Правитель (ЛП) - Пир Элин (читать книги без TXT, FB2) 📗

— Ты не ответила на мой вопрос. Как они тебя проверяли?

— Одна из ситуаций в моем досье была та, которая произошла, когда мне было двенадцать. Моя семья решила устроить большую вечеринку с музыкантами, едой и танцами, но меня уже пригласила на день рождения девочка из моего класса, и я согласилась, прежде чем узнала о более масштабной вечеринке. Все говорили мне просто отменить вечеринку по случаю дня рождения, но девочка была новенькой в городе, и я знала, что у нее еще не так много друзей. — Я прикусила губу, все еще вспоминая, какой растерзанной я себя чувствовала. — Я хотела повеселиться со своей семьей и друзьями, но я продолжала представлять, как новенькая почувствует себя разочарованной, если я нарушу данное ей обещание. Я не смогла этого сделать, и в конце концов я пошла на ее день рождения, пока все веселились у меня дома.

— Это глупо, — твердо сказал Хан.

Я бросила на него раздраженный взгляд.

— Нет, это не так. Это знак солидарности, сопереживания и честности, и все это прекрасные ценности.

— Чушь собачья, — сказал Хан и забрался на свою кровать, резкими движениями откидывая одеяло. — То, что ты описываешь, — это негибкость. Люди, которые негибки, — самые худшие. Как только они принимают решение, они замыкаются в себе и отказываются менять свое мнение, даже когда становится чертовски очевидно, что они в чем-то не правы.

— Это совсем не одно и то же! — воскликнула я.

— Если бы это был я, я бы нашел решение. Может быть, она могла бы перенести свою вечеринку и вместо этого пойти с тобой на большую вечеринку.

Я пристально посмотрела на него.

— Я не такая, как ты; я не приказываю людям и не заставляю их менять свои вечеринки по случаю дня рождения, чтобы я могла присоединиться к другим, более интересным мероприятиям. И это просто подчеркивает, почему хорошо, что женщины-члены Совета не мотивированы властью.

— Почему это хорошо? Власть — это замечательно.

— Давай посмотрим, смогу ли я тебе это объяснить. — Я подняла руки и сформировала пирамиду, приложив большие и указательные пальцы друг к другу. — Здесь, в Северных землях, у вас есть иерархия, где массы внизу работают, чтобы облегчить жизнь немногим наверху, и не в последнюю очередь тебе, их… правителю. — Я хотела сказать «диктатору», но знала, что он предпочитает «правитель», поэтому выбрала это.

— Угу, — подтвердил он. — Вот почему власть — это наиважнейшее качество.

— На Родине нам нравится говорить, что у нас плоская иерархия, но, по правде говоря, это, вероятно, больше похоже на перевернутую пирамиду, где немногие внизу служат для облегчения жизни масс наверху.

— В этом нет никакого смысла. — Он с отвращением сморщил нос. — И я говорю не только о вашем гребаном Совете, но и обо всем вашем обществе.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я и достала из сумки средство для чистки зубов. Маленькое устройство было размером с крупное рисовое зернышко и перемещалось по моему рту, очищая и полируя каждый зуб.

— Почему ленивый человек должен иметь столько же, сколько тот, кто много работает? — спросил Хан. — Должна быть мотивация к тому, чтобы люди захотели работать. Капиталистическое общество имеет гораздо больше смысла.

— Для тебя, — сказала я и залезла под одеяло на диван. — Но как ты можешь быть счастлив в своем большом поместье, если дети на улицах голодают?

— В Северных землях ни один ребенок не голодает, — возразил Хан, вытягивая свои длинные ноги и устраивая подушки поудобнее. — Они растут в школах, где их вдоволь кормят. Нам нужны большие сильные мужчины, а не маленькие слабаки вроде… — он остановил себя, прежде чем повторить обычное оскорбление в адрес мужчин Родины.

Комната была большой, и говорить через нее было не идеально, но у нас с Ханом была склонность вступать в долгие споры; и поскольку мы оба хотели, чтобы последнее слово было за нами, мы продолжали наши дискуссии до рассвета.

