Глазурь (СИ) - Карран Ким (бесплатные полные книги txt) 📗

Большие буквы «ББ» были нарисованы практически везде.

— Что это значит? — спрашиваю я у Кьяры, указывая на надпись на дорожке.

— О, это значит «Без Будущего». Вот что эти анархисты нарисовали повсюду.

— Вандалы.

— Вандалы, из-за которых отрубили свет.

— Это были они? — спрашиваю, — я думала, что это был просто сбой в подаче электричества.

В последнее время количество таких отключений увеличилось, и я слышала, что это объясняли нехваткой нефти. По крайней мере, так нам говорили, когда установили на всех улицах светильники на солнечной энергии, и люди начали жаловаться потому, что те плохо работали зимой.

— Нет, они взломали электрический щит. Мама говорит, что они направляли требования правительству по поводу того, в чем им отказывают. Им нужно больше школ. Или меньше? Не помню точно. — Она вытащила ручку и начала подрисовывать надпись на одном из столбов. Когда она убрала руку, там красивыми буквами с завитушками было написано: «Бесконечность»

— Вот как. Детектив, который арестовал меня, хотел знать, не с ними ли я.

— Ты? — скептически спрашивает Кьяра, а потом начинает смеяться. — Это нелепо.

— Именно это я им и сказала.

Я села на сиденье, которое было испорчено меньше, и начала раскачиваться. Ржавые цепи были влажными от утреннего дождя, но сиденье осталось сухим — значит, что до меня тут уже кто-то сидел. Кьяра взобралась на покореженное, обгоревшее сиденье и оттолкнулась.

Мы немного покачались в тишине.

— На что это похоже? — спросила она.

— Что, похоже?

— Пустышка. Ты ее чувствуешь?

— Не совсем. Поначалу я могла увидеть перед глазами логотип компании. Знаешь, как когда слишком долго смотришь на солнце. Три тусклых треугольника, двигающихся по кругу. Но сейчас я даже их не замечаю, — я опускаю взгляд. Я надеялась, что с чипом буду видеть хоть что-то. Что-то полезное: дату и время или мое местонахождение. Хоть что-нибудь, что угодно, но когда логотип исчез, не осталось ничего.

— Знаешь, тебе повезло.

— Что? — я оборачиваюсь к Кьяре, раскачивающейся туда-сюда.

— Глазурь — это еще не все. Я подумываю над тем, чтобы удалить чип.

— Что? Почему?

Она спрыгнула со средины подъема и неудачно приземлилась. Я слезла и попыталась помочь ей встать на ноги. Она сидела в грязи и смеялась.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, имея ввиду ее поврежденную лодыжку.

— Нет, не совсем, — ее улыбка угасла. — В смысле, я не знаю, что со мной не так.

Я понимаю, что она говорит это не о лодыжке.

— Помнишь, я не ходила в школу в прошлом месяце?

— Когда у тебя была ангина? — спрашиваю я.

— Да, только это была не ангина. Разве только ее можно получить от желудочного зонда.

— О чем ты?

— Я пыталась покончить жизнь самоубийством.

Она сказала это так, будто это абсолютно нормально. Будто она всего лишь накрасила ногти новым лаком. Или запала на кого-то. У меня перехватило дыхание, и я опустилась на мокрую землю рядом с ней.

— О, не волнуйся, — говорит она, откидываясь назад и смотря на тучи. — Это была хреновая попытка. Видимо получить передозировку ибупрофеном действительно трудно. Кто бы подумал.

— Кьяра, я… я… Почему?

Она закрыла глаза и еще больше отклонила голову назад, будто принимая солнечные ванны, вот только солнца сегодня не было.

— Доктора сказали, что у меня депрессия.

— Ну, еще бы! — говорю я. — Награда за высказывание очевидного присуждается докторам.

— Я догадывалась. Но я всегда думала, что быть в депрессии значит всегда быть грустным и не иметь желания даже встать с кровати. Но мне не было грустно. Я вообще не… чувствовала. Ничего, — она опять села и вытерла грязные руки о юбку. — Я раньше всем интересовалась, помнишь? Своим искусством, музыкой — но, сейчас, это просто шум. А без этого я чувствую себя опустошенной. И я не хотела продолжать это чувствовать.

— Не знаю, что сказать.

