Лучшие враги (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна (полные книги TXT) 📗
Назвав постоялым двором маленькую придорожную таверну с комнатами для постоя, Калеб явно сделал ей большой комплимент. Но мы почти час добирались до нее по темноте и размытой дороге, так что размер не имел никакого значения. Хозяин встретил нас, как родных. Пообещал самую лучшую комнату на двоих, тем более, что она все равно свободных комнат больше не осталось.
— Отужинаете? — любезно предложил он, принимая монеты за постой.
— Принесите девушке теплого молока и белую булку в комнату, — решил за меня жених.
— Принесите девушке… — перебила я с деловым видом, — что у вас там сегодня есть?
— Жареные свиные ушки и гречневая каша со шкварками, — отрапортовал хозяин.
— Прекрасно, — кивнула я. — Несите. И молока с булкой тоже.
Таверна утопала в полумраке. Вместо магического освещения, как часто случалось в глухих провинциях, горели чадящие свечи. По деревянной лестнице нас проводили на второй этаж и подвели к нужной двери. Чадящую свечу в медном подсвечнике поставили на полочку, залитую воском. С первого раза не попав в замочную скважину ключом, Калеб зажег голубоватый светляк, мигом озаривший коридор. Дверь раскрылась с таинственным скрипом. Некоторое время мы стояли плечом к плечу и призрачном свете, похожем на лунный, разглядывали небольшую, довольно опрятную комнатушку на двоих. Кровать тоже была одна на двоих.
— Ненавижу спать у стены, — проговорила я, прикинув, что стратегически хуже, если девушку припирают к стенке.
— Тогда ложись с краю, — покладисто согласился Калеб.
Поразительно быстро найдя взаимопонимание в самом важном вопросе, мы решились войти, и в первый момент я не понимала, куда себя пристроить. Казалось, что мужчина занимал почти все пространство: как не повернись, обязательно на него наткнешься. Он-то трудностей с делением общей жилплощади не испытывал и точно не вздрагивал, когда мы сталкивались локтями, плечами или притирались спинами.
В конечном итоге верхняя одежда все-таки повисла на крючках, приколоченных к двери. Я плюхнулась на стул и снова обновила заклятье на рукаве. Когда пришла моя очередь приводить себя в порядок, принесли ужин.
— Грязную посуду потом выставите на дверь, — велела подавальщица и спрятала в карман фартука врученную монетку.
Поднос со скворчащей сковородкой и глиняным горшком каши лег на стол. Тарелок нам не предложили. Умывшись, я уселась напротив Калеба и взялась за вилку.
— Ты действительно будешь есть уши свиньи? — все ещё не верил он, что благородная девица с высшим магическим образованием способна угощаться едой батраков.
— Это же не крысиные хвостики, — пожала плечами.
Обжигая губы огненным маслом, положила в рот сладковатый хрящик и принялась со вкусом жевать. Калеб следил за трапезой с такой миной, будто ему было меня очень-очень жалко.
— В Даймране вас плохо кормили?
— Нормально, — с трудом подавив улыбку, ответила я и кивнула на стакан с молоком, покрытый куском ржаного хлеба: — Съешь булку. Не стесняйся.
— Можно подумать я никогда не пробовал простецкой еды, — презрительно буркнул он и с излишней решительностью подцепил кончиком вилку полупрозрачный кусочек, хорошенько прожаренный с луком. Где-то на полпути ко рту эта самая решительность столичного гурмана покинула. Вместо того, чтобы есть кусок свиного уха, он принялся его разглядывать на свет, словно проверял степень прожарки по прозрачности.
— Что ты его гипнотизируешь, — хмыкнула я, — клади в рот.
— Эннари, я должен признаться, — быстро проговорил он. — Я так и не написал завещание, поэтому проследи, чтобы некроманты никогда не добрались до моего тела. Можно на тебя рассчитывать в этом вопросе?
— Да, я попрошу, чтобы тебя кремировали, — мрачно пошутила я.
— И пусть это совсем не застольный разговор, но заранее благодарю!
Он сунул кусочек в рот и замер.
— Как? — не скрывая иронии, уточнила я.
— Неплохо, — промычал он, практически не разжимая губ.
Потом начал возить языком туда-сюда, как леденец, и в конечном итоге после долгих раздумий проглотил цельным куском. На горле мучительно сократился кадык.