— Я рада слышать, что ни один ребенок не голодает, но что происходит, когда эти дети вырастают? — спросила я и приподнялась на локте.

— Они получают работу, — ответил он как ни в чем не бывало.

— И на всех работах платят одинаково?

— Нет, конечно, нет. Это спрос и предложение.

— Я понимаю — значит, некоторым людям платят очень мало, и они живут в бедности, в то время как у других больше, чем им нужно.

— Вот именно! Так было всегда, и я не вижу причин это менять. — Хан неторопливо заложил руки за голову, и его покрывало сползло вниз, обнажив его торс. Я видела, как он разгуливал в одних штанах, и вид его накачанных мышц и большой татуировки всегда заставлял меня отводить глаза, немного волнуясь.

«Ты просто очарована, потому что он другой», — сказала я себе.

Хан был слишком мужественным, чтобы считаться привлекательным. Я не могла видеть его и не слышать напоминаний о том, что именно мужская гордость и эгоизм привели к краху мира. Четырехсот лет было недостаточно, чтобы заставить кого-либо забыть боль потери целых континентов из-за жаждущих власти людей, имеющих доступ к ядерному оружию и военной технике. Любая женщина на Родине предпочла бы мягкого, внимательного и доброго мужчину. Хан был кем угодно, только не таким.

Возможно, Хан был бы привлекателен, если бы одевался и вел себя больше как цивилизованный человек с Родины. Я поиграла с этой мыслью, но трудно было представить Хана менее мужественным. Мужчина был таким же роскошным, как и эта роскошная комната со всей дорогой мебелью, коврами, произведениями искусства и антикварными книгами. Он всегда носил одежду, которая выглядела дорого и идеально сидела на нем, но привлекательность этого была полностью сведена на нет тем фактом, что большая часть его одежды была сделана из кожи.

— Перл? — сказал он, возвращая меня к разговору. — Ты меня слышала? Я сказал, что так было всегда, и я не собираюсь это менять.

— Потому что власть развращает, — указала я. — Иерархия, как правило, лучше всего смотрится сверху, и я уверена, что ты бы смотрел на это иначе, если бы был бедняком, а не самым богатым человеком в стране.

— Я не самый богатый человек в стране, — сказал он с самодовольной улыбкой. — Но я самый могущественный.

— Тогда представь, что ты мог бы сделать со всей этой силой. Скольким людям ты мог бы помочь.

— Ах, но, милая Перл, — сказал он, прекрасно зная, что мне не нравятся его покровительственные ласки. — Я не святой, я прагматичный правитель, который хочет, чтобы моя страна процветала. С тех пор как ты пришла сюда, ты бросаешь вызов тому, как мы делаем вещи, но позволь мне сказать тебе кое-что: ваши методы нелогичны.

— Нет, это не так. Принцип справедливости имеет полный смысл, и на Родине все счастливы.

Хан прищелкнул языком.

— Пф, я отказываюсь верить, что все счастливы. Признай это, вы сделали все бесплатным для всех, и это означает, что кто-то облажался, в то время как другие получают все готовое на блюдечке, не прилагая усилий.

— Нет, это не так, — настаивала я. — Вот как работает демократическая система справедливости. Мы все вносим свой вклад, в чем можем, и вместе создаем прекрасное общество. Я не против платить за парки, даже если я никогда туда не хожу; Я счастлива, что ресурсы тратятся на больницы, хотя я никогда не болела. — Я гордо улыбнулась. — Я знаю, что помогала оплачивать мосты, которые я никогда не пересекала, школы, которые я никогда не посещала, и лечение бесплодия, которое я никогда не получала сама. Это то, что делает развитое общество.

Хан наклонил голову.

— И ты находишь это справедливым?

— Да, потому что все, что мне нужно, доступно и мне. Таким образом, у всех есть равные возможности проявить свои уникальные таланты и заниматься тем, чем они увлечены.

Я нахмурилась, когда Хан поднял свое одеяло и помахал им вверх-вниз.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Я пукнул, — сказал он с легкой усмешкой.

Я просто уставилась на него, разинув рот. Его невоспитанность все еще умудрялась удивлять меня.