Любовь оборотня (СИ) - Кащей Мирослава (книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Наверное, это было правильно, только отчего-то противно и совестно. Словно предала сама себя, научившись отвешивать звонкие пощечины, взятым в услужение старым друзьям. Жаль, что поняла Добряна это только увидев себя в волшебном Велесовом зерцале. А в нем уж новые картины… Братец старший жену в поместье привез — до того страшненькую девку, что оторопь берет. Привез и бросил на Добряну с матушкой.
«Вот через эту поганку и пришли несчастья в мою жизнь!» — поняла девушка, разглядывая ненавистную сноху. «От нее и порча, и проклятия… Конечно, матушка зря ее вот так уж сразу изводить начала, но и Василиса тоже хороша. Нету в ней ни уважительности, ни понимания, ни гибкости. Пришла в чужой дом — прогнись и улыбайся, не скандаль и старших слушайся, а не то сама себе навредишь, — смотрела в волшебное зеркало и думала Добряна. — Испокон веков свекровь с золовкой невестку учат. Не нами это заведено, и не нам это менять.» И правда, могла же Василиса немножко потерпеть вместо того, чтобы сбегать от матушкиного гнева куда глаза глядят и всю налаженную жизнь своим поступком рушить.
Тут поверхность волшебного зеркала заходила ходуном, словно бы оно подслушало девичьи мысли и возмутилось. Зерцало вспучилось страшным пузырем, втянуло в себя Добряну, закружило и выкинуло на мрачное лесное капище. Выкинуло и схлынуло, оставив трепещущую словно выброшенная на берег рыбка боярышню перед изваянием грозного бога. И мнилось ей, что недоволен Велес.
— Что же делать мне? — склонилась перед ним гордая боярышня. — Чем искупить вину свою? И есть ли та вина? — совсем тихо шепнула она, оставила подношение на алтаре и торопливо отошла. Ну его, сердитый.
Брат тем временем тоже покинул территорию лесного храма и теперь внимательно следил за старой жрицей. Та на боярские гляделки чихать хотела, лишь плечами повела насмешливо, а потом вдруг взяла и подмигнула Добряне. Мол, не робей, девка, прорвемся.
— Теперича моя очередь подошла, — проговорила Устинья. — Пред светлыми ликами богов, клянусь взять под свою опеку девицу Добряну и быть ей строгой, но справедливой наставницей. Обещаю словом и делом направить ее на путь истинный. Доволен ли, боярин? — повернулась она к Басманову.
— Спасибо, — уважительно склонился тот перед старухой, думая о том. Что давно уже столько спину не гнул.
— А раз так, то и ступай отседа, — закончила разговор жрица Макоши. — В мой скит мужикам ходу нет.
— Хоть до ворот позволь сестру проводить… — вырвалось у Степана.
— Дозволяю, — смилостивилась старуха. — Но только до ворот, запомни.
— Ага, — сжав холодную влажную от волнения ладошку Добряны, он повернул назад — к возку да тесовым воротам, из-за которых выглядывали дерновые крыши Устиньиного поселения. — К чему такие строгости? — полюбопытствовал окольничий. — Вот хоть меня взять… Сам женат, привез сестренку. Значит, воспитанницам твоим ничем не угрожаю.
— Еще бы ты попробовал им угрожать, — развеселилась Устинья. — Враз бы угрожалка отсохла.
— Чего?! — возмутился он.
— Порядок, говорю, во всем нужен, — бестрепетно посмотрела на него бабка, словно бы это не она только что отпускала всякие намеки. — Ты, как лицо государственное, должен это понимать. А то одному позволь, другому… И превратится обитель в проходной двор. Никакого порядка не будет, никакого благолепия…
Окольничий подозрительно поглядел на Устинью… и промолчал. Ну ее. Скомканно распрощавшись с сестрой, взлетел на застоявшегося вороного и поскакал в Новгород. Следом за ним, солидно поскрипывая на ухабах, двинулся тарантас. Добряна собралась было помахать вслед да передумала. Обойдется Степушка, перетопчется. Бросил ее в лесу дремучем гад такой! Потому сморгнула боярышня слезы да кулачки сжала.
— Отвалили, и скатертью дорога, — Устинью отъезд окольничего порадовал. — Не люблю я этих мужиков, — поделилась она. — От них одна морока. То жрать им давай, то давай… Кхм. Неважно, в общем. В любом случае без них спокойнее. Так что, красавица, носом не шмыгай, бери свои манатки и за мной поспешай, — велела хозяйка скита и подошла к воротам.
