Последний обоз (СИ) - Соло Анна (книги полностью txt) 📗
Дядька Зуй обиженно примолк и отошёл к возку, а Торвин, выбрав место чуть почище, скомандовала остановку и подозвала к себе Нарока. Тот подъехал с таким дурацким выражением счастья на лице, что Торвин сразу поняла: парень не в себе, и чтобы услышать от него хоть что-нибудь путное, следует задавать только самые простые вопросы.
— Как по-твоему, где закат? — спросила она для начала.
Нарок уверенно показал рукой направление.
— Ага, — пустилась рассуждать вслух Торвин, — Тогда получается, что полночь должна быть вот там. Но мох на деревьях указывает совсем другое, да и вот тот муравейник… Как думаешь, могли мы незаметно сделать круг и пойти в противоположную сторону?
Нарок пожал плечами.
— Тут же не видно ни зги, и Око за тучами. Могли, наверное.
— Посмотрим-ка, — и Торвин расправила на колене карту, — Если бы мы с таким же достойным зубатки усердием ломились в противоположную сторону, то уже давно пересекли бы Торговую тропу выше Оленей горки. Но этого почему-то не произошло. На Истов Хребет мы тоже не поднимались, и болота вокруг не видно. Из этого следует, что мы покинули Марь, но каким-то хитрым образом в Истоки не попали. Между тем незаметно выйти из вот этого треугольника между Истовым Хребтом, Мариным болотом и Торговой тропой — выше человеческих сил. Какие есть предложения? Кроме тормальских, в стиле "снимать портки и бегать".
— Ну, — чуть нахмурившись, проговорил Нарок, — Можно, например, продолжать идти вперёд, пока не выйдем к какому-нибудь обозначенному на карте ориентиру.
— Как мы можем быть уверены, что движемся именно по прямой, а не ходим кругами?
— Вешки ставить…
Торвин недовольно помотала головой. Похоже, юнец не осознаёт, что в таком густом подлеске можно пройти в двух шагах от вешки и не заметить её.
— Или идти назад по своим следам, — вяло предложил Нарок.
— Я тоже об этом думаю. В самом худшем случае снова завалимся ночевать на Ёлкину горку.
И, спрятав карту в седельную сумку, Торвин развернула коня.
— Куда мы, Лебёдушка? — удивлённо воскликнул Добрыня, — В другую же сторону шли?
— Моё имя Торвин Валькйоутсен, — холодно произнесла Торвин, — Жаль что ты, Хивэ-миэс*, не в состоянии этого запомнить. Мы возвращаемся.
Добрыня занервничал, заёрзал на облучке.
— Но назад никак нельзя!
— Почему вдруг?
— Да потому, что нет там дороги назад! Говорю тебе добром: идём дальше, как шли, всё будет хорошо.
— Вперёд мы уже шли, мне не понравилось. Погуляли — и хватит, едем обратно, к уважаемой Ёлке, пироги есть.
— Нельзя! — замотал головой Добрыня, — Ход на Еловую горку нам больше не откроется, только выплутаемся неизвестно куда!
— Глупости, — отрезала Торвин, — Разворачивай колымагу.
Вдруг разлепил губы молчавший всё это время дядька Зуй:
— Я полагаю, Добрыня дело говорит. В лесном коридоре следует идти туда, куда он ведёт, а не метаться, как тараканы по горшку.
Брови Торвин свирепо сдвинулись, к щекам бросилась кровь.
— Так! Зуй, ты с обозом своей волей шёл, и дальше можешь катиться, куда твои глаза глядят. А вот этого старого козла мне приказано живым и невредимым доставить к Нерским воротам до начала хляби. И, клянусь Небесной Коровой, я это сделаю, даже если мне придётся связать его и волочить силком!
Нарок с Омелой испуганно переглянулись. Похоже, столь скорое расставание не входило в их планы.
— Ну так и доставляй, как знаешь! — возмущённо воскликнул Добрыня и принялся разворачивать возок.
Очень скоро выяснилось, что Добрыня с Зуем были правы: обратный след обрывался, словно возок, двое конных и трое пеших возникли посреди леса из ниоткуда. Торвин отдала Тууле Нароку и принялась тропить напролом через кусты, однако знакомое еловое редколесье так и не появилось. Несколько раз Торвин меняла направление, пыталась возвращаться на уже пройденные места, но лес точно смеялся над нею, выводя ко всё новым неразведанным уголкам и надёжно пряча следы. Казалось, будто кусты смыкают и сплетают между собой ветви прямо за хвостом Нарокова коня.
