Рай с привкусом тлена (СИ) - Бернадская Светлана "Змея" (полные книги txt, fb2) 📗
— Ты меня совсем не любишь, — бесцветно произнес он, не сводя с меня глаз.
Что я могла сказать в ответ? Лгать не хотелось: он этого попросту не заслужил, а правда стала бы для него слишком горькой. Как и для меня.
— Ты мой муж, — просто сказала я и дотронулась кончиками пальцев до его скулы, убрала с лица непослушный вьющийся локон. — Определенный мне судьбой. Так или иначе, мы теперь принадлежим друг другу до конца наших дней.
Едва ли это походило на ответ, но вязкий страх почти затмил мне разум: что-то теперь предпримет Диего? Рассердится ли? Повалит ли снова меня на кровать в попытке добиться отклика от моего сжатого в пружину несчастного тела?
Но Диего лишь осторожно прикоснулся губами к моим губам, вовлекая их в робкий, целомудренный поцелуй. Замерев от неожиданности, я заставила себя подчиниться и даже обвила шею мужа руками. Сердце ухало в груди, словно пойманная в силки птица: оно тоже в клетке, ему тоже не вырваться…
Разорвав странный, болезненный для нас обоих поцелуй, Диего отстранился и провел большим пальцем по моим еще влажным губам.
— Спокойной ночи, дорогая.
— Спокойной ночи, — с трудом выдавила я, уже глядя ему в спину.
Взявшись за ручку и приоткрыв дверь, он на миг остановился, чуть повернул голову и произнес, не поднимая глаз:
— Да, насчет твоей рабыни. Поступай как знаешь. Хочешь взять ее завтра с собой — бери.
Равнинной Англии сыны,
Забудьте о женщинах гор.
В Шотландии вы не найдете жены,
А найдете вечный позор.
Шотландская баллада
Еще не открыв глаз после короткого сна, по знакомому легкому аромату узнаю, что рядом Вель. От этого тело забывает о беспомощности и отголосках боли, наполняясь внезапной и беспричинной радостью.
За окном уже темно, но комната освещается едва тлеющей ночной лампой, что бросает мягкие золотистые блики на распущенные волосы Вель. Она сидит в излюбленном плетеном кресле, подобрав под себя ноги, и наблюдает за мной.
— Я разбудила тебя?
— Нет, что ты. Ты ведь знаешь, у меня сейчас нарушен сон. Дни и ночи только и делаю, что валяюсь в постели.
— Как ты? Лихорадка не возвращалась? Аро сказал, что ты сегодня вставал и ходил, — в тихом голосе слышится укоризна.
— Недолго, и только по комнате.
— Но доктор Гидо запретил…
— Дай ему волю, он бы запрещал всё и всем. Я не хочу, чтобы у меня из зада проросли корни прямо в кровать. А с Аро еще разберусь — слишком много мелет языком.
— Не смей его обвинять, — воинственно хмурит брови Вель. — Мальчик и так всего боится. Сколько раз говорила ему, чтобы вышел погулять хотя бы в сад, а он ни в какую. Запрется у себя в комнате и сидит в углу, чертит что-то на бумаге.
— Рисует, — удовлетворенно киваю я, чувствуя, как в душе тепло настоящего перемешивается с холодом прошлого. — Его разум рождает всякие мудреные диковины. Однажды он прямо на стене подземелья нарисовал приспособление, способное поднять большой груз на высоту без помощи человеческих рук, только легким нажатием пальца. А после того как увидел на кухне сорванную с котла крышку, придумал телегу, которая может ехать без лошади, при помощи пара. А однажды этот блаженный почуял движение сквозняка в коридорах и принялся пускать по ветру сухие листья. И потом придумал плот, который мог бы летать над водой. Представляешь, летать? Вроде птицы. И сказал, что воздух и ветер — это сила, которая может поднять что угодно… Чудной.
— Чудной, — с удивлением соглашается она. — Лей учит его читать. Я велела им купить больше книг. Но он сказал, что уже немного знает грамоту, откуда?
— Гидо учил его, когда мог. И я, время от времени. Но большее пристрастие он питает к счету. Попроси его сосчитать в уме большие числа — сама увидишь, он не ошибется.
— Как такое может быть? — недоумевает Вель. — Простой раб, рожденный рабыней от раба…
Губы сами собой раскрываются, чтобы возразить, но успеваю удержать слова на кончике языка. Мало того, что стал беспомощной развалиной, так еще превращаюсь в болтливую сплетницу. Иные тайны, как однажды сказал старик Гидо, надобно уносить с собой в могилу.
