Рай с привкусом тлена (СИ) - Бернадская Светлана "Змея" (полные книги txt, fb2) 📗
— Тебе следовало бы лучше следить за своими детьми, — послышался в ответ холодный упрек.
Странно, но уходить Изабель при этом почему-то не торопилась.
— Лесопилка сгорела, — сообщила я буднично. — Я была на пожарище.
Тонкие губы свекрови, не тронутые краской, сомкнулись в жесткую линию.
— Пекло с ней. Все равно теперь некому работать.
— Работать есть кому, — возразила я, сама не зная зачем. — Но платить нечем.
— Что, все свои деньги отдала несчастным бездомным рабам? — брызнула ядом Изабель.
— Нет, плачу жалованье людям за работу, — я решила не ходить вокруг да около, раз уж она сама завела разговор. — Муниципалитет взыскал с нас откупные за годы пользования рабским трудом. Нам необходимо до конца месяца уплатить виру, иначе…
— Иначе что? — покрасневшие и опухшие от недавних слез глаза Изабель неприятно сощурились. — Повесят на площади?
— Для начала, думаю, арестуют, — в тон ей ответила я.
Наш разговор до странности напоминал привычную словесную пикировку, которой мы частенько обменивались еще при жизни Диего. Видимо, то же самое пришло в голову и Изабель, потому что она внезапно сникла, развернулась и молча покинула комнату, умудрившись при этом удержать присущую ей прежде царственную осанку.
— Мамочка, ты испачкалась! — заметила Габи, ткнув пальчиком мне в щеку.
— Да, дорогая. Я была неаккуратна. Побудьте в детской, пока я искупаюсь, только никуда больше не уходите, договорились?
— Хочу гулять! — воскликнул Сандро и на всякий случай свел у переносицы брови, невольно повторив мимику Джая.
— Обязательно пойдем, милый, — заверила я. — Когда мамочка немного отдохнет.
Взяв с Сай слово, что она не отлучится от детей ни на миг, пока я привожу себя в порядок в купальне, я позволила себе как следует насладиться теплой купелью, отмывая с кожи слой копоти и расслабляя затекшие мышцы. Несмотря на усталость и сгоревшую лесопилку, я ощущала необъяснимое облегчение после разговора с Изабель. Она ни словом больше не обмолвилась о том, что мне с детьми следует уехать. Значило ли это, что она позабыла о своем требовании, или вовсе передумала настаивать на нем?
Когда я, посвежевшая и словно заново родившаяся на свет, вышла из купальни, то заметила на комоде небольшую шкатулку, которой прежде там не было.
— Что это?
— Донна Изабель принесла, — ответила Сай, уронив глаза в пол.
Я открыла шкатулку — она оказалась доверху наполнена монетами. Медь, олово и чуть серебра, но даже этого с головой хватит для того, чтобы выплатить виру. А еще купить семян сорго, кукурузы и сладкого батата для засева полей.
Определенно, мне придется здесь задержаться.
====== Глава 54. Противостояние ======
Комментарий к Глава 54. Противостояние глава пока не бечена
«Военный совет» напоминает сборище беспризорных оборванцев. Никакого единого обмундирования: одеты кто во что горазд. Некоторые десятники и сотники из бывших бойцов Арены до сих пор разгуливают полуголыми, прикрытые лишь легкими кожаными доспехами. Иные обзавелись рабскими одеждами, кое-как прикрыв голое тело. Под короткими боевыми жилетами виднеются полотняные рубахи с оборванными до локтей рукавами; закатанные до колен штаны сочетаются с набедренной защитой из лоскутков твердой кожи — весь этот нелепый наряд являет собою странное и жалкое зрелище.
Есть и те, кто успел облачиться в гвардейские мундиры — прорехи и пятна крови на них наводят на мысль о мародерстве.
Кое-кто из бывших рабов разодет в батистовые рубахи и короткие плотные бриджи — наверняка украденные в разоренных господских поместьях. Вместо сапог у таких щеголей чаще всего грубые сандалии на ремешках — в жарких кожаных сапогах южане из простолюдинов, привыкшие ходить босиком, не видят надобности.
Мысленно ставлю себе еще одну памятную зарубку — необходимо поинтересоваться, работает ли нынче городская суконная фабрика, и добавить в муниципальные расходы статью об армейском обмундировании.
