Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II (СИ) - Горышина Ольга
— Добрый вечер…
Эмиль высунул ноги наружу и потянулся, не разгибая рук, потому что вытягивать их было некуда.
— Как спалось? — поинтересовалась Валентина, отступая от машины, чтобы вампир мог выбраться из багажника.
— Великолепно, — в голосе Эмиля не слышалось сарказма. — Давно так хорошо не высыпался.
— Ничего не затекло? — спросила смертная, не думая, что хамит. Она видела, как вампир забирался в багажник: цирковой артист позавидовал бы его пластике.
— Затекать нечему, — усмехнулся Эмиль уже не так добро. — Багажник намного комфортнее ящика для сноубордов, которым иногда приходится пользоваться в дороге.
Эмиль спрыгнул на асфальт и потянулся на этот раз совсем как живой человек.
— Можешь поспать, — бросил он, залезая на место водителя.
— Я не буду спать в багажнике! — выкрикнула она, резко захлопнув крышку.
— Я говорил про заднее сиденье, — Взъерошенная голова Эмиля высунулась из окна. — Залезай скорее, а то замерзнешь.
— Я лучше вперед сяду.
Но как только она открыла пассажирскую дверь, Эмиль перехватил ее руку, не позволив залезть в машину.
— Тогда погоди! Дай мне допить кофе.
Она в страхе отпрыгнула от Ситроена и обхватила себя руками, с опаской наблюдая, как Эмиль с довольным видом сосет из термоса кровь. Он тоже не сводил с нее глаз, спустив солнцезащитные очки на самый кончик носа. Он смотрел настолько пристально, что у Валентины непроизвольно зачесалась шея, и она машинально поправила шарф.
— А ты действительно никогда не кусал людей? — спросила она почти шепотом. — Как это делают вампиры в фильмах.
— Не кусал, но это не значит, что мне этого не хочется. Даже вот прямо сейчас, — он мило улыбнулся, не обнажив клыков. — Ты дрожишь? Ты меня боишься?
— Просто на улице слишком холодно, — поежилась Валентина и заметно вздрогнула, когда Эмиль улыбнулся еще шире, демонстрируя клыки. — Но ты ведь не разрушишь планы своего любимого брата?
— Конечно же, нет. Со мной ты в полной безопасности. Поехали!
Она осторожно села в собственную машину, пристегнула ремень безопасности и уставилась на дорогу. Вдруг спинка сиденья откинулась назад да так неожиданно, что Валентине показалось, что она падает в бездну. Эмиль навис над ней и прошептал:
— Спи.
Она даже не успела испугаться: веки слишком быстро закрылись, и она провалилась во мрак. И сейчас снова воспоминания притянули сон, в котором был Эмиль, и она призвала его на помощь — он прав, только рядом с ним возможно чувствовать себя хоть в какой-то безопасности. Дору намного опаснее… А сейчас, чтобы обезопасить себя, лучше отдернуть портьеры и впустить в комнату спасительный солнечный свет. Увы, его не было — за окном валил снег. Валентина спиной чувствовала его холод — точно ей за шиворот бросили целую пригоршню, и та медленно таяла, стекая по позвонкам звонкими каплями. В ушах звенело, в висках ломило. От постоянного недосыпа. Необходимо уснуть, хотя в вампирском замке сон не бывает целительным, и очень и очень странно, что в этом зверском холоде она до сих пор не простыла.
