Последний обоз (СИ) - Соло Анна (книги полностью txt) 📗
— Они помирились?
— Да. И отец уж всё знает. Он сказал, что не будет против, если Малёк придёт к нам по травоставу свататься, — и, чуть вздохнув, Омела добавила, — Видно, правду нам сказало гадание на Маэлев день: быть Тише замужем вперёд меня. А мне останется только бросить в реку девичью красоту.
Нарок посмотрел на неё встревоженно.
— Зачем в реку?
— Ах, я всё забываю, что ты не наш… Девичья красота — это всего лишь ленты. Муж жене выплетает их из волос в день свадьбы, после она дарит их младшим сёстрам и незамужним подругам на счастье. А никому не нужная засидка дарит свою увядшую красоту реке и больше уж не считается невестой.
— Увядшую? Сколько тебе?
— Девятнадцать травоставов.
— Но это совсем не много. Мне вон больше хлябей накапало — и ничего.
— Девичий век короток, у нас рано замуж выходят.
— Прости, но как же так вышло, что ты до сих пор одна?
— Был у меня жених, да сгинул в Торме в прошлую хлябь. Тебе о том, верно, без интересу…
Нарок обнял Омелу, крепко прижал к себе.
— Мне про тебя всё интересно. Хочешь, я буду твоим милым? Стану прибегать к тебе на вечёрки, свечи и пряники дарить? А по травоставу приду свататься? Ты только жди, не расплетай лент.
— Миловаться с тобой я ещё тогда согласилась, когда обережку дарила, — смущенно сказала Омела, — А женихаться — это если батюшка разрешит.
— Я его уговорю, — уверенно заявил Нарок, заваливаясь обратно, в солому, и увлекая девушку за собой. Омела сперва сжалась испуганно, как пойманная птичка, но он просто спокойно лежал на спине, держал её в объятиях, положив сверху на себя, и она доверилась ему, расслабилась, опустила голову ему на грудь.
— Расскажи мне, как у вас положено свататься, свадьбы играть? — спросил Нарок, чуть поглаживая её по спине.
— У нас всё по-простому, как предками заведено. Сперва с отцом девушки договариваются, сколько откупа за неё дать. Хоть мешок репы, а дать надо. Это — сговор. Сговорённая девка — уже невеста, по вечёркам она ещё ходит, но милуется только со своим женихом. После, в оговоренный день, жених в красной рубахе приходит вместе с роднёй на невестин двор и строит очажок. Если невестина родня согласна ему девку отдать, то её отведут к тому очагу, а взамен получат откуп, какой условлен на сговоре. Жених обведёт невесту вокруг своего очага, а его родные очертят по земле круг острым ножом. Сделают так — и всё, эти двое уж отдельная семья, отрезанный ломоть. Все радуются, передают им в круг всяко имущество: приданое невесты, жениховы подарки, и от родни кто что даст… Но это если молодые чают жить своим хутором. Если же останутся при одном из отеческих, то жених ведёт невесту вокруг отцова очага, и их от семьи не отрезают. Будут они до поры считаться при хозяине хутора младшими. Про жениха, вошедшего в семью невесты, скажут примак, невесту же, вошедшую в семью жениха, станут звать меньшицей.
— Как у вас всё сложно… У нас намного проще. Жениться может только тот, у кого есть, где жить с женой. Хоть какая халупа, но свой собственный дом. Если парень и девушка нравятся друг другу, она может прийти к нему и дотронуться до очага. Это значит, что она хочет стать в этом доме хозяйкой. Потом вместе идут в храм, а на обратном пути останавливаются у каждого двора, и парень всем в селе сообщает, что эта девушка отныне его жена, как бы знакомит с ней всю общину заново.
— А что же родители? Вдруг они против?
— Может, так и бывает, но я о подобном никогда не слышал. Кто ж может разделить то, что уже связано самими Небесными Помощниками?
Омела тихонько вздохнула и сказала:
— У нас тоже иногда женятся без отеческого благословения. Тогда тайком идут в лес, чтобы просить благословения у хранителей, строят очаг на этловом дворе…
Тут из дальнего угла раздалось насмешливое фырканье. Нарок с Омелой разом вздрогнули, обернулись на звук и натолкнулись на ясный, ничуть не сонный взгляд Малька. Омела ойкнула, вскочила и выбежала из овина, на ходу оправляя на себе поневу. Нарок с досады запустил в Малька пустым корцом:
— Чего тебе не спится, длинные уши?
