Тишина (СИ) - Сорока Света (мир бесплатных книг txt) 📗
— Ничего, если не учитывать полного отупения от этого препарата. Они исследуют мой мозг, — Кара долго вглядывалась в листок, на котором была написана записка.
— Будем надеяться, тебе не сильно повредят эти опыты. Как отсюда сбежать, я пока не придумала. Не надо обольщаться, что раз мед. персонал тут такой невнимательный, то охрана такая же. Несколько дней назад тут убили пару человек при попытке к бегству. Я буду думать. Тебе пора. Помни, если во время вечернего укола медсестра оставила тебя наедине со шприцем, сливай лекарство, — я кивнула. Мулатка помогла мне встать и дойти до домика. Медичка на своём месте так и не появилась, и я незамеченная проскользнула в свою маленькую тюрьму, дверь за моей спиной тихо щёлкнула, автоматически закрываясь.
38
Снова потянулись, ужасающие своей однообразностью, дни. Подруга не появлялась, и я переживала, как бы с ней чего не случилось. Я вела себя до приторности прилежно, мне даже кололи меньше лекарства. Я поняла это по тому, что мне начали сниться сны. Радоваться или печалиться, не ведала: позитив был в том, что препарата вводили меньше, но сны были ужасны. Мне снилось, как мучают Германа, Кару или Эрика. Иногда мне снилось, как находили селенье детей и расстреливали их по одному, заставляя других смотреть, а иногда как злые люди находят домик Штольца и мучают его, пытаясь выбить из него местонахождение Германа, о котором старик даже не догадывался. Если бы не моя немота, я бы просыпалась с криком на устах, а так я просто вскакивала на кровати, обливаясь потом и молясь, чтобы это оставалось лишь сном.
По моим прикидкам мы были в Лагере уже два месяца. Исследования мозга нельзя было назвать гуманными. Если тесты с медикаментами были безболезненны и исключая тяжелые галлюцинации, не приносили никакого беспокойства, то исследования при помощи электрических разрядов были чудовищны. Говорят, человек ко всему привыкает, привыкла и я, единственное чего я опасалась, что, в конце концов, в исследовательском пылу, эти учёные вскроют мою черепушку.
В один из вечеров медсестра просто не пришла. Я удивилась, пока не услышала лёгкое шипенье, в мою комнату впустили газ. Что это за газ я не представляла, но смеживая веки понадеялась, что он просто усыпляющий.
Пришла в себя я от того, что меня кто-то тряс. Как и в прошлый раз, я увидела перед собой лицо мулатки:
— Пошли, — потащила меня с кровати подруга. В этот раз я чувствовала себя гораздо лучше, единственное я надеялась, что это не очередная галлюцинация.
Мы проскользнули через пустующий сестринский пост, и вышли на улицу. В отличие от прошлого раза девушка не повела меня к кустам. Она, низко пригибаясь, побежала в направлении забора. Я последовала за ней. Ступни жег начавший таять снег, морозный воздух сильно кусал за голые руки и ноги. Через пять минут бега у меня ныло всё тело от забытой нагрузки и от холода. Но, когда мы добежали до цели, мне стало не до физических переживаний.
Вонь, этого ужасающего места, не притупил даже мороз, свирепствующий предыдущие несколько месяцев. Началась оттепель и запах стал невыносим. Здесь была свалка. Но не просто свалка, а свалка мёртвых людских тел, это было видно даже в темноте, скудный свет фонаря, болтавшегося на заборе, сюда почти не попадал. Содержимое желудка подкатило к горлу, и я закашлялась от позывов к тошноте.
Кара меня не повела к огромной сваленной куче, а остановилось чуть поодаль. Там что-то лежало. Я не могла пересилить себя и, хотя бы взглянуть, я понимала, что, а точнее кто там лежал. Глубоко вздохнув, когда я поняла, зачем она меня сюда привела, даже эта ужасная вонь перестал беспокоить, я всё же решилась подойти к ним.