Но Вель подозрительно щурит глаза и смотрит пристально, выжидающе.
— Ты что-то знаешь о нем. Что?
— Это касается только его, — хмуро бурчу, опуская взгляд на ее колени, скрытые складками халата. Под халатом наверняка шелковая рубашка, а под ней…
— Ты мне по-прежнему не доверяешь, — говорит она и умолкает, отворачиваясь к окну.
Вижу ее тонкий профиль и обиженно оттопыренную нижнюю губу. Сглатываю слюну: сейчас я не расположен к разговорам, другое дело — целовать эти мягкие, нежные губы… Кажется, для нее я бы сделал все что угодно. Продал бы душу дьяволу, если бы она у меня была.
Глубокий вздох, причиняющий боль в ребрах, означает мою полную капитуляцию. До того позорно быструю, что я морщусь от презрения к самому себе.
— Аро не сын рабыни.
Длинные ресницы вздрагивают, а лицо теряет обиженное выражение и снова становится удивленным, поворачивается ко мне.
— Как?!
— Только вначале поклянись, что ни словом не обмолвишься об этом. Никому.
— Конечно, я…
— Клянись.
— Клянусь.
— Ни Лей. Ни Сай. Ни Хаб-Арифу. Ни, боги тебя упаси, своему красавчику. Ни самому Аро. Ни даже святому отцу на исповеди.
— Да клянусь, клянусь!
— Твой красавчик не говорил тебе, что Вильхельмо когда-то был женат?
— Нет, — удивленно хлопает ресницами. — Я как-то не думала…
— Неважно. Это было давно. Он был женат, причем на северянке.
Ее изящные брови трогательно взлетают вверх. Она сейчас так похожа на любопытного ребенка…
— Впрочем, брак был недолгим, если верить слухам. Всего около трех лет. И за эти три года жена-северянка не подарила ублюдку Вильхельмо наследника. И даже дочери от нее он не дождался.
Вель закусывает нижнюю губу и роняет взгляд на колени, а я понимаю, что невольно ранил ее. С виноватым вздохом тороплюсь продолжить:
— Ублюдок этого и не заслужил. Было ли то провидение божье или какой обыденный недуг — да только не у нее, а у Вильхельмо, ведь бастардами от рабынь он тоже не обзавелся. Напротив, жена его в конце концов понесла.
— Как?.. Ты же говоришь, что у него детей нет?
— У него — нет. А жена его понесла от раба. Вильхельмо сам же и купил ей — искуснейшего певца и музыканта, которого только смог раздобыть на торгах. Для услады слуха, конечно, только услаждал он донну Верреро, как выяснилось, не только голосом.
Вижу, как каменеет фигурка Вель, как тонкие пальцы вцепляются в плетеные ручки.
— Все могло закончиться иначе, будь любовники осторожнее. Госпожа Верреро вполне могла выдать ребенка за сына Вильхельмо, и сейчас Аро ходил бы в его наследниках.
— Что?! Аро — сын жены Вильхельмо?! — Вель задыхается, не в силах поверить. — Но откуда ты знаешь? Ведь ты пробыл у него в рабстве не столько времени, сколько лет Аро!
— Гидо служит у Вильхельмо с давних пор. То, что Аро отличается от других рабов, заметила не только ты. И не только ты умеешь выведывать тайны. Однажды Гидо проговорился, слишком уж долго его это мучило.
— Боже… — выдыхает Вель, хватаясь за голову. — И Вильхельмо…
— Вильхельмо застукал голубков на горячем. Раб тот умер на пыточном столе, оглашая дом криками, отнюдь не похожими на сладкие песни. И умирал он долго, если верить Гидо, не один день… Прямо по соседству с покоями донны Верреро.
— А что… с ней…
— Вильхельмо тогда жаждал страшной мести для жены. Поначалу выпытывал у Гидо всякие снадобья, чтобы выдать действие яда за обычное смертельное недомогание. Но Гидо ведь умный старик… и слишком сердобольный. Не дал безвинной душе погибнуть. А когда ублюдок понял, что жена вот-вот разрешится от бремени, то придумал удавить дитя сразу же после рождения, прямо на глазах у изменницы. Только вышло иначе. Умерла в родах мать, и ей, умирающей, Вильхельмо поклялся, скалясь в лицо, что сын раба никогда не станет свободным. Что он будет жить, но в неволе, и умрет таким же рабом, от которого был произведен на свет.
