Последний обоз (СИ) - Соло Анна (книги полностью txt) 📗

Умница Тиша поймала и привела к возку брошенного в суете Воробья. Но едва Нарок собрался расседлать коня, Торвин остановила его и отозвала в сторонку.

— Стоянка — это для обоза, — строго сказала она, — Для нас с тобой — наоборот, усиленный караул. Кто знает, скольких мы упустили? Это люди, не ракшасы. Они вполне могут попытать счастья ещё раз. Но прежде всего надо сделать одно важное дело: пойди-ка собери стрелы по камышам.

— Да где я там теперь чего найду! — вяло возмутился Нарок.

— Найдёшь. Потому что если стрелы не соберёшь ты, то их подберут разбойники. Думаешь, откуда у лесной братвы наши стрелы, с бронебойными наконечниками? Впрочем, их стрелы тоже бери. Пригодятся для охоты.

Вернулся из камышей Нарок с хорошим пучком стрел и в глубокой задумчивости. Все погибшие разбойники оказались ему знакомы. Это были те самые парни, вместе с которыми он прошлой ночью гулял на вечёрке.

Примечания:

Разговор Вольника со стражницей пустоши можно перевести примерно так:

— Приветствую, Дэлия! Рад встрече с тобой!

— Приветствую. Что ты делаешь здесь с этими людьми?

— Брожу. Клянусь, мы не причиним зла Виелине. Моё почтение этле Джу!

Ведьма

Вынужденная стоянка получилась не слишком уютной. Боясь нового нападения, толком не раскладывались и огня не разжигали, просто сгрудились у борта возка и принялись жевать заготовленную в дорогу сухомятку. Караваю для восстановления сил Добрыня выделил горсточку овса.

Заметив, что Вольник по-прежнему неподвижно лежит на земле, Тиша подошла к нему, присела рядом на корточки.

— Вольничек, — позвала она, гладя его по руке, — Ты бы поел, что ли? Или, может, тебе водички принести?

Он не отозвался, даже не открыл глаз. Встревожившись, Тиша слегка похлопала его по щеке, прикоснулась к жилке на шее.

— Не тормоши, — строго сказал ей Добрыня.

— Может, хоть укрыть чем?

— Говорят тебе, не тронь. Дай ему полежать спокойно.

Однако Тиша не послушалась. Подождав, чтобы Добрыня отвернулся, она шепнула:

— Если нужно, я ладить умею. И нутро, и спину.

Вольник снова никак не откликнулся. Тогда Тиша загнула на нём рубаху, положила руки ему на живот и принялась осторожно его выглаживать, мягко прощупывать, продвигаясь снизу вверх. Очень скоро Вольник вздохнул, перевернулся носом в траву и буркнул еле слышно:

— Тиш, не надо.

— Больно? — спросила она жалобно, опустив глаза.

Вольник сел перед ней, взял обе руки девушки в свои и сказал, по очереди целуя её ладошки:

— Что ты, наоборот, очень приятно, — а потом, наклонившись к самому её лицу, с озорной улыбкой добавил, — Но больше так не делай. Я ведь не деревянный.

Он вдруг быстрым движением прикоснулся губами к её губам — и сразу же отпрянул, вскочил на четвереньки и сбежал, проскользнув под возком. Тиша ахнула, залилась жарким румянцем.

— А я тя упреждал: не тронь, — усмехнулся Добрыня.

В отличие от Вольника, дядьке Зую отдых не пошёл впрок: его начало лихорадить, а рука разболелась и не давала ни мига покоя. Торвин предложила было обработать рану средством, что ей дал гарнизонный целитель, но Зуй отказался наотрез и принялся лечиться сам, старым тормальским способом — крепкой маковой настойкой. Такое "лечение", конечно, избавило его от боли, но, увы, заодно превратило из ходока в поклажу.

Убедившись, что дольше ждать не имеет смысла, Торвин подъехала к привычно сидящему на облучке Добрыне.

— Раненого придётся грузить в возок, — сказала она, обводя недовольным взглядом своих подопечных, — И конечно, ни к чему теперь тащить его с обозом через весь Дол. Где ближайший хутор, на котором о нём смогли бы позаботиться?

— Кроличья нора.

— К Ящеру этих Кроликов. Ещё?

— Белозорье. Но до него почти пол дня ходу, к тому ж Луча всё равно дома нет. А без него какое лечение? Корпия да самобулька. Эдак мы и сами могём.

— И что, вовсе нет ничего ближе?

