Тишина (СИ) - Сорока Света (мир бесплатных книг txt) 📗
Всё то время что мы рыли последнее пристанище нашего друга, у меня перед глазами стояли картинки, как подруга, по ночам, планомерно обыскивает все закутки Лагеря в поисках Эрика, как набредает на свалку, как разгребает тела, забыв про брезгливость и «ароматы» тлена, подгоняемая желанием найти его, хотя бы здесь, но найти. Только когда небо на востоке начало голубеть мы выкопали достаточно глубокую яму. Положив в неё Эрика, засыпали землёй и накидали сверху ещё не растаявшего снега. Конечно, если внимательно смотреть, можно было разглядеть, что здесь что-то закопали, но мы надеялись, что никто не обратит внимания.
Мы пошли к моему корпусу. По дороге подруга рассказала, как несколько дней пыталась попасть ко мне, но всё не получалось, а сегодня на удачу на нас опробовали действие нового лекарства. Дойдя до домика, мулатка заглянула в окно у входа, и обнаружила там за столом медсестру. Подруга прислонилась спиной к стене и часто задышала, потом встряхнула головой и достала откуда-то из-за пазухи белую сорочку, такую же как моя и сунула её мне в руку. На вопросительный взгляд она только лишь отмахнулась. Подождав пока я переоденусь, чмокнула меня в щёку и убежала, предварительно сказав:
— Следи за ней, как только уйдёт, беги в свою палату. Дверь в неё плотно притворена, но не закрыта. Не забудь захлопнуть её до щелчка.
Я встала на мысочки и принялась следить в окно за постом, ноги болели, сообщая мне о лёгкой степени обморожения. Вдруг входная дверь открылась, стукнувшись о стену, и я увидела грязную подругу, стоящую в проёме. Она была там всего лишь секунду, а потом убежала прочь. Но этого мгновения хватило, чтобы девица всполошилась и кинулась куда-то вглубь домика, я же в свою очередь ринулась к своей тюрьме. Задумываться о том, что случится с Карой, времени не было, я подумаю об этом потом, когда буду в своей камере. Но и это «потом» пришлось отложить на более позднее «потом».
Очутившись в палате освещенной лампой, свет, похоже, никогда не отключали, я осмотрела себя и поняла, что, если в таком виде меня обнаружат утром, мне несдобровать. Стащив с подушки наволочку, я принялась оттирать свои многострадальные конечности. В этот момент я порадовалась, что на улице холод, за мной не оставалось следов. На тумбочке всегда стояла бутылка с водой, я, сильно экономя, отмывала налипшие куски грязи, примёрзшей к моему телу. Потом затолкала наволочку за спину, зацепив за резинку трусов, надо будет исхитриться и выкинуть её завтра. Возможно, у меня это получится в столовой. Там был общественный туалет, с мусоркой.
Упав на кровать, я в изнеможении забылась нервным и дёрганым сном человека, находящегося в стрессовом состоянии. Я просыпалась и снова засыпала. Перед побудкой я и вовсе вздрагивала каждые пять минут и снова забывалась мутным кумаром сновидений, меня будил страх, что одеяло откроется, обнажив мои обмороженные ступни. Каждое утро нам выдавали одежду и позволяли одеваться самим, в одиночестве. Это была малость, но очень приятная малость, ведь всё остальное нам приходилось делать прилюдно, туалеты не имели кабинок, а мыли нас по три человека, не затрудняясь тем, чтобы отбирать эти тройки, хотя бы по половой принадлежности. Конечно, после многих исследований было уже всё рано кто с тобой рядом, но иногда возникало желание соблюсти хоть какие-то нормы поведения. Наверное, руководство Лагеря считало нас изначально отработанным материалом, поэтому приличия были, по их мнению, не особенно нужны. Возможность одеваться самостоятельно была потому, что это экономило трудозатраты персонала.
Мне удалось провернуть фокус с мусоркой, даже больше. Когда мы уходили из столовой, на улице я узрела огромные, на колёсиках, корзины для грязного белья. Как будто по заказу, в одной из них, я углядела сверху наволочку, выкинув свою схватила другую и запихнула её под резинку штанов. Сейчас нас должны были вести на процедуры, но там не требовалось раздеваться. Обычно нас усаживали на кресло или клали на койку. Так было и в этот раз. А вечером я успокоено натянула выменянную одёжу на свою осиротевшую перьевую сокамерницу, смена постельных принадлежностей будет только послезавтра.
Весь день меня не оставляли думы о подруге. Узнать, что с ней не было никакой возможности. Так как нас не держали в анабиозе, охрана следовала за нами повсюду. Оставалось надеяться, что мулатка догадается мне подать знак, что с ней всё в порядке.
39
Весна всецело вступила в свои права. Время тянулось бесконечно. Что с Карой я так и не знала. Я даже не могла пойти её искать. Ведь замок в моей палате открывался исключительно снаружи. Скажу честно, я уже начала готовиться к худшему — что впоследствии мне придётся искать и захоранивать её. Эти мысли калёным железом прожигали мне душу, но и избавиться от них не получалось.
Но природа не интересовалась переживаниями глупых людишек — птицы заливались трелями на ветках деревьев, а газоны украсили первые весенние цветы. Даже дышалось легче. Это радостное время года сказывалась на всех, мои соседи стали не так похожи на зомби, а охранники во всю флиртовали с медсёстрами. Я чувствовала себя закованной в тюрьму внутри своей головы. Я всё видела, всё понимала, но внешне как-то проявлять эмоции не было никакой возможности, я подозревала, что это было какое-то остаточное действие всех тех лекарств, что в меня ввели.
После смерти Эрика меня накрыла жесточайшая депрессия, я стала ждать только одного, когда они наиграются со мной и отдадут на расчленение, другого названия этим манипуляциям в моём понимании не было. Я уже не верила ни в какое избавление, спасение или повстанцев. Мы сгинем в этом Лагере, никому не нужные. Но не зря говорят: «Стоит на что-то перестать надеяться, как оно придёт само».
Гроза в этот день бушевала не шуточная, казалось, что дождь идёт ни каплями, и даже не струями, а вёдрами, с такой силой вода лупила в окна. Ветер завывал в деревьях. Отменили даже все процедуры, потому что погода была так «хороша», что без очень большой надобности на улицу не выйдешь. Об удобстве пациентов никто не заботился, но работники больницы вряд ли смогли бы дойти до своего рабочего места. Нас даже кормили в домике, по этому случаю у персонала имелся сухой паёк на несколько дней и запас лекарств.
Такие бури бывали в каждом сезоне: зимой неделями свирепствовал буран, весной, летом и осенью были грозы, сродни потопу. Такие эксцессы с природой начались после «Войны за территорию», в учебниках истории по этому поводу было сказано: «Из-за применения некоторых видов оружия сильно изменилась климатическая составляющая на материках». Я никогда в это не вникала, принимая все, что происходило вокруг таким, каким оно было, и просто подстраиваясь под капризы природы.
В общем, погода «шептала». Созерцание стен и потолка моей камеры полностью поглотило меня. Я ненавидела этот день, ведь когда были процедуры и движение, хоть какое-то движение, мне некогда было размышлять. Я не вспоминала Эрика, Кару, не думала о Германе, о старике Штольце, о моей тётушке, о нашей деревне, о том, как многие люди живут в красивой сказке, не зная, как всё происходит на самом деле, на память приходили даже те каннибалы, что встретились нам в родном городе мулатки. За шумом дождя и своим садомазохизмом я поначалу даже не заметила странный гул, где-то очень далеко.
Он не приближался и даже не нарастал, а скорее вплетался в вой непогоды. Это было странно. Здесь, в Лагере, никогда не было ничего лишнего или нового. Здесь всё было по правилам. Я подошла к окну забранному частой решеткой, силясь что-то углядеть, но мои попытки были тщетны. Было чувство, что вода покрыла весь мир, стерев всё вокруг.
Ближе к вечеру мне почудилось, что шум приблизился. Он напоминал звук работающего генератора. У нас на ферме были такие, если вдруг случались перебои с электричеством во время ливней или бурь, когда деревья обрывали провода, мы включали их, чтобы не оставлять деревню без света. Я опять попыталась выглянуть на улицу и ничего не узрев, уже собиралась вернуться на кровать, как вдруг, краем глаза, заметила редкие небольшие вспышки. Что бы это могло быть? Может быть, ствол упал где-то у забора или бараков, создав замыкание? Тогда и гул был легко объясним. Но всполохи были слишком разрознены и появлялись в разных местах, моей душой завладела какая-то маетная тревога. «Что-то случилось»: шептало сознание, но я старалась отмахнуться от этого шепота, я устала от беспочвенных надежд, от глупой веры в то, что всё будет хорошо. Не будет! Не получается! Всё становится плохо, а потом только хуже и хуже, это «всё» катится с горы в глубокую-глубокую яму, заполненную грязью, где-то на самом дне.
