Дочь Короля. В погоне за счастьем (СИ) - Татур Анна (лучшие книги .txt) 📗
«Как теперь все это мелко и никчемно. Противно, как соревнование павлинов на самый красивый хвост, под которым срывается одинаковая на всех природа»- подумала Трелла и поддела деревянную планку, Приложив усилие, она достала из тайника бордовый кошель наполненный золотыми монетами. «Так то лучше будет!» — подумала она, опуская заначку в карман передника.
Тут взгляд Принцессы уперся в платяной шкаф, забитый ее любимыми нарядами. Прежние привычки моментально взяли верх над разумом. От желания распахнуть резные створки, чтобы вновь увидеть старых знакомых из парчи, муслина и бархата Трелла едва не поперхнулась.
Пара секунд ушло на то, чтобы подлететь к дверкам. Одно движение рукой и …
Шкаф был пуст. Гардероб наследницы исчез. От него успели избавиться, выбросив как ненужный хлам. «Неужели меня здесь больше не ждут» — подумала Трелла и решила обыскать спальню.
Она потянула на себя верхнюю полку комода. Из глубины выкатился мяч из бычьего пузыря раскрашенный охрой, мяч ударился о переднюю планку и вернулся назад. Ближе к краю, там где под ворохом носовых платков Трелла прятала шкатулку с драгоценностями, теперь лежала коробка с оловянными солдатиками, отлитыми в форме чаззийских воинов. Нишу занимала смешная карета из медной проволоки, деревянная лошадка и безносый медвежонок вывязанный из небеленой шерсти.
От необъяснимости находок Трелла растерялась, она стала прикидывать в уме возможные варианты. «Выходит, спальня занята новым хозяином? Но кем?» В этот момент ключ в замке провернулся. Времени хватило лишь на то, чтобы нырнуть под кровать.
***
Парадный вход в Тронный зал предвосхищал светлый просторный холл. С левой стены на посетителей взирали портреты венценосных родственников. Кое- кто из изображенных любил и умел позировать, выставляя себя в лучшем свете, не жалея щедрого вознаграждения придворным живописцам. Другие, судя по измученному выражению хмурых лиц, снисходительно позволяли запечатлеть свой образ для истории. Унылые скупердяи делали это в качестве одолжения семейной традиции, экономя средства на такой чепухе, как портрет маслом. Особой почести были удостоены два одиночных портрета королевской четы, написанные в полный рост.
Возлюбленная супружеская пара была разделена резными рамами. Чета взирала на гостей застыв в величественных позах по обе стороны от украшенного роскошной лепниной входа в зал. Король Ревер и его Королева- прелестная золотоволосая нимфа, чьей красоте больше подходил легкий наряд из полупрозрачного флера, спускающегося глубокими складками вниз по стройным бедрам, растворяющегося призрачной дымкой в районе безупречной груди. Правила приличия заставили упрятать роскошную фигуру Королевы под парадное платье из красного атласа, отточенного алмазной нитью, с замысловатым кружевным плетением на высоком воротнике и манжетах.
Женщина изображенная на портрете была прекрасна, но иной красотой, нежели ее дочь. Приближенные признавали их едва уловимое сходство. Оно проявлялось скорее в манере держаться, в повадках, нежном голосе и взгляде, чем в чертах лица. Жаль, но тех кто знал Королеву Чаззии при жизни с каждым годом становилось все меньше.
Треллы в галерее отсутствовал. Ревер ревностно оберегал красоту единственной дочери, зная что той не требуется лишняя огласка. которая могла бы спровоцировать поспешное замужество. От претендентов на руку наследницы и так рябило в глазах. Заказ портрета был отложен до окончательного определения счастливчика — достойнейшего из достойных.
Тронный зал — помпезный, с обилием вензелей и узорным мраморным полом был наполнен людьми едва ли на четверть. Большинство присутствующих — королевская гвардия, состоящая из рослых крепких молодцов бритых наголо. Вторым по численности было посольское представительство Лагеррии. Главное отличие от первых — серые лохмы цвета пепла, перехваченный узлом на затылке.
На фоне этих великанов жалкая горстка чаззийских придворных смотрелась, как поверженная шайка — ожидающая момента, когда ее окончательно выгонят взашей. В прошлом для местной знати осталась светская жизнь, приемы, застолья и шумные развлечения. И судя по всему, обстановка скупости и обреченности обещала сойти в усугубление.
Король Ревер восседал на троне. Гордец, с проблесками седины в некогда ярко- рыжей бороде, морщинами, уложенными глубокими заломами по суровому, но все еще красивому лицу. Властелин страны- безразличный к происходящему, смотрел на собравшихся отрешенно. Пожалуй в бутылочном стекле было больше жизни, чем во взгляде его зеленых глаз. По правую руку от короля, свешивая плешивую голову на плечо хозяина, замер его верный советник Ион.
Перед троном, склонившись в уважительном поклоне стоял проситель — чаззийский купец. Стража не позволила ему приблизиться к трону ближе чем на двадцать шагов. Челобитнику оставалось брать на голос, пытаясь донести до короля мольбы его верноподданных.
— Ваше Величество, народ ропщет — весь урожай зерна уходит на продажу. У семей забирают последние запасы и долю будущего сева. Это при том, что цены этим летом сильно упали. Пшеница отбывают в Лагеррию почти даром. Люди боятся, что им нечем будет кормить семьи холодной зимой. — произнес смельчак.
Король закашлял, он поднос кулак ко рту, да так и не отнял его, даже когда снизошел до ответа. Голос Ревера был хриплым, отягощенным отдышкой.
— Пусть тщательней обрабатывают поля и не ленятся подбирать упавшие колосья. А то знаю я этих обездоленных — потряси, и из каждого кармана вывалится по золотой монете. Передай, будут сильно возмущаться — введу налог на дождь и снег, питающие поля. Вот тогда действительно взвоют. Ступай!
Купец зло сверкнул глазами, развернулся на каблуках и задрав вверх лобастую голову, стал прорываться к выходу. Если бы просителя подпустили к трону чуть ближе, то он наверняка бы заметил, как за изображающего приступ кашля короля, еле шевеля толстыми губами, отвечает Советник.
Присутствующие проводили смельчака тихим шепотом. Из числа высокопоставленной элиты- желающего задать вопрос о наболевшем не нашлось. Никто не хотел добровольно лезть на рожон. Тем более, о последствиях таких выпадов ходили разные, подчас окрашенные кровавыми подробностями, слухи.
Приём спешно свернули. Придворные не желали расходиться, уступая право первыми выйти вон — ненавистному посольству. Лагеррийцы покидали зал под шумный гомон, перемежающийся с освистанием опостылевших «гостей».
— Лагеррия наш союзник. Мы братья! И так будет во веки веков. Прошу смириться с этой мыслью! — заявил король Ревер, покидая трон. Его хрипатый голос звучал чуть более уверенно, но не менее странно.
Слабая тень последовала за королем, советником и парочкой рослых молодцов из охраны. Группа миновала несколько дежурных постов, затем мужчины поднялись на верхний этаж замка и скрылись в покоях.
***
Королевская спальня- строгая и холодная. Обстановка выдавала в хозяине аскета, привыкшего к уюту походного лагеря, а не к дворцовой роскоши. Никакой лишней мебели, никаких перин, лепнины, ковров и портьер на окнах. Грубо сколоченная кровать, дубовый стол, стул, кресло обитое потрескавшейся кожей и массивный сундук, пристроившийся в темном углу.
Ревер пошатываясь сел за стол и уложил на него тяжелые руки, ища для себя дополнительной опоры. Ион указал охране на дверь и те поспешили скрыться. Убедившись, что они остались одни, Советник поставил перед королем глубокую глиняную чашу, напоминающую маленькое корыто. Ион налил туда холодной воды из серебряного кувшина, а потом дрожащими пальцами стал приближать чашу к краю стола. Ревер среагировал на движение. Он оживился и подавшись вперед потянулся следом. Король погрузил лицо в воду и стал жадно пить, смешно перебирая губами, громко отплевываясь и фыркая, как это делают запыхавшиеся после быстрой скачки лошади.
Лишь приблизившись к Реверу вплотную, можно было разглядеть, как сквозь человеческую кожу пробивается звериная шерсть. Ион, исполненный брезгливости, отошел к окну и стал дожидаться пока морок вдоволь напьется. После, он помог двойнику короля разместиться в кресле. Лже-Ревер свесил безвольные руки с подлокотников и вытянул уставшие от ходьбы ноги. Успокоившись, двойник уставился в одну точку немигающими глазами и застыл, словно окоченевший труп.