Добрыня хитро покосился на неё и ответил:

— Есть, как не быть. Тут рядышком ведьма живёт, тётка Ёлка. Она лечит справно, и к тому ж с этлами в ладах. Вот только чтоб к ней попасть, придётся с сойти Тропы и заворотить в Истоки.

Торвин помрачнела, насупилась, поёрзала в седле. Потом вздохнула и спросила с подозрением:

— Но туда-то хоть не пол дня идти?

— Не-не, — сразу оживился Добрыня, — Что ты, Лебёдушка! Совсем недалёко будет: по стёжке к Истову Хребту, потом ещё малость вдоль Малиновых Звонов, а от них Свитовой тропой — и прямиком к Еловой горке. А уж обратно можно будет чуток прорубиться мимо Яблочной горки и снова выскочить на Тропу возле Оленегорского торжка. Что скажешь?

Торвин со вздохом расстегнула седельную сумку, достала карту. "Вот ведь коза упёртая, — зло подумал Добрыня, — Ничего на веру не берёт. А могла бы и просто послушать совета старика." Торвин же, повозив так и эдак пальцем по пергаменту, строго сказала:

— Темнишь, Добрыня. Белозорье вижу, вот оно. А вот твой путь: Истов Хребет, Малиновые Звоны… А дальше — ничего. Никаких горок, ни еловых, ни яблочных. Как это понимать?

Добрыня с бесконечно терпеливым видом слез с облучка и принялся чертить палкой в пыли:

— Глянь сюда. Это будет Ночь-река, это — Ограда, это — Торговая тропа, а вот здесь — Светлая Марь. На Мари и впрямь никто из людей не живёт, потому как там болото, змеелюдья вотчина. Но между ней и Долом, вот сюда вот, выходит охвостье Истова Хребта. На нём стоит парочка хуторов, совсем маленьких, на княжьих картах такие не значатся. Вот здесь — Замошье. Оно от Ограды недалеко, но через самую топь, человеку её не перейти. Дальше, поближе к Тропе, становится посуше и повыше. Там стоит Подкоряжье, а за ним и Яблочная горка. А Оленья горка — с ней вровень, только по другую сторону от Торговой тропы.

— А Еловая горка где?

Добрыня со вздохом развёл руками.

— Еловая горка — хутор потаённый, его как ни нарисуй — всё соврёшь.

— Как же ты тогда собираешься на неё выйти?

— Для тех, кому действительно надо, проход на Еловую горку открывается сам.

Торвин ещё раз заглянула в свою карту, внимательно сверила её с тем, что Добрыня изобразил в пыли, и пробормотала себе под нос:

— Не нравится мне всё это, ох как не нравится… Впрочем, — добавила она уже в полный голос, чтобы слышали все, — если ты не ошибся в расстояниях, мы ещё можем успеть к ночи выйти на Оленегорский торжок. Поднимаемся, уважаемые, пора двигаться дальше!

По стёжке шли пешком, привязав лошадей сзади к возку. Торвин впереди подчищала тропу. Вокруг был уже не светлый лес Занорья, прозрачный даже в самых густых кустах, а настоящие заросли, глубинный Торм. Густой ивняк, камыши выше головы, рощицы бамбука — полосы сверху вниз без конца, без единого просвета. И — стада зубаток. До подъёма на Истов Хребет Нарок убил десятка три этих тварюг и совершенно перестал их бояться. Зубатки не отличались умом, они просто кидались на идущее мимо них мясо, не скрываясь и не пытаясь защитить себя. Сложность представляло только то, что на бронированном зубаточьем теле были лишь два уязвимых места: глотка да задница. Чтобы попасть в одно из них, приходилось поворачиваться как можно шустрее.

В двух местах стёжку пересекали толстые стволы поваленных деревьев. Добрыня с Вольником наводили через них гати: рубили молодой подрост, складывали слоями крест-накрест, и наконец, почти что на собственных руках перетаскивали по ним возок на другую сторону.

На ходу Вольник и девушки затеяли петь, и ни Добрыня, ни Торвин не стали их одёргивать.

— Стали листья облетати,

Посушила их жара.

Я ждала тебя у гати,

Что ж ты не пришёл вчера? — завела Омела, а Тиша подтянула ей вторым голосом. И Вольник откликнулся:

— Моя птичка голосиста,

Оттого я не пришёл:

Сапоги надел нечисты,

Зипунишка не нашёл.

— Коль любить — к чему стесняться?

Прибежишь и босиком.

Отчего же повидаться