Мемуары рядового инквизитора. Господин королевский некромант (СИ) - Романова Галина Львовна

- И вы… увидите там Збышко?

- Надеюсь на это.

- Возьмите меня с собой, - она рывком вскочила на колени. – Я… я очень хочу его увидеть. Посмотреть на него… я… я так его люблю!

Слово вырвалось само, выскочило, как прорвался гнойный нарыв. Сперва было больно, но потом стало так легко, словно она жила ради этих нескольких слов. И одновременно на душу ее снизошел такой покой, что захотелось плакать от счастья.

За спиной что-то хрустнуло. Волна теплого воздуха ударила сидящих у костра людей в спины, заставив припасть к земле языки пламени и нервно задергаться на привязи коня. Мастер Груви вскочил. Каким-то чудом в его руке оказался кинжал. Тускло блеснули руны на лезвии…

Но он ничего не сделал, и Зирка, обернувшаяся с колен вслед за ним, поняла, почему.

В проеме того, что когда-то было входом в разрушенный заброшенный храм, стоял бык.

Просто бык, просто стоял, чуть наклонив голову и сопя ноздрями. Но было во всем его облике, в позе, в размерах зверя что-то такое, отчего Зирка замерла, боясь дышать, а сам мастер Груви медленно, как во сне, опустился на одно колено, кладя свое оружие на снег.

И когда он выпрямился с пустыми руками, бык медленно стронулся с места, сделал несколько шагов к застывшим у костра людям и, приблизившись вплотную, медленно кивнул головой.

- {Иди. Делай. Сверши волю богов! Останови его.}

- Но… - мастер Груви вздохнул, - смогу ли я? Он – бог… полубог, а я – простой человек. Может быть…

{- Ты – человек, -} бык склонил голову так, что его ноздри почти коснулись лица стоящего на коленях мужчины. – {Человек, благодаря которому в мир может прийти большое зло. И лишь тебе дозволено его остановить…}

- Я должен, - Зирке показалось, что голос мастера Груви дрожит, - убить бога?

{- Нет, -} качнулась рогатая голова. – {Не бога. Он пока еще не бог. Он пока не достиг своей силы. Он пока еще смертен. И пока с ним еще можно справиться. Но если ты опоздаешь, его не остановит уже никто. }

Мастер Груви опустил голову. Затаившая дыхание Зирка замерла рядом, боясь взглянуть ему в лицо.

- Я… попытаюсь.

Все начиналось не так. Обычно две армии выстраиваются друг напротив друга на выбранном поле, какое-то время стоят, и лишь потом кто-нибудь с той или иной стороны дает сигнал. Как правило, начинает тот, у кого не выдерживают нервы. Но в этот раз…

Их атаковали без остановки. Кем бы ни были нападавшие, они не дали себе труда выстроиться в боевые порядки. Кинулись скопом, толпой, не обращая внимания на летящие стрелы. Лучники, как обычно, выступившие из рядов пехоты, как правило, успевали значительно проредить первые ряды нападающих – иногда на поле оставалась лежать добрая половина бегущих, - после чего проворно отбегали в стороны, освобождая место для пехоты. Атакующие вязли в ней, начиная бой, а с боков налетала конница, забирая врага в клещи. После этого бой мог развиваться по-разному – нападавшие либо разрезали пехоту надвое и, развернувшись, атаковали ее со спины, мешая с конницей, либо оказывались в окружении. Но в этот раз…

В этот раз лучники поработали зря. Нападающих это не остановило.

Его не было. Его нигде не было.