— Что, Добрынь, ты хоть сам-то знаешь, куда нас занесло? — тихо, тайком от Торвин, спросил Зуй у торговца.
— Теперь уже нет, — ответил тот, — Ты к этой козе не лезь, пусть сама потыркается, глядишь, научится старших уважать.
— Эк тебя задело… Ты что, готов ночевать рядом с нежитью, лишь бы поморийской дуре нос утереть?
— Нежить — это уж её трудности. Пускай помашет сабелькой, коли ума нету.
— Как стемнеет, трудности будут у нас всех. Или ты заговорённый? Потом, имей виду: хлябь близко. Я-то всяко домой попаду, а вот ты не к змеелюдам ли в гости собрался?
— А ты откуда про нежить знаешь? — подозрительно прищурился Добрыня, — Вроде, когда Ёлка мне про своего Свита рассказывала, все уж спали.
— Все да не все. Мы с Торвин договорились тайком караулить: я до полночи, она — после. И вишь ты — не зря. Чуйка на беду у этой белозорой работает как надо.
— И что, ты так прям и рассказал ей всё, что слышал, про Ёлкина мертвяка?
— Рассказал.
— И поверила?
— Изругала пьянью. Однако жопой чует, что дело неладно и оставаться в лесу нельзя, вот и машет всё утро топором, как наскипидаренная. Для тебя, между прочим, старается.
— А я ей чем могу помочь? Она наших с тобой слов не слушает, мы для неё — суеверные лапотники. Может, хоть нежить вгонит ей ума. По-родственному, так сказать.
Если для Торвин день прошёл в бесконечном поединке с лесом, то для Нарока это был целый день беззаботного, ничем не заслуженного счастья. Омела шла рядом и развлекала его рассказами о своём лесном житье-бытье, а он слушал и ловил себя на том, что порой даже не понимает слов, а просто любуется её голосом, словно пением дивной птицы. Когда же приходила очередь идти в голову обоза и браться за топор, заинтересованный взгляд Омелы заставлял его работать споро и радостно, не чувствуя усталости. Время летело незаметно, и он был весьма удивлён, вдруг услышав, что Торвин командует привал.
— Се риитаа**, - сказала она устало, — Ищем место для ночёвки, пока светло.
Это было не самой простой задачей. Торвин наотрез отказывалась разбивать лагерь в низинах и вблизи кустов, а одновременно и свободное от них, и достаточно высокое место никак не попадалось. Наконец, Зуй пришёл из разведки и сообщил, что набрёл на кое-что годное. Торвин сходила вместе с ним посмотреть, а когда вернулась, велела срочно всем подниматься и идти за ней.
Находка Зуя оказалась и впрямь стоящей. Маленький домик-заимка с колодцем и овином стоял посреди чистой полянки. Видно, в травостав сюда приходили заготавливать сено для коз. Сейчас овин был пуст и вместил в себя, хоть и без особых удобств, всех троих коней. Избушка была тоже тесновата на шестерых, зато в ней имелся очаг, сном же на полу вповалку лесной люд не напугать.
Едва в заросших низинах начали сгущаться сумерки, Торвин всех загнала под крышу. Строго-настрого велев больше не высовываться, она сама проверила и заперла коней, обошла лишний раз вокруг избушки, а вернувшись, старательно прикрыла на засовы окна и дверь. После Тиша запечатала их охранными знаками, начертив перед каждым Дневное Око угольком из очага.
— Нарок, тебе первый караул, — сказала Торвин, и, даже не притронувшись к пирогам, которые добрая Ёлка завернула им с собой, повалилась на лавку спать.
Угомонились в тот вечер быстро: все устали, и разговаривать было не о чем. Только Нарок остался сидеть у порога неподвижной тенью, прислушиваться к звукам ночи за стеной, да Омела, составляя ему компанию, пряла в темноте, прислонившись спиной к его спине. Время текло, словно медленная вода, люди спали, а в лесу шумела обычная дикая ночная жизнь. Нарок повернулся к Омеле, осторожно вынул из её руки веретено и, обняв девушку за талию, притянул к себе. Она не отпрянула, мягко и доверчиво прижалась к нему всем телом. Долго ли они сидели так, расслабленно слушая ночь?
Вдруг Нарок насторожился и шепнул:
