Сражайся как девчонка (СИ) - Брэйн Даниэль (читать книгу онлайн бесплатно без TXT, FB2) 📗
Умереть можно не только от кистеня или ножа, или веревки. Грязная вода, немытые руки, лекарь-коновал, переохлаждение. Что-то из этого ждет и меня, но кистень вернее и без мучений.
Я не успела дернуться в сторону. Приоткрылась дверь, и чья-то рука рванула меня к себе с такой нечеловеческой силой, что я потеряла равновесие и больно ударилась о брусчатку бедром. Чтобы не заорать, потому что где для меня было опаснее, я закусила пальцы, удачно подвернувшиеся прямо ко рту, и в следующий момент полетела в кромешную темноту по воле моего похитителя. Я рухнула во что-то шуршащее и мягкое, ушибленная нога отозвалась резкой болью, а единственное светлое пятно — от приоткрытой двери — схлопнулось и исчезло.
Глава третья
Здесь были люди, и они не желали мне зла. Я застонала от боли в ноге и, не обращая внимания на шепотки вокруг, ощупала саднящее место. Перелома нет, только ушиб, и, похоже, он не кровил.
— Эй, юноша, опасно бродить в такое время.
Я ухмыльнулась, и кто-то неудачно зажег свечу рядом с моим лицом. Я зажмурилась, но усмешку успели заметить.
— Дерзкий юноша, — укорил меня некто. Мужчина, по голосу давно не молод. Пламя свечи — знакомо-вонючей — растекалось на метр-полтора, и я разглядела собравшихся. Много. Мужчины, женщины, дети, старики, бледные лица-пятна и тела темной тенью. — Кто будешь?
— Валер, — ответила я. Легче всего назваться привычным именем, иначе в самый неподходящий момент не сообразишь, что орут тебе в ухо. Может, таких имен тут не было, я ориентировалась на Жака и Рико, с другой стороны, какая разница, спрос с родителей.
Светил на меня высокий сухощавый старик. Если бы я видела в доме Жака и там, где я разжилась вещами, что-то, относящееся к религии, я сказала бы, что он священнослужитель. Пока я отметила, что здесь у всех изумительно равнодушные лица, и это я посчитала плохим и хорошим знаком одновременно. Плохо: показатель, что катастрофа зашла так далеко, что люди уже не истерят, не торгуются, не пытаются отрицать. Хорошо: в этой стадии люди способны мыслить трезво и подчиняться распоряжениям специалистов.
Которые сами ни черта не знают о том, как быть.
— Вале-ер, — протянул старик и обвел меня свечой с головы до ног. На губах его мелькнула насмешка. — Монашек? Или послушник?
— С чего вы взяли? — пробормотала я. И как расценивать то, что меня приняли за монашка? — Нет… мещанин.
— Откуда? — продолжал допрос старик.
Я неопределенно махнула рукой. Город я не знаю, выкинь меня за дверь, и я заблужусь — в лучшем случае, в худшем — наткнусь на крестьян или матросов, и тогда мне несдобровать. Старик опять растянул тонкие губы, и кто-то невидимый из темноты произнес:
— Оставил бы ты мальчика, Рош. Смотри, как ему досталось. — И следом обратился уже ко мне: — С корабля сбежал? То правильно… Матросы вашего брата не любят. А пресвитер? Живой?
Я помотала головой и пожала плечами.
Люди сами создали мне правдоподобную легенду: Валер, послушник на корабле, который успел удрать до того, как его пустили по доске или повесили не рее, как, возможно, пресвитера; теперь важно придерживаться ее и делать вид, что все, что связано с моим прошлым, меня травмирует и разговаривать на эту тему я не желаю.
И еще это значит: мне нужно поотпираться.
— С чего вы решили, что я монах? — возмутилась я. — Я с отцом приехал.
