Заговор маски (СИ) - Костылева Ляля (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений txt) 📗
— Хорошо! — Горислава бросилась натягивать полушубок.
— Куда это ты, на ночь глядя? — встрепенулась Ждана.
— Куда надо! — сурово отозвался учитель. — Я велел!
— А куда? Куда? — допытывалась жена. — Где это она шататься будет в темноте?
— До Стояны дойдет и обратно, — успокоил ее муж.
Горислава с удивлением покосилась на отца: Козарин никогда жене не лгал, в крайнем случае — отмалчивался. Она повязала платок и хотела было уже выскочить за дверь.
— Горенька! — жалобно взмолился учитель.
— Папа? — она в недоумении повернулась к нему.
— Поцелуй меня! — попросил он. — И мать. Вот так.
Горислава послушно приложилась к родительским щекам, учитель крепко сжал ее в объятиях, потом сам раскрыл дверь и настойчиво вытолкнул дочь в сени.
— Ну иди, иди, иди скорее, перепелушка. Лети!
Горислава, с удивлением оглянувшись на мать и братьев, кивнула и вышла из дома.
— Куда ты все-таки ее отправил? — услышала она встревоженный голос матери. — Козарин, правду скажи!
— Чаю налей, — отозвался тот, — никуда я ее не отправлял. Любить дочь нам пока церковью не запрещено!
Горислава улыбнулась и, сгорая от нетерпения, пошла, почти побежала, к домику Всемилы. Ночь выдалась морозная, тихая и ясная. Было светло как днем: на небе сияла полная луна. Снег искрился серебром под валенками девушки и скрипел задорно и звонко. Сама того не замечая она начала напевать, приплясывая на ходу от радости. Вот наконец показалась заснеженная крыша знакомой избушки. Горислава влетела в сени, отряхнула снег и, постучавшись, вошла в комнату.
— Добрый вечер, бабушка Всемила! Вы говорить хотели со мной? Это по поводу Остромира, да? Он не обиделся? Ой, Ярочка, здравствуй!
— Горя, — удивленно перевела на нее взгляд Яролика, сидевшая у печи и гревшая руки. — А ты чего здесь?
— Заходи, Горенька, — кивнула Всемила, перебиравшая свои запасы. — Садись за стол, сейчас поговорим. Это… не только по поводу Остромира, а по поводу всего. И поговорить мне надо с вами обеими.
Яролика удивленно посмотрела на подружку. Горислава, сбитая с толку, стащила варежки, расстегнула и скинула полушубок и села, куда ей велели.
— Значит… Вы с ним поговорили? — осторожно начала она. — Папа велел идти к вам, и я решила, он меня благословляет. Он сказал, он не против… Так Остромир… Ну что же он сказал, бабушка? — все нетерпеливее спрашивала девушка, решив отложить на потом другую тему, сейчас ее никак не интересовавшую.
— Погоди, Горюшка, — травница наконец отставила в сторону свои банки и подошла к столу. — Не спеши. Сейчас нам предстоит дело куда серьезнее.
Яролика, хмурясь, смотрела на Всемилу. Еще с момента их возвращения, когда отец велел ей помочь бабушке отнести кое-какие покупки, ее терзала тревога. Слишком уже крепко обнял ее Живко, как будто не на час она уходила, а на год. И велел обнять мать и брата тоже. Что-то происходило, Яролика чувствовала это, но что — понять не могла. Когда они пришли в бабушкину избушку, травница велела ей посидеть спокойно, потом помочь растопить печь, потом выдумала еще какое-то дело, — словом, всем силами пыталась отвлечь внучку. И, похоже, ее целью было именно дождаться Гориславу.
— Потолковала я, Горюшка, об огне твоем, — сказала Всемила. — Все так, как я и говорила, ничего нового мне не посоветовали: тренироваться тебе надо, чтобы управлять огнем, поскольку он часть тебя.
Учиться владеть стихией, тогда и дар твой будет тебе легче и легче даваться. Но сейчас это не самая главная проблема, что решить надо. Опаснее становится нам тут, девочки, все страшнее и страшнее. И простым людям жизни нет, что уж говорить про тех, кто чародейский дар в себе хранит. Одно неосторожное слово — и налетят подлые православные священники. И уж разбираться они точно не будут, кто прав, кто виноват. Признания вырывают под пытками, а потом — или на костер, или камнями… — она вздохнула.
Яролика вздрогнула.
— Бабушка, зачем ты это говоришь? — робко спросила она. — Мы же не показываем дар, прячем, как ты говоришь.
