Последний обоз (СИ) - Соло Анна (книги полностью txt) 📗
— Так он лесной хранитель, — прошептала Тиша, любуясь, — Я никому не скажу. Пусть бы побыл с нами подольше…
— Дура! Наплачешься! — тоже шёпотом прикрикнула на неё тётка Ёлка и ушла к себе в избу. На пороге она обернулась и увидела под старой ёлкой Нарока с Омелой. Схватившись за руки, молодые люди наперебой говорили что-то друг другу. Лица их светились от счастья.
— Тоже наплачется. Но тут уж, видно, судьба, — буркнула тётка Ёлка, затворяя за собой дверь.
Сумерки снова собрали всю компанию у огня. Тётка Ёлка заварила в котелке ароматный чай, Добрыня с Зуем задымили трубочками, Торвин, подсев поближе к свету, принялась наводить блеск на свою саблю. Нарок, воспрявший духом и уже одетый в чистую, свежезашитую рубаху, бодро уплетал остатки обеденных пирогов. Даже Вольник пришёл к очагу, улёгся на землю в ногах у Тиши.
— Эх, Ёлочка, хорошо-то у тебя как, — вздохнул Добрыня, — Тихо… Маэлева благодать… Вот что значит жить у этла за пазухой. Среди людишек такого не сыщешь, там сплошной непокой и дурацкое мельтешение.
— Так и оставался бы в лесу, — резонно заметила тётка Ёлка, — Чего тебе за Оградой?
— Дела, матушка, дела.
— Тогда не ной. У этла за пазухой, знаешь ли, тоже всяко бывает, и не всякая тишь к добру.
— А вот это точно, — сказал дядька Зуй, — Этлы, если подумать, не тише людей, тоже почудить мастаки. Только на свой лад. Взять хоть Светлую Мару. Тихая, вроде, и вреда от неё никакого, но вот вздумает петь да на ветвях качаться — и молодые парни, бывает, на её зов прямо в трясину идут…
— Эта Мара, она красивая? — спросил Нарок.
— Сам не видел, на стану врать. Но говорят, будто да, дивной красоты дева, только волос у неё нечеловеческий, лунный, и глаза голубые, вот навроде как у нашей Торвин.
— А я видела, — пискнула Тиша, — Ничего красивого. Девка как девка, только тощая, голая и простоволосая. Уважаемая Торвин**** куда лучше.
Дядька Зуй посмотрел на дочку неодобрительно:
— Ты думай, прежде чем рот раскрыть. А лучше вообще помалкивай, не встревай в разговор к старшим. Прости её, Торвин, это она сболтнула не от ума.
— Тиша скорее польстила мне, чем обидела, — спокойно ответила Торвин, — У нас тоже рассказывают истории о народе ихана*****. Говорят, они живут на потаённых островах, и девы-ихана настолько хороши собой, что мужчина, послушав их пение и залюбовавшись красой, может навсегда потеряться в море, забыть дорогу к дому.
— У нас про этлов похоже рассказывают, — кивнул Зуй, — Дети силы живут глубоко в лесу, на своих потаённых хуторах, но людям иной раз показаться не брезгуют. Мой отец рассказывал, прежде хранитель Дол каждый травостав под начало сева нарочно проходил по полям своих людей, чтоб земля лучше уродила.
— А другие этлы тоже ходят по полям? — снова спросил Нарок.
— Некоторые да. Хранитель Нер — он вообще часто бродит среди людей. Нрав у него весёлый, а людишкам с того порой выходит сплошное наказание. Вот в Замошье недавно было дело, разложили девки холсты зорить******. Нер мимо шёл, да и дунул зачем-то на те холсты. Они в миг стали тонкие, прозрачные, заблестели росяной радугой. Девки давай этлу в ноги кланяться, сделай, мол, ради Маэля, назад, как было, а он только посмеялся и ушёл к себе в лес.
— Красиво же получилось, — сказал Вольник.
— Красиво-то оно красиво, только как из такого рубахи шить?
Вольник нахально заулыбался.
— По мне как раз из такого шить и надо. А то позанавесятся рогожами — самой красоты не видать.
— Тю на тебя, бесстыжий, — сказал дядька Зуй и запустил в Вольника обрезком зубаточьего панциря, — Только что ни говори, а хранитель Нер озорничать любит. У него в уделе и местность-то такая: то горка, то овражек. И Нерка-река вьётся прихотливо, скачет меж валунов.
— Потому удел и называется НерОвьем? — сказал Нарок, — Из-за того, что местность неровная?
— НЕровьем, — поправил его Добрыня, — Потому как хранитель удела — Нер. А что озорничает порой, так это он не со зла. Молод ещё, вот и играется.
Постепенно ночь накрыла Еловую горку. Погас огонь, остыл котелок, народ помаленьку разошёлся спать. У ещё тёплого очага остались только Добрыня со своей трубкой да тётка Ёлка. Задумчиво подперев щёку кулачком, она смотрела, как бродят по углям красные отсветы и вздыхала о чём-то своём.
— Скучаешь по родным-то? — спросил Добрыня.
— Да…
— А зачем же из Белозорья ушла? Там нынче без тебя непорядок: Луч лошадей распродаёт, а Бран так и вовсе в бега подался. Вернулась бы, что ли?
— Не могу. Это из-за Свита. После его смерти я держусь от людей подальше.
Добрыня покивал сочувственно, выпустил в ночное небо пару колечек дыма. Потом сказал:
— Всем нам придёт срок заглянуть Маэлю в оба глаза. Свита, конечно, жаль, но тут уж ничего не поделаешь. У людей такое в обычае: жил себе, жил, а потом вдруг раз — и помер… Что ж теперь, из-за этого семью бросать да в лес уходить?
— Добрынь, ты не так понял. Ходит он ко мне.
— Кто? Свит? Так он же, вроде, помер?
— Вот мёртвый и ходит. Знаю, всё знаю. И что плохо так, и что он уж не мой Свит, а это смолка его тело водит, злое ракшасье колдовство. И что надо бы Занору сказать, чтоб упокоил. Но смотрю на него — и не могу. Он ведь меня ещё помнит. С каждой ночью в нём всё меньше человечьего, скоро вовсе ничего не станется, но пока хоть капелька, да есть от того, кого я любила… Вот только он из живых силу тянет. Пришлось увести его подальше от людей, в лес, к Исту с Марой под присмотр. Но иногда ему всё-таки нужно есть.
Добрыня подскочил, едва не выронив трубку:
— Едрить-молотить! Предупреждать же надо! И кого из нас ты сегодня решила ему скормить?
— Никого. На моём дворе он никогда не охотится. Но пеняйте на себя, если завтра не успеете выйти на Торговую тропу до темноты.
В самый тёмный предрассветный час тётка Ёлка вышла из своей избушки и неторопливо принялась обходить спящих на её дворе людей, останавливаясь перед каждым, каждому заглядывая в лицо. Возле Зуя постояла подольше, помахала ладошкой перед его лицом, шепча наговор и разгоняя запах перегара. Заботливо прикрыла плащом разметавшегося во сне Нарока. Заглянула в возок к Добрыне, осенила его охранным знаком. К Торвин близко подходить не стала, только улыбнулась хитро издалека. Заглянув напоследок под возок, она увидела там Вольника с Тишей. Они спали, обнявшись, укутанные одним плащом. Тётка Ёлка в сердцах топнула ногой и отошла назад.
— Послушай-ка, Мара! — сказала она возмущённо, обращаясь к спящей под избушкой козе, — Хватит прикидываться козой! Нер девчонке голову морочит, а ты и не чешешься! Неужто совсем тебе её не жаль? Ведь Зуй с семейством — из твоего удела.
Коза вздохнула, поднялась на ноги, на глазах скидывая козий облик и превращаясь в тонкую белокожую деву с голубыми глазами и лунно-белыми локонами до пят. Недовольно скривив бледные губы, красавица ответила:
— Ах, как он уже надоел со своими глупыми выходками! А твои сородичи и сами могли бы быть поосторожнее. Ладно, позови его, я с ним поговорю.
Ёлка вернулась к спящему Вольнику и настойчиво потолкала его в плечо:
— Ну-ка подымись! Дело есть!
Он посмотрел на неё недовольно, однако вылез из-под плаща.
— Чего тебе, неспокойная сила?
— Мара зовёт, — недружелюбно ответила Ёлка.
Подтянув портки, Вольник подошёл к лунно-белой красавице.
— Знаешь что, Мара? — сказал он сердито, — Вы бы с Истом свою дурную Ёлку хоть на ночь запирали. Чего она на меня кидается?
— Правильно делает, — кисло отозвалась Мара, — Тебе не надоело вмешиваться в жизни чужих людей? В своём уделе заняться нечем? Оставь девчонку в покое.
— Да я ничего плохого ей не сделаю, просто силы чуток добавлю. Тиша добрая и красивая, но её же из-за Омелки никто не замечает! К тому же я Тише кое-что задолжал. Недавно на переправе в Майвинках я здорово поистратился, а она поделилась со мной своей силой. Правда, она не знала в точности, что делает, но намерения у неё были совершенно бескорыстные. Почему бы мне теперь не отплатить ей добром? Вот увидишь, её к травоставу не то что просватают, на руках с Зуевой горки утащат!