— Ты дышать-то можешь или уже пора вызывать могильщика? — на всякий случай уточнила я. — Не переживай, куплю тебе саму красивую погребальную урну. Какую хочешь: в красную с ромбиками или черную с золотыми полосками?
— Я лучше попью молока, — прохрипел Калеб и залпом выхлебал молоко. — Поверить не могу, что ты ешь эту гадость. Ты знаешь, мне в голову пришло. А какое же кофе ты пьешь, Эннари? Мы с тобой ужинали, но ни разу не завтракали. Черный, как деготь?
— Угу, — промычала я, почему-то не желая признавать, что даже суровые темные чародейки, спокойно расправляющиеся с гречневой кашей и шкварками, любят забеленные напитки, подслащенные медом.
Выставив поднос и заперев дверь, Калеб стянул с ворота шейный платок, бросил на стул жилет и, усевшись на кровать, избавился от обуви. Кода он занял свою половину, отодвинувшись подальше к холодное стене, я легла на край, прижалась щекой к подушке. Полупрозрачный огонек погас, комната погрузилась в темноту.
Посреди матраца обнаружился глубокий, как сартарская впадина, провал. Неизбежно мы скатились в дыру, хотя оба старались зацепиться на простыню на своих краях. Чуть не уткнулись нос к носу и уставились друг на друга через темноту. В голове появилась идиотская мысль, что мятный зубной порошок, стоявший на полочке умывальника, показался не очень-то мятным, когда я перед сном почистила зубы.
— Так… — пробормотал Калеб и начал разворачиваться.
Я почему-то почувствовала себя ужасно обиженной и тоже повернулась к нему зад… спиной. Кровать заскрипела, ножки зашатались. Становилось ясно, что она готова развалиться от любого резкого движения. Лучше не двигаться и даже не дышать.
Ноги, как назло, оказались спеленованы платьем. Наверняка к утру оно не только потеряет оба рукава, но и задерется к поясу. А исподнее у меня в цветочек и никаких кружев. Ни полоски, ни рюшки. Одни дурацкие ромашки, вышитые мелкими-мелкими стежками умелицы-белошвейки. Даже не знаю, почему меня волновал именно этот неловкий факт, а не тот, что платье действительно может задраться.
— Эннари… — тихо проговорил Калеб.
— Только не спрашивай, о чем я думаю, — буркнула я.
— Нет… Ты чуток не подвинешься?
Злобно сопя, я начала выбираться из дыры на край. В конечном итоге платье распуталось, но Калеб его придавил своим телом. Мы с одеждой оказались фактически пришпиленными к матрацу.
— Ты лег на мое платье, — пробормотала я, делая слабые попытки освободиться.
— Проклятие! — выругался он, резко вытащив подол из-под себя.
Когда я вновь скатилась в провал, вдруг поняла, что спиной прижалась к груди Калеба. Он даже не шевелился, словно боясь меня спугнуть. Так и лежали, аккуратно сложенные, как две ложки.
— О твоих словах, что мы подходим друг другу… — шепотом проговорила я. — Если подумать, мне понравилось с тобой целоваться. Одного не могу понять, было правда хорошо или из-за любовного зелья.
У Калеба вырвался странный звук, словно он поперхнулся.
— Ты в порядке? — всполошилась я. — У тебя там удушье от пуховых подушек не началось?
— Господи, Энни, почему ты не хочешь облегчить мне жить? — тихо выдохнул он, утыкаясь лбом между моих лопаток.
— Я ничего не делаю, даже не шевелюсь!
— У тебя очень плохо получается ничего не делать. Вот ты опять начала елозить! — проскрипел он.
— Мешаю тебе заснуть? Я знаю отличное заклятье сна, — обернулась я к нему через темноту. — Оно не вызывает ни похмелья, ни привыкания. Если ты на секунду снимешь защиту от темных чар…
— А еще ты так много болтаешь!
Он опрокинул меня на спину, накрыл мои приоткрытые губы горячим ртом. Мы целовались, как безумные. В груди не стало хватать воздуха. Калеб отстранился и, сладко прикусив мне подбородок, спросил:
— Теперь стало яснее? Это был любовный приворот, или я просто хорошо целуюсь?
— Продолжай. До конца не поняла.