— Это не поможет, Яруша, — покачала головой Всемила. — Сейчас на чародеев охота ведется, а хоть и доверяю я соседям, но вдруг кто где о чем обмолвится.
Горислава нетерпеливо вздохнула и нахмурилась. Какой смысл сейчас говорить о том, что всем известно? Лишь безмерное уважение к травнице удерживало ее от дальнейших расспросов о кузнеце.
— Спасибо, бабушка, что потолковали в городе обо мне, — проговорила она, пряча глаза, — я все сделаю, как вы велите. Дай Мокошь, совладаю с даром — никто и не узнает.
— Это не спасение, Горя, — чуть нахмурилась Всемила. — Надеяться на авось нельзя, а потому… — она вздохнула. — Вот к чему я веду, внученьки. Нам с вами, как и другим чародеям, в Остроге оставаться нельзя. Опасно это, а потому уходить надо. Сегодня же, сейчас.
— Что?! — едва не задохнулась от изумления Яролика. — Но… папа… мама… и Златко!
— Отцы ваши согласились, что вам уходить надо. Живко вчера в лес прошелся, на границе стену строят, скоро нас заключат в тюрьму, откуда ни входа не будет, ни выхода. Отец твой, Яролика, нам поможет мимо дозоров пройти, — непреклонно сказала Всемила. — Я его попросила в скором времени подойти сюда с кое-какими вашими вещами, чтобы вам не возвращаться в деревню. А оставаться здесь нельзя, сгинете.
Сердце Гориславы ухнуло куда-то вниз. Она поняла, на что ее благословил отец. Расширившимися от ужаса глазами она смотрела на Всемилу, на подругу и понимала едва ли половину из того, что они говорили.
— Уйти? — пролепетала она. — Но куда?
— Подальше отсюда, — сказала травница. — Сперва в Лигию, потом до галлов доберемся, а там посмотрим, где лучше устроиться. Я всегда больше Сольгард любила, да и друзья у меня там были. Но если понравится вам на юге, можно и на юге обустроиться. А уходить надо, — добавила она. — Казни уже до нас добрались, сегодня в городе девушку забросали камнями за то, что за викинга замуж вышла. Не сегодня завтра достроят стену, и придут сюда священники уже по наши души.
Яролика молчала, в глазах ее плескался ужас. Ей было очень страшно: страшно оставаться, потому что многие знали про ее бабушку, да и про нее догадывались. Но и уходить вот так, резко срываться с места тоже было страшно. А как же родители, маленький Златко? Их небольшой уютный дом?
Горислава поняла, что не может усидеть на месте, она встала, прошлась по комнате и подняла глаза на травницу:
— Но вы поговорили с Остромиром? — спросила она твердо, не так нетерпеливо и восторженно, как раньше.
Всемила покрутила головой, словно не желая говорить, однако, посмотрев на девушку, все же ответила.
— Поговорила, — сказала она. — Он… не испугался твоего дара.
Горислава сделала шаг к ней:
— Что он сказал? — тихо спросила она.
— Что любит тебя, кем бы ты ни была, — ответила Всемила. — Но Горислава, если ты любишь его, ты согласишься с тем, что вам надо уходить. Прознают про вас — схватят всех ваших близких и родных. И заставят либо отречься и оговорить вас, либо — что еще хуже — на помост потащат.
— Тогда я отрекусь, — сказала Горислава. — Сейчас отрекусь, не дожидаясь, пока придут. Мне не нужен дар, если рядом не будет родных. Мама и папа, братья и… Остромир. Они мне дороже.
— От чего ты отречешься, глупышка? Дар — часть тебя. Руку или ногу отрезать хочешь? Да и не нужно им твое отречение, — возразила Всемила. — Им смерть твоя нужна или служба, если продаться захочешь. А вот тебе разве это нужно, девочка? Сгинешь ведь сама, Горюшка! А семье твоей придется смотреть, как ты погибаешь!
— Никто про меня не знает, — упрямо мотнула головой Горислава, — кроме Остромира, а он не скажет. Я не буду пользоваться даром, и он угаснет. Мама говорила, так бывает. Я не могу уйти! Не сейчас! Не когда у нас с Остромиром сладилось!
— Не угаснет он! — твердо сказала травница. — Будешь давить его в себе — он будет ждать и когда-нибудь вспыхнет так, что выжжет все и всех вокруг, а саму тебя откатом убьет. Коли дар есть, его нужно развивать. Горя, если любишь Остромира, лучше оставь. Здесь вам счастья не будет.