Бой не сразу разделил отца и сына – когда все началось, Святомир был в свите отца, как один из его адъютантов. Анджелин видел, как мучается и терзается мальчишка, как привстает на стременах и кусает губы. Как и все мальчишки его лет, он любил войну – любил больше как красивое зрелище: вот он в доспехе на добром коне, при оружии, со щитом и под стягом рысит по улице города и красивые девушки машут ему руками и кидают под ноги коня цветы. А он машет в ответ, улыбается и кивает всем – и одной, среди них, особенно. Это ее лента повязана у него на плече, и ветерок треплет ее концы. Это она тайком посылает ему воздушные поцелуи, это она будет бегать в храмы и на капища молиться Ладе и Прие, чтобы вернули ее милого живым и невредимым. И это ее имя он будет кричать, когда помчится на врага. С ее именем на устах будет разить противника направо и налево, рубить и колоть копьем и мечом, пока не устанет рука. И враги будут валиться вокруг него, как эти… как их… ну, на полях селяне в конце лета их связывают… ах, да, снопы!.. В общем, как снопы. И будет их много. Так много, что потом его призовут перед лицом военачальника: «Это кто положил столько врагов в одиночку?» - и он ответит, скромно потупив взоры: «Это сделать мне помогло имя моей возлюбленной…» И предводитель обнимет его на глазах всего войска и провозгласит лучшим рыцарем… Может, он даже будет ранен. В руку. И чья-нибудь дочка станет перевязывать рану и увидит обагренную кровью ленточку. И все поймет, опустив взоры. А он лишь улыбнется, вспомнив любимую. И вернется к ней, увенчанный славой, победитель на белом коне. И она кинется к нему, крича и плача от восторга. И он подхватит ее, посадит на луку седла и поцелует. И будут они счастливы – герой, вернувшийся с войны и та, которая его любила и ждала…

Да, так все мальчишки шестнадцати лет думают о войне. Не зная, что война думает о них.

И вот его сын точно так же горел желанием вступить в бой. Он вставал на стременах, горячил коня, едва не поднимая того на дыбы, чтобы лучше видеть. Рвался туда, где пехота и лучники вперемешку рубились с плотной ордой. «Время? Время пускать конницу, отец?» - то и дело спрашивал он. Анджелин не отвечал. Ждал. Думал. В этой атаке что-то было не так. Будь здесь Згаш, он бы все понял, несмотря на то, что был в общем-то далеким от военного дела человеком. Тут была какая-то…

…магия?

Ну да. Магия. Здесь была магия. Точно такая же, как там, в Гнезно.

Анджелин Мас магом не был. Вот ну ни капельки. Несмотря на то, что его дядя, Северин Мас,результате магических экспериментов стал волкодлаком*. Несмотря на то, что его двоюродный прадед, лорд Вайвор Мас, был ученым-алхимиком, удостоился чести стать Супругом Смерти и созданными им эликсирами, особенно «номером 18», пользуются до сих пор. Несмотря на то, что его названный брат, Згаш Груви, не просто так смог войти в его семью. Ни сам Анджелин, ни три – теперь уже только два! – его сына магами не были. Но это не мешало ему магию замечать. Ибо он видел, как идут нападающие.

(*См. «Записки провинциального некроманта. Операция «Невеста». Прим.авт. )

Они не были людьми. Живыми людьми.

На пехоту напирали оживленные черной магией мертвецы. Не замечая ран, не чувствуя боли, не останавливаясь, если в них попадали стрелы, они шли и шли, ковыляя, спотыкаясь и чуть ли не падая, но не останавливаясь. И надо было обладать огромным мужеством, чтобы видеть эти чуть тронутые разложением лица, эти искореженные смертью тела – и не отступить. Не зря же большая часть лучников сбежала с поля боя, едва до них дошло, что стрелы не причиняют им вреда!

А сейчас пехота увязала в безнадежном бою. Ибо мертвяки пёрли, не разбирая дороги. Они висли на копьях, своей тяжестью пригибая их к земле. Они насаживались на мечи, которые так и застревали в их телах и тянулись скрюченными пальцами к живым. Достигая их, наваливались толпой, давили, душили, рвали и грызли – если было, чем рвать и грызть. Пока пехота держала строй, у нее был какой-то шанс выстоять. В конце концов, если разрубить мертвяка на части, он перестанет двигаться. Отрубленная рука не поползет по снегу, загребая пальцами. Отрубленная голова не станет кусаться, если поднесешь к челюстям палец. И безголовое тело так легко отпихнуть с дороги и разрубить пополам, после чего обрубки действительно уже умирают навсегда. Но как найти силы видеть этих живых мертвецов, видеть не только мужчин, но и женщин, а среди них даже подростков и почти детей? Как их-то рубить на куски?

И они отступали. Медленно, шаг за шагом, отступали, оставляя на снегу своих убитых, задавленных, растерзанных, вырванных из строя скрюченными руками мертвецов. Так была убита большая часть лучников, так медленно таяла пехота.