— Сама? — растерялась Добряна, рассматривая немалую гору вещей, привезенных из дома и заботливо выгруженных из повозки.
— А-то кто ж? — удивилась ехидная старуха. — Про слуг думать забудь, голуба моя. Тут их не водится.
— Я столько не допру, надорвусь.
— Несколько раз обернешься, — не впечатлилась бабка. — А лень таскать, брось, — с этими словами она толкнула створку ворот и вошла вовнутрь.
Добряна постояла, посопела обиженно, но в итоге подхватила два тюка полегче и поспешила следом. Не стоять же столбом посреди леса.
Скит Добряне не понравился. Вот прям совсем. Она ожидала увидеть величественный храм и, возможно и терем в отдалении… Надо же где-то проживать Устиньиным воспитанницам. И не только жить, но и расти духовно, поднимаясь над суетой грубого, жестокого мира. А тут казарма! Нет! Бедняцкую слободка! Точнее, выметенный до чистоты скотный двор или псарня! Судите сами: прямо от ворот начиналась узенькая, застроенная с двух сторон деревянными халабудками улочка, заканчивающаяся крохотной скорее всего площадью (Добряна просто не сообразила, как назвать этот засыпанный галькой пятачок) с круглой клумбой посередке. Венчала все это безобразие изба побольше. Примерно в такой на басмановском подворье сторож жил.
Потеряв дар речи, боярыня шла вдоль ряда халабудок. Другого названия этим крытым дерном, просмоленным до черноты, подслеповатым бревенчатым избенкам было не подобрать. На крышах некоторых из них паслись козы…
— Не зевай, потом осмотришься, — окликнула девушку Устинья, остановившись около одного из домишек. — Вот жилье твое. Осваивайся.
— Ага, — только и сказала Добряна.
— А как манатки перетащишь, в хоромы приходи, — бабка махнула рукой в сторону добротной избы. — Поешь и наказ на житье получишь.
— Ага, — повторила деморализованная боярышня и пару раз кивнула на всякий случай. Мол, поняла, не перепутаю и не заблужусь.
— Не мешкай тогда, голуба моя, — напутствовала ведьма, прежде чем уйти.
— Ага, — заело несчастную.
Кое как отворив низкую скрипучую дверь, она прошла темные сени и оказалась в тесной комнатушке. Два крохотных по счастью застекленных оконца с трудом разгоняли пыльную тьму. В их свете можно было разглядеть обстановку Добряниной кельи. Пара лавок, стол, сундук, притаившаяся за печкой кровать и ткацкий станок — вот и вся обстановка. Ни тебе резьбы, ни росписи, ни хрена подобного, сплошная бедность и мрак запустения.
— И тут я должна жить? — тоненьким голосом спросила Добряна и заплакала.
Нарыдавшись, высморкалась и пошла за вещами. Среди такого неустроя каждой тряпке обрадуешься.
Чтобы перетащить в халабудку все привезенное из дома добро, Добряне раз десять пришлось бегать к воротам, и все это время на улице не было ни души. Поначалу девушке было не до того, но вот потом ей стало, мягко говоря, не по себе. Где это видано, чтобы в скиту, населенном сплошь девками да бабами, битый час никто на улицу носа не кажет и в новую жиличку пальцем не тычет? Где прильнувшие к окнам лица? Где шепотки и шуточки? Только козы по крышам скачут, провожая недобрым взглядами упревшую, лохматую боярышню.
Так что за оставленным напоследок сундучком Добряна бежала вприпрыжку, практически летела ласточкой. Выскочила за ворота, прижала руки к часто вздымающейся груди и замерла. Что делать, она не знала. По уму стоило возвратиться в скит, чтобы неукоснительно следовать указаниям Устиньи. Вот только один взгляд на пустынную улицу холодил кровь и заставлял пятиться прочь. «Уж лучше в чаще сгинуть, — поняла Добряна. — Там все ж таки жизнь. Вон птички поют, а в скиту жуть жуткая.»
Подумала так, и враз хорошо сделалось на душе, легко. И сердце успокоилось. Мол, дерзай, Добрянка, не робей. Наше дело правое. А если и сгинем в лесу — ничего, никто не заплачет: ни матушка, ни братец старший. Нету им дела до брошенной в чаще красной девицы. Мысли о собственной безвременной кончине оказались на редкость приятными. От них трепетала каждая жилочка, теснило грудь, на глаза набегали слезы, и до того приятно делалось. Просто жуть.