Эрик лежал на земле бледный, в перепачканной, запёкшейся кровью, одежде. Его лицо было умиротворено и спокойно, только жуткая бледность и непонятные пятна на коже услужливо подсказывали сознанью, что он никогда не откроет свои очи, не улыбнётся, и ничего не скажет. Я упала на колени и прижала его голову к своему животу, мои глаза были сухи, но глубоко внутри меня душа рвалась на части, кричала, выла и бесновалась. Я сидела, баюкая его словно маленького. Эти изверги даже не похоронили его, бросив здесь на растерзание наглым воронам и прочим падальщикам. В этих лесах водился странный гибрид волка и койота, который питался мертвечиной, я слышала разговоры, что их видели на территории Лагеря, но не понимала, что им тут делать. Теперь все прояснилось. Да о чём я думаю, они даже не зашили его. Я видела неровные края растерзанного тела под длинной больничной робой пропитанной кровью. Моё горе было безмерно. Если бы в моих силах было завыть или закричать, я бы это сделала. Уже не волновало, что меня сейчас могут обнаружить, мне было плевать на последствия…. Эрика больше не было! Не было милого, хорошего мальчика, который мечтал жить, жить нормальной жизнью! Который любил, но ушел от любимой, потому что полагал, что он не сможет ей что-либо дать. Общество с детства мучило его, и он не выдержал, сдался, умер на операционном столе… Эрик… я задыхалась от нахлынувших меня эмоций. Я не спасла его! Он умер, потому что шел со мной. Я помнила, как он боролся за жизнь. На кончиках пальцев до сих пор осталось ощущение кожи его руки, когда я колола ему лекарство в вену. Эрик! Я не сберегла тебя мальчик! Я не смогла спасти тебя для Кати, которая так просила об этом. Эрик ну почему ты?!
Мне раньше казалось, что я представляю, что такое боль. Но боль физическая оказалась ничем, по сравнению с тем мраком, горечью и чувством вины, что сейчас терзали моё сердце. Боже как больно терять близких, как нестерпимо жжёт в груди и хочется скрести грудную клетку в надежде, что, избавившись от этого страшного клейма, можно вернуть всё назад. Будто стерев эту зияющую рану можно вернуть к жизни, этого замечательного паренька. А может так оно и было, но эту дыру в сердце никак не зашить, да, со временем она покроется рубцами, но не станет от этого неизмеримо меньше. Я просто, когда-нибудь, наверное, смогу с этим жить. Ох мальчик! Ну почему же всё так несправедливо!
Сколько я так просидела? Но когда подруга тронула меня за плечо, вдруг поняла, что почти не чувствую своих ног. Наши взгляды встретились, я не могла чётко сформулировать свою мысль, но ощущала, что не могу его так здесь оставить.
— Его надо закопать. Мы не сможем больше ничего сделать. Но я не могу его здесь оставить, — слово в слово озвучила мои мысли мулатка.
Из-под рядом стоящего кустарника она вытащила две сапёрные лопатки. Спрашивать откуда она их достала было глупо. Мы принялись копать. Это было тяжело, земля была промёрзшая, она не поддавалась, но нас толкали злость и горе. Чувства, терзавшие душу, подгоняли нас, заставляя работать лопатой быстрее, если бы не было лопат, рыли бы руками, зубами лишь бы не бросать друга тут.
— Я его постоянно проверяла. Приходила каждую ночь, — рассказывала во время работы подруга, ей надо было с кем-то поделиться. Мне тоже хотелось говорить, но работая это было невозможно, — после операций его обычно не было около суток, а потом его возвращали обратно. А тут я сама попала на стол к этим мясникам, — я вздрогнула и подняла на неё взор, — ничего страшного, они сначала удаляют парные органы, а их в организме предостаточно, — попыталась хоть как-то успокоить меня Кара, — я продержусь, да и нельзя делать одну операцию за другой. Есть время реабилитации, но сама понимаешь, пока я пришла в себя, прошла неделя. Я кинулась его проверять, как только смогла, но Эрика не было. Койка была пустой, и я подумала, что его опять забрали на удаление, но и на следующий день я его не нашла… начала искать… я не сразу обнаружила это место. Здесь видимо стоят какие-то ограждающие от запаха конструкции, в общем, не знаю, попасть сюда можно только со стороны больницы, и уже в паре метров отсюда почему-то уже нет амбре. Ума не приложу, как они это делают. В общем, когда я пришла сюда, мне пришлось, повозится, но я его отыскала. Мне кажется, он тут очутился почти сразу после того, как меня забрали… — она замолчала.
