Третий шеар Итериана (СИ) - Шевченко Ирина (первая книга TXT) 📗
Его горе было так велико, что он даже не пытался с ним справиться. Позволив себе утонуть в своей беде, он не захлебнулся, а опустился на дно. И там, на дне, он мог жить, думать и строить планы. Его душа не страдала от боли, она сама стала болью. А боль не способна чувствовать самое себя…
— Придумаю. Я же волшебник. Сказочник. Я сочиню для них самую лучшую сказку и сделаю ее реальностью. Я смогу… Но сначала мне нужно сказать им…
Рассказать Люку и Клер, что их сестры больше нет. Все равно, что заново пережить ее смерть.
Тьен боялся, что не выдержит этого.
Боялся, а значит, его помешательство не было таким уж сильным и необратимым, и он никак не мог решить, хорошо это или плохо. Сходить с ума совсем ему не хотелось, но если бы можно было остаться на дне…
— Однажды в Итериане мне довелось провести ночь в селении сиринов. Это такие люди-птицы… Точнее, они выглядят как люди-птицы, но вообще-то ничего людского в них нет. Сирины — дети стихий, один из младших народов воздуха. Но я не об этом… Мне отвели для ночлега комнату в доме молодой семьи. У них было двое детей. Девочка постарше — наверное, как Клер сейчас, только с крыльями и птичьими лапками. А мальчик — совсем маленький птенчик. Ночью он несколько раз просыпался, мне казалось, что это из-за меня: дети чувствуют чужаков… Он просыпался, и тогда мать брала его на крыло и укачивала. Пела колыбельную. У сиринов красивые голоса. А слова простые были, я запомнил. Только голос у меня не очень, я же не сирин. Но я тебе все равно спою…
Простые слова. Хорошие. О любви, что защитит и согреет в ночи. О том, что завтра наступит новый день, и солнечный свет разгонит сумрак тревог. О том, что счастье — это отражаться в родных глазах.
Но голос у него, и правда, не годится для песен. Низкий и хриплый, а то вдруг срывается на писк, почти на плач. И в очередной раз взяв слишком высокую ноту, он умолк.
Лежал в тишине.
Перебирал тонкие пальчики — ломкие веточки, на одной из которых болталось внезапно ставшее слишком большим бриллиантовое колечко.
Прокручивал в голове разговор, которого всем сердцем хотел бы избежать.
«Люк, Клер, я должен сказать вам…»
Должен, но даже мысленно не мог закончить ни одну из начатых фраз.
Но он сумеет найти слова.
И потом…
Потом — это еще слишком далеко, чтобы пытаться представить, каким оно будет. Главное, чтобы было. Потом.
Только не думать лишнего.
Не стараться понять, почему и за что.
Ответы на такие вопросы находятся легко, и если не запретить себе размышлять об этом, вскоре их наберется несколько сотен. И виновных в случившемся окажется больше, чем один старый безумец. Если искать, выяснится, что каждый хоть в чем-то да виноват, потому что сказал что-то или сделал, чтобы в итоге все получилось так, как получилось. И получится, что все вокруг — враги…
Он не желал доживать остаток жизни, будь то один день или несколько веков, в окружении врагов.
А сейчас… Сейчас и друзья ему были не нужны…
Но они, друзья, об этом не знали.
Фернана шеар почувствовал, едва тот распахнул калитку и ступил во двор. Мог бы и раньше, но слишком отрешился от всего творившегося за пределами своего маленького мира.
И флейм его тоже почувствовал, иначе, возможно, Тьен смалодушничал бы и заставил его поверить, что в доме никого нет…
— Этьен, я тут… — Фер осекся, взглянув в глаза открывшему ему двери хозяину. — Что случилось? На тебе лица нет.
— Есть, — шеар потрогал заросшую колючей щетиной щеку. — Входи.
Ничего не объясняя он направился вглубь дома, а Фернан шел за ним и уже должен был ощутить эманации недавней смерти.
Тьен вошел в спальню и молча присел на кровать рядом с тем, что больше не было его девочкой, но напоминало ее так сильно, что трудно было удержаться от того, чтобы вновь и вновь касаться бледного лица, волос, рук…
— К-как? — флейм замер посреди комнаты.
— Генрих, — не глядя на него, ответил шеар. — Он не забыл Итериан.
— Но я же…
— Не нужно. Ты ни в чем не виноват.