Я говорю, а новоиспеченные командиры и военачальники молча слушают, опустив головы. Что их гложет сейчас? Стыд или ненависть?
— За последние сутки — два умышленных поджога, четыре случая грабежа, убит начальник городской тюрьмы. На корабельной верфи учинен разбойный погром. В порту группой бродяг, стащивших где-то бочонок с вином и надравшихся до беспамятства, затоплен рыбацкий шлюп, принадлежащий одинокой престарелой донне. И это вы называете «все под контролем»? Где, спрашиваю я, были караульные отряды, которые должны были патрулировать город в означенных местах? И где, я вас спрашиваю, воинская дисциплина в частях городской армии? Солдаты шатаются где попало, некоторые под дурманом, а у границ Кастаделлы скоро появятся регулярные войска! Что мы им противопоставим?
— Люди злятся, — осмеливается поднять голову и ответить один из моих соратников. — Все ожидали, что богатства господ перейдут к ним, что бывшие рабы наконец-то заживут, а что они получили? Нищету и голод, да еще каждодневную муштру!
— Заживут тогда, когда докажут, что достойны свободы! Или вы думали, что Кастаделлу оставят в покое и позволят нам жить, как душа пожелает? Да еще привезут полные подводы зерна и пригонят скотину пожирнее, чтобы вам было чем набить свои брюхи? Нет, господа повстанцы, так не будет! Сейчас мы должны быть сильны как никогда…
— Какого хрена мы должны воевать за эту сраную Кастаделлу?! — вдруг взвивается рослый молодой халиссиец, что до восстания принадлежал Вильхельмо, а теперь стал командиром бойцовой сотни. — Люди хотят вернуться домой, откуда их угнали в рабство, а не воевать за благополучие господ!
— Не за благополучие господ, — рявкаю я, — а за ваше благополучие! За ваше право вернуться домой! Готов ли ты, Амир-Зуман, пройти всю землю Саллиды с востока на запад с горсткой оборванцев? Не боишься, что вас сметут тренированные и вооруженные до зубов отряды солдат?
— Мы вооружены не хуже! — огрызается тот.
Это правда. Плавильня на Драконьем Зубе до сих пор работает, в мечах, аркебузах и пулях нужды нынче нет. Но люди! Люди…
— Почему ты взял на себя право командовать нами? — продолжает Амир-Зуман, сверкая черными халиссийскими глазищами. — Почему ты все время велишь защищать и оберегать господ, которые всю жизнь издевались над нами? Почему ты встал не на нашу сторону, Вепрь?
— Только слепец может не видеть, что я на вашей стороне! — рычу я и слышу эхо в просторном нижнем зале Сената.
— Ты северянин! — восклицает кто-то. — Вас саллидианцы не гноили в рабстве, как нас, халиссийцев!
— Наверное, поэтому я здесь, с вами? — ехидно переспрашиваю я и одним жестом сдергиваю с себя рубаху, поворачиваясь спиной. — Наверное, поэтому я ношу на теле эти отметины?
Ропот поднимается и затихает. Я молча одеваюсь и продолжаю — тише, но тверже.
— Да, я взял на себя командование повстанцами. Потому что среди всех вас я — единственный военный офицер, обученный стратегии и тактике ведения боя. И я не потерплю непослушания и мятежей в наших рядах. Отныне каждое нарушение дисциплины будет сурово караться. А если кто хочет уйти, — я вновь нахожу взглядом пылающие гневом глаза Амир-Зумана. — Даю срок до вечера. Вы можете уйти, сложив оружие. Уйдете из Кастаделлы — и сгинете, не достигнув границ своей родины.
— А что потом? — вопрошает вдруг Жало, до этого в задумчивости стоявший в стороне со склоненной головой. — Когда мы победим? Ты отпустишь нас?
— Я не владею вами, — отвечаю бесстрастно. — Когда война закончится и все рабы Саллиды обретут законную свободу, вы уйдете домой. Но уйдете победителями, а не псами, трусливо поджавшими хвост.
Никто не уходит. Военный совет в зале Сената продолжается до захода солнца. Недовольством все так же пропитан воздух, но каждый из нас вынужден действовать сообща, чтобы быть готовым отразить внешний удар. План продуман, силы расставлены, дело остается за малым — успеть сделать из бывших рабов настоящих воинов. Злых, сильных, готовых выгрызать свободу когтями, зубами и мечами.
