Вампиры города ветров - Нейл Хлоя (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗

— Что не так? — спросил он, не поднимая глаза.

Я спустилась на первый этаж и покачала головой:

— Я бы не хотела говорить об этом.

Он посмотрел на меня; губы едва заметно приоткрылись, когда он вобрал взглядом струящийся шелк.

— Красивое платье. — Его голос был мягким, и эта мягкость делала его куда более мужественным.

Я кивнула, игнорируя подтекст:

— Мы готовы?

Этан склонил голову набок:

— Ты готова?

— Давай уже поедем.

Этан помолчал, затем кивнул и направился к ступеням.

Он позволил мне молчать большую часть дороги в Оак–парк, которая была значительно короче, чем путь в усадьбу Брекенриджей. Но хотя он не говорил, продолжал поворачиваться и смотреть на меня, тайком бросать обеспокоенные взгляды на мое лицо и похотливые — на другие части тела.

Я заметила, но не стала обращать внимание. В тишине машины мои мысли вернулись к разговору с Мэллори. Неужели я забываю, кто я есть и свою жизнь до Дома Кадогана? Я знаю Мэл уже три года. Разумеется, раз или два у нас случались размолвки. Но ничего подобного не было. Мы никогда не спорили по поводу наших избранников и о том, какую роль играем в жизни друг друга. Сейчас все иначе. Это предвестник плачевного исхода. Медленного таяния дружбы, уже ослабленной расстоянием, новыми связями, сверхъестественными бедствиями.

— Что произошло?

Поскольку вопрос Этана прозвучал мягко, я искренне ответила:

— Мы поссорились с Мэллори.

«Из–за тебя», — добавила я про себя, а вслух:

— Достаточно сказать, что она не рада той личности, вампирше, которой я становлюсь.

— Ясно, — В его голосе прозвучало смущение, какого едва ли можно было ожидать от парня, тем более четырёхсотлетнего.

Я не стала кивать в ответ, опасаясь, что от этого движения из моих глаз потекут слезы и размажут тушь, оставят потеки на щеках.

Я была абсолютно не в настроении — ехать в Оак–парк, наряжаться, находиться в одной комнате с отцом, притворяться другой.

— Мне нужна вдохновляющая речь, — сказала я ему. — Ночь и так была ужасна, и я борюсь с искушением взять такси и вернуться в Дом Кадогана, чтобы провести интимный вечер в обществе парочки большущих пирогов с мясом. Я бы не отказалась от одной из этих лекций в духе «Сделай это ради Кадогана!», которые ты так любишь.

Он тихо засмеялся, и этот звук оказался на удивление успокаивающим.

— А если я скажу тебе, что ты прекрасно выглядишь?

Комплимент, вероятно, был самым лучшим и одновременно самым худшим из того, что он мог сказать. Из его уст он звучал весомее и авторитетнее, чем следовало. Меня это беспокоило. Очень. И пугало.

Бог мой, неужели Мэл права? Я пренебрегаю отношениями с Морганом ради этого человека? Меняю настоящую дружбу, искренние отношения на возможность быть с Этаном? Меня словно кружило в вампирском водовороте, остатки нормальной жизни утекали прочь. Что от меня останется?

— Что, если я напомню тебе, — начал он, — что для тебя это счастливый случай несколько часов побыть кем–то другим? Я понимаю, сейчас, наверное, лучше, чем прежде, что ты отличаешься от этих людей. Но сегодня вечером ты можешь оставить настоящую Мерит в Гайд–парке и поиграть. Ты можешь стать… девушкой, которую они не ожидают.

Девушкой, которую они не ожидают. В этом есть что–то приятное.

— Неплохо, — сказала я ему. — И определенно лучше, чем твоя последняя речь.

Этан изобразил вспышку гнева, достойную Мастера вампиров.

— Это долг Мастера Дома…

— …это твой долг — даровать мне привилегию сомневаться, — закончила я вместо него. — И вдохновлять меня, когда можешь. — Я взглянула на него. — Брось мне вызов, Этан, если тебе надо. Я понимаю вызов и могу принять его. Но исходи из предпосылки, что я стараюсь, делаю все, что могу. — Я посмотрела в окно. — Вот что мне надо слышать.

Он так долго молчал, что казалось, рассердился.

— Ты так молода, — наконец произнес он с едкостью. — Всё еще человек.