Тот ответил с нахальной ухмылкой:
— Трындите слишком громко. Лучше б целовались.
Нарок одарил его хмурым взглядом, вытряхнул солому из волос и пошел следом за Омелой.
На дворе никого не было, зато имелось водопойное корыто и пара вёдер. Нарок натаскал воды из ближайшего ручья (найти его оказалось совсем не сложно, туда вела хорошо натоптанная козья тропа), умылся, напоил коней, без спешки почистил Воробья и Тууле, и уже раздумывал, не навести ли заодно блеск на Каравая, когда из избы выглянула Торвин.
— А, проснулся? — сказала она недобро, — Греби сюда. Есть разговор.
Нарок побрёл к ней, внутренне приготовившись получить головомойку, однако в этот раз его ожидало иное.
В сенцах Торвин ухватила его за руку, втащила в тёмную горенку**, захлопнула за собой дверь и закрыла её на задвижку. Проморгавшись и привыкнув к полутьме, Нарок увидел Добрыню, сидящего на сундуке у стены. Торговец нервно болтал ногой и неловко бегал глазами по углам горенки, словно мальчишка, пойманный матерью возле крынки со сметаной. Или старый крысюк, по небрежности угодивший в самую простецкую мышеловку.
— Ну, как-то так, — сказала Торвин, усаживаясь на пол у двери, — Все заинтересованные в сборе. Добрыня, ты не находишь, что тебе пора кое о чём нам рассказать?
— Рассказать? — хмыкнул Добрыня, — Да что я могу рассказать? Как обычно, одни только тормальские байки.
— Вот и приступай. Будем считать, что у нас сегодня вечёрка со сказками.
В ответ не раздалось ни звука. Посидев немного в темноте и угрюмом молчании, Торвин снова подала голос.
— Не знаешь, с чего начать? Начни, к примеру, с неучтенного груза. Ты обманываешь князя, Добрыня, не доплачиваешь пошлину. Нехорошо, конечно, но это ваши с князем личные разборки, мне сейчас не до них. Я хочу знать из-за чего едва не убили моего напарника, а я сама взяла грех на душу и порешила четверых вонючих сопляков.
— Положим, эти сопляки и сами были не безгрешные младенцы…
— Положим. То есть ты всё-таки знаешь, кто они и откуда взялись?
Добрыня поёрзал немного на своём сундуке и ответил:
— Это работнички Стакна с Задворок. Не думал я, что они попрутся за нами настолько далеко. Груздь-то и Старый Кроль держат свои места, и вообще стараются с княжьими людьми отношения не натягивать, а этот… Молод ещё, меры не знает.
— И чего ради они вообще за нами пошли? Я насчитала на Задворках аж пять торговых возков, но разбойники выбрали почему-то именно твой.
— Моя вина, подсветился. Только это на самом деле не важно…
— Важно, ещё как важно. Я предпочитаю знать, откуда ждать опасности. Хотя бы для того, чтобы верно организовать охрану. И вообще, тебе не кажется, что как-то нечестно использовать нас с Нароком вслепую? В случае чего это нам первым в шкурах дырок понаделают. Что было в неучтённом мешке, Добрыня?
— В каком?
— В том самом, что ты дал нам для нежитя, полосатом, без номера. Где то, что было в мешке?
— Зерно там было. Просто овёс.
— И куда он подевался?
— Пол мешка ушло в уплату Ёлке, что-то лошади схарчили, а остатки я пересыпал в номерной мешок, тот, что с единичкой.
— И всё? А у меня есть другие сведения. Пока все дрыхли, наракшасившись, я имела любопытный разговор с юношей, которого принёс Нарок. Малёк, в отличие от вас троих, ещё не привык глотать самобульку вёдрами, и потому чувствовал себя неважно. Пришлось оказать ему кое-какую помощь. Взамен он развлёк меня рассказом о своих похождениях за последние три дня. Нашим с вами личностям в этом рассказе было отведено очень много места…
Здесь Торвин остановилась и как-то странно фыркнула. Нарок, приглядевшись, с удивлением понял, что она смеётся.
— Малёк-то наболтает, — недовольно буркнул Добрыня, — У этого язык подлиннее ума.
— А мне Малёк показался вполне дельным парнем. По крайней мере, наблюдательности ему не занимать. И по его словам выходит, что в мешок с овсом была спрятана весьма дорогая вещица. Добрыня, может, дальше расскажешь сам?
