как сгорел?
— Участок сгорел. Полностью. Ей теперь… негде… а у меня есть комнаты… Пойми, Римус, не могу я её бросить. Ты-то мелкая была, не помнишь ничего. А она же с нами… нас… пока мама наша по командировкам моталась… Я у неё на коленях сидела, сказки слушала…
— И что теперь? — спросила я.
Оля пожала плечами.
— У неё Сенечка есть! — выпалила я. — Пусть думает, что дальше делать! Нет, мы не бросим… и я тоже… но в одной квартире с нею… Оля!
— Сеня погиб, — тихо сказала Оля.
— К-как…
Я замолчала. Погиб. Вот этот полный мужчина, маменькин сынок, тюфяк, как мы только его ни обзывали… пять дней назад я его лично видела… живым… и теперь его нет?
Зависла. Как всегда со мной и бывает в такие моменты. В разум не вмещается, сижу и туплю, туплю и сижу.
— Похоже на поджог, — говорила между тем Ольга. — Вот только ума не приложу, кому бы понадобилось… Разве что сами как-то сглупили. Нет больше домов, где наше с тобой детство прошло. Нет и Арсения. Вот как-то так…
— Да, — сказала я, наконец. — Хорошо, что ты велела мне к тебе ехать. За рулём, я бы…
— В общем, тётьАлла у меня пока побудет, но… понимаешь, Римус, на той неделе надо мне к маме ехать, у мамы там… не всё ладно… помощь моя нужна, как адвоката… ну, долго рассказывать. Решим вопрос, тогда я тебе в красках опишу. Вкратце, соседа Гаврюшу помнишь?
Я качнула головой. Не очень-то помнила, да и то, когда я в Хосте в последний раз была-то? Года два тому назад.
— Та ещё гнида, но он подставился, вышел из правового поля… и, в общем… Дело в кармане. У нас.
— Алексей здесь останется, присмотрит, но ты… если ещё и ты проведывать будешь… мне будет спокойнее.
Оля редко меня о чём-то просит. Очень редко. Её девиз по жизни: «я сама!». И — никому не показать, насколько нелегко и непросто. Сильная женщина, с презрением отметает все слабости, даже те, в которых и не грех бы попросить поддержки. Но вот сейчас она просила. Вопреки всем своим принципам. Разве я могла ответить: «Нет»?
Я не любила тётю Аллу. Откровенно говоря, где-то даже её ненавидела. Но судьбы погорельца не желала даже ей. А уж чтобы с Сеней такое… и ведь единственный сын её, свет в окне, смысл всей её жизни…
У самой у меня детей не было и вряд ли в ближайшую пятилетку будут. Но я видела, как материнский инстинкт проявляется у подруг, рожавших на третьем-четвёртом курсе в перерывах между сессиями. Когда ребёнок желанный, когда он единственный, когда первый… Им всё уже было побоку — и прежние весёлые компании, и даже учёба, хотя те, кто был поумнее, старались учёбу совсем уже не забрасывать: ребёнок вырастет, знания и профессия останутся. И, конечно, так называемые яжматери у всех были на слуху. Не всегда чувства к ребёнку перерастают в патологию, но иногда всё-таки перерастают. Как у тёти Аллы.
— Оля, — решительно сказала я, — поезжай к маме. Мы тут… как-нибудь уже. Справимся.