— Не уверена, комплимент это или оскорбление.

— Откровенно говоря, Мерит, я тоже не уверен.

Двадцать минут спустя мы въехали на подъездную аллею, окружавшую громоздкий дом моих родителей в Оак–парке. Дом был стилистическим сиротой, совершенно отличавшимся от расположенных вокруг «домов прерий» в духе Райта [26]. Но мои родители обладали достаточным влиянием на чикагскую администрацию, чтобы их проект одобрили. Таким он и получился — прямоугольная коробка из нездорового серого бетона посреди живописного Оак–парка.

Этан остановил «мерседес» перед входом и протянул ключи одному из вездесущих лакеев, которые, по–видимому, в изобилии водились на этих торжественных вечерах.

— Архитектура… любопытная, — сказал он.

— Она омерзительна, — ответила я. — Но кормят, как правило, очень хорошо.

Я не потрудилась постучаться в дверь и не стала ждать приглашения войти. Нравится мне или нет, но это мой отчий дом. Я подумала, что приглашение мне не нужно. Я не беспокоилась на этот счет даже при первом посещении дома сразу после превращения. И вот она — я! Блудная дочь вернулась.

Пеннебейкер, дворецкий, стоял при входе в вестибюле из бетона и стекла, наклоняя тощее негнущееся тело в знак приветствия перед каждым проходящим гостем. Его нос возмущенно задрался, когда я приблизилась.

— Пибоди, — поприветствовала я. Я любила коверкать его фамилию.

— Пеннебейкер, — ворчливо исправил он. — Ваш отец на встрече, миссис Мерит и миссис Коркбургер развлекают гостей. — Он перевел стальной взгляд на Этана и выгнул бровь.

— Это Этан Салливан, — вставила я. — Мой гость. Он приглашен.

Пеннебейкер кивнул, пропуская нас, и перевел взгляд на следующих гостей.

Миновав это препятствие, я увела Этана и направилась к длинному бетонному залу в задней части первого этажа, где обычно мои родители принимали гостей. По пути попадались голые прямоугольные коридоры, заканчивающиеся тупиками. Стальные ячеистые ставни закрывали не окна, а голые бетонные стены. Одна лестница вела в никуда, если не считать альков, где был выставлен один–единственный образец современного искусства, который хорошо смотрелся бы в гостиной серийного убийцы–маньяка. Мои родители именовали сию задумку «провоцирующей на размышления» и утверждали, что это вызов архитектурному мейнстриму, представлениям людей о том, чем должны быть лестницы и окна.

Я именовала сей дизайн «современной психопатией». Пространство заполняли люди в черных и белых нарядах, джазовый квинтет в углу обеспечивал музыкальное сопровождение. Я оглянулась в поисках мишеней. Брекенриджей не было в поле зрения, и отец тоже отсутствовал. Не то чтобы это было плохо. Но я обнаружила кое–что весьма любопытное рядом с вереницей окон, расположенных вдоль одной стены.

— Готовься! — предупредила я с ухмылкой и повела Этана в драку.

Они стояли рядом, моя мама и сестра, сканировали глазами толпу перед ними и сплетничали, сблизив головы. Не было никаких сомнений в том, что они именно сплетничают. Моя мать — одна из влиятельнейших матрон чикагского общества, сестра — многообещающая принцесса. Сплетни — их хлеб с маслом.

Мама была одета в консервативное бледно–золотистое платье–футляр и жакет–болеро, подчеркивающие ее отличную фигуру. Сестра, такая же темноволосая, как я, облачилась в светло–голубое коктейльное платье без рукавов. Волосы уложены назад, тонкий блестящий черный обруч удерживает темные пряди на месте. И у нее на руках, в настоящий момент жуя свой крошечный пухлый кулачок, восседал свет моих очей, моя племянница Оливия.

— Привет, мама, — сказала я.

Мама повернулась, нахмурилась и коснулась пальцами моих щек:

— Ты похудела. Ты ешь?

— Больше, чем когда–либо в жизни. Это чудесно. — Я приобняла Шарлотту. — Миссис Коркбургер…

— Если ты думаешь, что дочь у меня на руках помешает мне обругать тебя, — заметила Шарлотта, — глубоко заблуждаешься.

Не моргнув и глазом и не объяснив, почему собирается меня ругать, сестра передала мне полуторагодовалую племянницу и слюнявчик, лежавший у нее на плече.