— Не волнуйся, по сути этого никто не знает. Мама говорит, что потом станет легче. Что это такой этап. Папа почти не обращает на это внимания, пытаясь вести себя как обычно. Он не может смириться с тем, что я больше не счастливая маленькая Кики. Доктор выписывают мне таблетки. «Таблетки счастья» — так он их называет. В прямом смысле слова. Таблетки счастья. Можешь поверить в это?

— А ты не хочешь их принимать?

— Не знаю. Я больше ничего не знаю.

— А с Пиппой ты об этом говорила?

Кьяра смеется.

— Нет. Бедная Пиппа. Ты можешь представить, как она это обсуждает?

Я тоже смеюсь, но это больше похоже на стоны.

— Да, она бы раздула из этого целую трагедию.

— Нет, это не для нее. Я даже не помню, почему мы стали дружить. Нет, это просто… жизнь, наверное. Моя жизнь.

Я отворачиваюсь и вздыхаю.

— Расскажи мне об этом.

— Мне жаль, что я в последнее время обращалась с тобой как стерва, Пет. Я хотела рассказать тебе, действительно хотела. Но…

— Все нормально. Я понимаю, — ненавижу это признавать, но мне полегчало.

Мы так и сидим, уставившись на тучи, которые проплывают над головой.

— Так что там с твоим желанием удалить чип? В смысле, это возможно сделать?

— Вроде есть клиника, где это можно сделать. Это не так легко, как поставить его. Но ничто не вечно, ведь так?

— И ты собираешься сделать это?

— Наверное — это странно. С того момента, как я получила чип, у меня такое ощущение, будто я уменьшаюсь, теряюсь среди всех этих голосов. Я не знаю, что я действительно думаю о разных вещах. Ну, знаешь, какое мнение именно у меня, — она прижала руку к груди. — Я тянусь во все стороны и истончаюсь. Как человек-блин, — она опять смеется, и на этот раз, это больше похоже на ее настоящий смех. — Но может это просто я такая? Мама всегда говорила, что я противоречива.

— Почему ты его не выключишь? Тогда когда тебе станет лучше, ты сможешь вернуться, — у меня в голове не укладывается, что кто-то может захотеть отключиться от Глазури, особенно когда знаю, что у меня нет доступа. Как у Этана.

— Да, но тогда все вернется обратно. У меня нет силы воли, — она вздрагивает и обхватывает себя руками.

— Ты хочешь вернуться ко мне? — говорю я, вставая. — Хотя, там будет Зизи, она работает над каким-то большим проектом.

— Она не разозлилась из-за твоего побега?

— Нет, я сказала ей, что таким образом я выражала несогласие со старыми моральными институтами, или что-то вроде.

— Твоя мама классная.

— Хм. Слишком классная.

— Я должна вовремя прийти домой, или мама вызовет полицию.

— У нас все еще есть пара часов. И я до конца жизни сыта полицией.

Она берет меня за руку, чтобы встать, а затем обнимает меня.

— Каково это, быть под арестом?

Ее глаза зажигаются веселым огоньком, и я понимаю, что уже очень давно не видела ее такой.

Мы идем домой, и я развлекаю ее историей о моем почти удавшемся побеге и заключении.

— Этан как будто был пьян.

— Не знаю. Он был немного странный.

— А ты что, нет? — Она подталкивает меня в бок своим острым локтем.

— Эй, я не странная.

— И правда. И вообще, немного странности тебе бы не помешало.

— Ну, он не настолько странный, как, скажем, Барбара Дженкинс.

— О боже, нет никого страннее ее. Ты не знала, что она ест мыло? Ладно, продолжай.

— Он такой… — Я пытаюсь подобрать нужное слово.

— Таинственный, — говорит Кьяра, шевеля пальцами.

— Нет. Тихий. Точно. Он такой тихий и спокойный. Из-за него у меня возникает ощущение, что я слишком суечусь.

Кьяра останавливается, кладет руки мне на плечи и поворачивает меня к себе лицом.

— Петри, дорогая моя, это действительно так. И, как мне кажется, этот парень идеально тебе подходит. Скажи, он симпатичный?

— Ну да, наверное.

— Симпатичнее Райана МакМануса?

Я в шоке смотрю на нее.

— Ты знаешь?

— Все знают, что он тебе нравится. В этом нет ничего страшного, полкласса по нему сохнет. И мальчики тоже.