Нельзя искать виноватых, перебирать возможные причины. Ничего уже не изменить.
Наверное, Фер это понял. А может, и нет. Но в любом случае молчал он долго.
Потом осмелился спросить:
— Где он?
— Жив, если ты об этом. И будет жить столько, сколько ему еще положено… Или сколько сам пожелает.
Снова затянувшееся молчание.
Если не задаваться пустыми вопросами, выходило, что и говорить уже не о чем.
— Я должен сказать Люку и Клер, они скоро придут.
— Если хочешь, я…
— Нет. Это моя семья, Фер. Я должен сделать это сам.
Фернан подошел ближе. Стоял молча, по плечам ободряюще не хлопал, не бормотал бесполезных соболезнований. Стоял и смотрел на них. На Тьена. На Софи… На то, что было когда-то Софи…
— Нужно закрыть ей глаза, — выговорил наконец.
— Да. Но не сейчас. Сейчас нельзя.
Если закрыть ей глаза, будет казаться, что она просто спит. И он может случайно поверить в это.
— Хорошо, — не спорил флейм.
Подтянул к кровати стул и сел.
Ни о чем не спрашивал больше, но был рядом.
Возможно, его присутствие даже помогало… в чем-то… Тьен не понимал, в чем, но был благодарен.
Он снова утратил счет времени, и не знал, сколько прошло времени, прежде чем снова заскрипела калитка, послышались быстрые шаги и хлопнула громко входная дверь.
— Софи! Тьен! Дедушка Генрих! Идите сюда. У нас карась!
— Я выйду, — сказал шеар, но не Феру, а бездыханному телу на кровати.
А затем уже Феру:
— Побудь здесь, пожалуйста. Я сам.
Карась был всего один, и не карась даже — карасик величиной с ладошку. Зато живой. Плавал большом жестяном ведре, иногда всплескивая хвостом воду.
Небогатый улов, но радость Клер не имела пределов:
— Тьен, смотри! Мы поймали карася!
Люк тоже улыбался. В успех рыбалки он с самого начала не верил, но с друзьями повидался, наплавался, бросив на берегу удилище, сестренка опять же довольна.
— Клева нет, — пожал он плечами.
— Все равно не с пустыми руками пришли, — махнула на него Клер. — А где дедушка Генрих?
Ничего странного в том, что она спросила сначала о Лэйде, а не о Софи, это ведь Генрих провожал их и давал советы, и перед ним в первую очередь она хотела похвалиться уловом.
— Он… — Тьен задумался лишь на мгновение, — уехал.
— Скоро вернется?
— Нет. Так получилось… Помнишь, я говорил, что у нас большое семейное дело? Пока вас не было, принесли телеграмму, и отцу пришлось спешно собираться, чтобы успеть на поезд. Они там ничего не могут без него решить. Папа просил извиниться, что не удалось попрощаться…
— Но он же приедет опять? — спросила с надеждой Клер.
— Конечно.
Не приедет.
Пришлет несколько открыток. К Новому году — подарки. Пару писем.
Затем, когда почта начнет приходить совсем редко, а Генрих станет почти чужим, принесут еще одну телеграмму…
Клер и тогда все равно расстроится, но лучше уж так.
— А где Софи? Софи, иди смотреть нашего карася!
— Тише… Софи…
Он представил, как улыбка сейчас сползет с лица девочки, как замрет на месте, не веря его словам Люк…
— Она спит. Не нужно шуметь.
— Спит? — удивился мальчик. — Днем?
— Да. Приболела немного …
— Что с ней? — встревожился Люк.
— Ничего страшного, просто нужно отдохнуть…
— Просто отдохнуть? — плутовато прищурилась Клер.
— Да, — шеар терялся под ее лучистым взглядом. — Так бывает…
Бывает, что не хватает сил сказать правду. Даже когда понимаешь, что любая ложь бессмысленна.
— Ну-ну, — улыбнулась девочка. — Бывает. У Денизы, это моя школьная подруга, мама тоже приболела прошлым летом. Тоже уставала и спала целыми днями. А весной у Дэни появился братик.
Отвернувшись, Тьен стиснул зубы и крепко зажмурился…
— Нет, — сказал он, когда через несколько секунд снова был в состоянии говорить. — Это не тот случай. Просто… Софи отдыхает. Так что тише тут…
