Разношерстная... моя (СИ) - Сергеева Александра (читать книги .txt) 📗
Добравшись до бревенчатой стены змеей, Ялька утвердилась на выступающем брусе, венчающем подклеть, и вновь обернулась кошкой. Одолела нижнее жилье, поднялась до окон верхнего жилья и притулилась отдохнуть, повиснув на широкой ставне. О выступ нижнего наличника уперлась задними лапами – благо дыр в нем узорных нарезано от души. Положила морду на узкий подоконник – в горнице за окном горел свет. Оборотенка не удержалась от соблазна: заглянула в окно – в боярских окнах стекло отменное, что не искривляет видимое, обманывая глаза.
Бабуля недаром учила свою непутевую внучку: коли делаешь одно дело, так и делай его немешкотно. Не обзаривайся на прочие вещи, иначе так ни одного дела и не сделаешь. Да, видать, ученье то пропало даром, ибо Ялька мигом позабыла, за каким лешим сюда приперлась. У нее аж слюнки побежали, когда перед завидущими глазками явился узкий резной стол прямо напротив окна. А на том столе сундучок малый, бронзой обитый. А в том сундучке промежду прочего камушки синенькие да красненькие. Немножко… Но такие большие, что сердце разрывается – до чего пальцы чешутся! И ведь хозяевам-то не в убыток: ну, утащит она пару камешков, а у них впятеро больше останется. Не с голоду ж подыхают – гордыню тешат этаким богатством. А Яльке такой камушек нужен…, до зарезу! Все нутро полыхает, и в башке дрожание с маятой. А у той старухи, что сидит за столом, опершись скучным постным личиком о воздвигнутые на столешницу локти, к ним никакого интереса. Пялится на сундучок, а словно не видит. Понятно же, что нужны ей те камни, как Яльке три хвоста. Но отчего-то старая крыса торчит тут, спать не идет, да оборотенке мешает. А лапы-то не железные. Долго так-то в окошке на раскоряку не проторчишь. Да и снаружи могут заметить, коли, кому приспичит еще до света во двор выползти. И вообще: рассветет вскоре, а у Яльки еще куча дел… каких-то. Ну да, ей еще за Таймиром подглядеть нужда приспела…, хотя уже и не такая жгучая.
Дед всегда ее хвалил за быстрое соображение и неумение теряться при худом раскладе. Вот и теперь план в башке родился сам собой. Ялька покрепче утвердилась на наличнике, примерилась, притерлась и осторожненько обернулась собой. Затем отрастила длинный острый прямой коготок и медленно просунула его меж двух половинок окна. Подцепила в щелке деревянный затвор, заученно помолившись богам, чтоб тот был не заложен, а приколот к раме. Богам ее молитва понравилась, и щеколда, слегка пристукнув, упала. Ялька прижала голову к подоконнику, дабы не мелькать во все окно. Но старуха даже не услыхала тихого шума, не подняла глаз. Видать, человечьи боги не против, чтоб оборотенке сегодня достался хотя бы один красивый камушек.
Она чуток присползла вниз, убрав башку с подоконника, подцепила коготком оконную створку и распахнула ее, мигом спрятав руку. Чутко прислушиваясь, чего там делает старуха, ловко обернулась змеей. Но не обычной, а той, что видала в книжке: с широкой мордой и вздыбленными чешуйками. Особо жутко смотрелись такие чешуйки на морде. А если ты еще и здоровей нормальных змей, так от тебя и камни шарахаться станут. Старуха, сбираясь прикрыть окно, не просто шарахнулась, а отлетела прочь пуганой курицей, едва змеища подняла морду над подоконником. Да с такими дикими воплями, что Ялька и сама напугалась.
– Черт! – голосила старуха, уносясь куда-то вглубь дома. – Щезник! Помогите! Окаянный в дому!
Ялька скоренько обернулась, спрыгнула на пол и метнулась к столу. Цапнула из сундучка три камушка и запихала в рот. Обернулась на окно – со двора донеслись крики поднятых шумом мужиков. Залязгало железо. Сторожа – досадливо подумала Ялька, сообразив, что вовсе некстати затеяла этакое дело под конец ночи. Теперь-то запросто на крыше не отлежаться. Заполошные придурки весь день – а то и всю следующую ночь – станут носиться по дому и двору в поисках чертей. Люди жутко неугомонные: как вцепятся в свой страх, так покуда кого-нибудь не укокошат, не успокоятся.