В тишине вымершего замка сердце стучало громче часов. Валентина тяжело вздохнула и вернулась под одеяло — который час не поймешь, телефон давно разряжен. Нервным движением она стянула с плеч шаль и кинула на соседнюю подушку. Почти сразу стало холодно, и она вновь потянулась за ней, но нащупала нож… Валентина щупала его долго, пока наконец не поняла, что он настоящий. Тогда она вскочила, скинув одеяло, и повернула к подушке голову — с ужасным скрипом: серебро клинка зловеще сверкнуло в лунном свете, руки задрожали, и она быстро сунула нож обратно под подушку — не глубоко, чтобы было легко достать, когда придет время…
Какое время? Валентина ринулась вниз и чуть не поскользнулась босыми ногами на прикроватной скамейке. Где сапоги? Кто их с нее снял и где… Где день? Куда он подевался? Из-за портьер противно сочился лунный свет. Она припала носом к толстому неровному стеклу и растопила морозный узор — ночь светлая, лунная, снег лежит везде ровный… Который час? Внизу бьют часы… Не может того быть! Откуда им вдруг взяться… Полночь? От удивления она не сразу начала считать удары. Но когда все смолкло, подобрала полы рубахи и ринулась к двери. Где, где палка засова? Она даже ухватилась за пустые петли, и тяжелая дверь поддалась… С ужасным скрипом, но она тут же ее захлопнула и привалилась к деревяхам всем телом, хотя хотелось бежать. Там, в темноте стояло нечто…
Сморщенный старик, ссохшийся, с горящими глазами и крючковатым носом. В черной шапочке. Она не поняла, как сумела разглядеть его в темноте — было чувство, что она просто его знала, видела не в первый раз. Дверь дрогнула, она уперлась в нее коленкой, поднажала, но тут же отскочила от жуткой боли, запрыгала на одной ноге, как кузнечик. Страшилище стояло на пороге — она могла теперь видеть его оскаленный рот. Открыть же свой она не могла. Только опустить задранный подол, чтобы спрятать ушибленное колено. Потом молнией рвануться к подушке и схватить нож. В ослабевших руках он вдруг сделался стопудовым, но она держала его ровно — пусть и из последних сил. Даже сделала шаг к двери, а чудовище попятилось назад, шипя. Она шла вперед, он отступал, пока она не шарахнула дверью. Одна, она одна… С ножом, который оставляет на дереве метку, глубокую…
"Нет, так он затупится!" — до безумия ясная мысль заставила ее отступить от двери, к кровати, продолжая сжимать нож. Ни звука — даже собственных шагов она не слышала, ни собственного дыхания… Ни дыхания того, кто лежал в ее постели.
Она отпрыгнула от кровати — нет, хотела отпрыгнуть, но не получилось — что-то не давало отступить, что-то заставляло тянуть вперед пустую руку, чтобы откинуть с груди графа одеяло. Теплое одеяло… Как? Она опустила руку чуть ниже шеи, туда, где распалась надвое сорочка. Тук-тук-тук… Сердце билось. Ровно, одиноко. Кровать настолько высока, что стоит просто опустить голову, и ухо ляжет поверх живого сердца. Потом приподнять голову и взглянуть на дрожащие веки графа — сон уже недостаточно глубокий.
Она сглотнула солоноватый ком и выпрямилась, занесла руку — удар и это сердце перестанет биться. Удар… Но ноги подкосились, и она рухнула на пол, ударилась головой об пол и затихла. Нет, зарыдала, в голос…
— Госпожа, не надо…
Теплая мягкая рука вынула из дрожащих пальцев нож, который тут же исчез на груди служанки под темной тканью.
— Верни! — прорычала она, с ненавистью глядя на девушку с тугой темной косой, лежащей на полу рядом с ее пальцами. Она ухватилась за волосы и рванула на себя косу с неистовой силой. Девушка взвизгнула, но она притянула к себе ее голову и вытащила спрятанный на груди нож.
— Вон! — закричала тут же и направила в ее сторону нож.
— Брина!
Ее держали со спины мужские руки, она рвалась из них, перебирала по полу ногами — все бесполезно.
— Ива, прочь отсюда!
Она узнала этот голос, голос графа, но не узнавала волос, каскада светлых волос, закрывших ей лицо.
— Брина, умоляю…
Он развернул ее к себе — между ними оказался нож, но замер, так и не войдя в открытую теплую грудь, в которой неистово стучало сердце.
— Он приходил…
Голос, вырвавшийся из ее горящей груди, был чужим.
— Положи нож, он не спасет…
Она исполнила приказ графа, разжала пальцы, и нож упал на пол, стрелой пролетев между их дрожащими телами.
— Ты должна поспать, Брина… — она чувствовала горячие губы на чужих волосах.
— Хоть немного… Дору уснул вчера рано и с рассветом потребует тебя к себе… — его горячие ладони вытирали на ее ледяных щеках слезы. — Поспи, моя милая, поспи…
Она оттолкнула его с силой. И взглянула с явной ненавистью.
— Если только вы уйдете!
— Я уйду…
Он убрал с ее плеч руки, схватил со стула халат, сунул сапоги под мышку и вышел. Она же тут же схватила с пола нож и, выждав, когда в коридоре стихнут шаги, пошла следом, но не за ним. Распахнула дверь и велела встревоженным нянькам убираться прочь. И как только те ушли, она отдернула полог кроватки и занесла руку над бледным мальчиком, лицо которого сливалось с кружевом подушки. Грудь открыта — раз…