Она вылетела вслед за вопящей старухой в распахнутую дверь и огляделась. Эта горница была впятеро больше старухиной. По всем стенам крытые коврами лавки, два широких стола с кучей ниток, тряпок и прочей чепуховины. Здоровенная печь, изукрашенная узорами. Три двери. Из открытой настежь несутся приближающиеся вопли. Обратно в старухину горницу нельзя, а третья дверь заперта. Ялька задрала голову – поверху вдоль всех стен тянутся широкие полки. Там наставлено всякой всячины: расписные горшки, иноземные чеканные кувшины, ендовы, ковши, сундучки и плетеные короба от малых до великих. Она скоренько обернулась котом, прыгнула на стол, а с него на полку, выбрав местечко посвободней – чего-нибудь уронить было бы некстати. Протиснувшись на цыпках между двух кувшинов, прижалась к стене и обернулась змеей.
А в горницу уже вваливался народ: впереди пяток стражников со скучающими рожами и мечами наголо, за ними три голосящие бабы, а последним худосочный жрец. Глянув промеж двух коробов, Ялька заметила едкую усмешку над его жиденькой бородкой. Ну, понятно: не верит, будто тут и в самом деле черт завелся. Думает, небось, что старуха свихнулась. Нет, воющие дурными голосами бабы ей поверят, а вот мужики посчитают совершенной дурой. Поносятся, конечно, по дому, пошумят для вида, на том все и закончится. А камушков после такой суматохи и вовсе никто не хватится. Разве потом, когда старуха подуспокоится, в себя придет… Но пока, видать, ей до этого еще далеко: вон как весь дом перебаламутила. И все с готовностью перебаламутились, знать, она им хозяйка. Для другой какой бабы они б и не расстарались.
– Ну, чего там? – лениво процедил, позевывая, жрец и досадливо махнул рукой на подвывающих баб, дескать, заткнитесь.
– Дак, отче, никого нету, – в тон ему ответствовал сторож, вынырнув из старухиной горницы. – Окно настежь. На подоконнике чуток мусора нанесло. Такая малость, что и птица могла намусорить. На столе сундучок боярыни. Все цело. Кажись. Там добра с горкой – коли чего и пропало, так нам неведомо.
– Кабы воры, так сундучок бы вытрясли, – резонно заметил второй сторож, вываливаясь следом из хозяйкиного покоя. – И запросто бы не удрали. Внизу б их увидали, да стрелою бы сняли. А мужики во дворе клянутся, будто у окна никого не являлось. Да и на крышах.
– Блажит боярыня, – буркнул третий, выходя и затворяя за собой дверь.
– Боярину бы весточку послать, – пропищала одна из баб.
– Ага, давай! – обрадовался кто-то из стражей. – Тока этой радости ему и не доставало. Будто впервой. Он вот с кремля примчится и тебя ж первую на козлах разложит. Всыплет десяток плетей, чтоб дурью не маялась. А мы полюбуемся на задницу твою заголенную.
– Было б там на что любоваться, – проворчал другой страж.
– Хватит! – раздраженно бросил жрец. – Ступайте все. Сюда никого не впускать. Я после обряд свершу. Тока боярыню успокою, и вернуть с чем надо. А вы поменьше языками метите, – предупредил он, видать, баб. – Пошли отсюда! Дуры, – проворчал он вслед удаляющемуся заполошному топотку.
Ялька пробиралась по полкам вдоль стеночки ближе к двери и не могла видеть его рожи, а хотелось бы. Если ему и впрямь плевать на всю эту сумятицу, значит, в доме все быстренько успокоится. А ей это на руку – надо же в терем верхний пробираться. Сколько времени потеряно, а Таймир там… с этой. Мысли о державнике ее подхлестнули, и Ялька с трудом дождалась, покуда все, наконец-то не уберутся из горницы. Но жрец не торопился. Ялька уже доползла до полки, что нависала над дверью, и просунула голову между горшком и коробом. Жрец, рассеянно оглядываясь, вышел на середину горницы. И вдруг повелел оставшемуся при нем сторожу:
– Ты поди в горницу, где я спал. Там на столе стоит короб берестяной. Нос в него суй! А бери со всем бережением да тащи сюда. Боярыню вашу не успокоить, покуда обряд очищения не свершится. Так я начну, а вы, тем временем, боярыню приведете. Чтоб она своими глазами тот обряд увидала. Так-то ей покойней будет.
– Добро, отче.
– Я не отче, – строго поправил его жрец. – Я потворник. Призван чары на вашу боярыню наложить, дабы укрепить ее душевное здоровье.