— Волосы порезаны криво, — ткнул пальцем Рош, — одежа, какую добыл. Так-то верно, лучше в бабьих туфлях, чем на дереве болтаться…
Рош резко замолчал и задул свечу. Все замерли и затихли. Кто-то пробежал по переулочку, потом донеслись вопли, крики, чей-то плач совсем рядом. Мне в плечо кто-то дышал и всхлипывал, но в темноте я ничего не могла увидеть, лишь нащупала руку — детскую? — и бережно сжала, получив ответное переплетение тонких пальчиков.
— Можно, я с тобой буду? — услышала я шепот на ухо. — Я Мишель. Они моих родителей убили и сестру, а я убежала. Мне двенадцать.
Я кивнула, не особо понимая, различила Мишель мое согласие или нет. Бедные дети, боже мой, за что им все это, или они привыкли?
— Тихо там, — прошипел Рош. — Беду накличете.
Я протянула руку — Мишель прижалась к моему плечу. Выбрала, бедная малышка, самого безопасного спутника — монашка, неизвестно, кто здесь прячется. И сколько. И куда собирается бежать, когда возможность представится.
Вопли стихли, но мы сидели еще достаточно долго, пока Рош не распорядился глухим шепотом:
— У кого там хлеб? Дайте всем. Понемногу, чтобы хватило. И смотрите, чтобы Фуко не протянул свои руки дважды.
Пошло движение. Тишина меня не пугала, наоборот, я была шокирована здравомыслием и организованностью людей. Так не бывает в первые дни, это стадия, когда уже все привычны, когда даже самый безмозглый сделал вывод и понимает, что приведет к гибели всех или хотя бы его одного. Сколько дней уже длится бунт? Какие области им охвачены? Реагируют ли как-то местные власти, есть ли у нас хоть какой-нибудь шанс? Мне повезло, что меня заметили — услышали шаги? Маловероятно. Высматривали улицу? Уже вернее, значит, в двери есть прорезь или окно.
В меня ткнули куском черствого хлеба, и я получила ответ на свой вопрос, как давно идет бунт. Что-то все же у меня не сходилось… Что?
— Давно вы здесь? — спросила я у Мишель. Глаза мои немного привыкли к тьме, я рассмотрела, что у нее светлые волосы. — Куда-то пытаетесь дойти?
Не больше шести-семи часов, иначе вонь, характерную для таких убежищ, я почувствовала бы даже здесь, в средневековом городе. Здесь было смрадно, но не пахло дерьмом. Мишель помотала головой.
— Мы только пришли сюда. Шестой день так…
— Болтаешь много! — шикнул на нее Рош, поднялся и направился к двери. Я держала хлеб в руке — он был слишком твердый для того, чтобы я могла разлепить свои разбитые губы и не поранить их еще сильнее.
Я оказалась права — в двери была прорезь с задвижкой. Тихо захныкал ребенок, мать принялась его успокаивать. Рош какое-то время стоял у двери, потом закрыл задвижку, зажег свечу, проговорил:
— Светает. Арман с остальными сегодня уже не дойдут. Нам сидеть тут до вечера, как темнеть начнет, выйдем, поищем новое место. Повезет, так в соседний квартал уйдем, не повезет, так хоть куда приткнемся.
— И так уже сколько нас осталось, — возразил кто-то. — Кто живой, кто мертвый, уже не знаешь. Сидели бы здесь, ждали помощи.
Помощи? Я повернулась к Мишель. Поесть мне бы надо, но… я протянула ей свой кусок. С провизией все очень плохо. С информацией еще хуже. Они пытаются перебираться от свободного места к свободному месту группой? Кто успевает, а кто нет? Та изувеченная несчастная, которую я накрыла своей курткой, тоже из этих людей?
— Много нас здесь? — спросила я у Мишель.
— Все, кто на рыночной площади был, — отозвалась она. — Много было. А сейчас только те, кто сюда дошли. Не хочу дальше идти, мне страшно. Скажи им, что надо здесь сидеть. Ты святой, тебя послушают.
Помогла бы кому та святость, солнышко… Все, кто был на площади, когда начался бунт, а он вполне мог начаться именно с рынка, ломанулись в безопасные места. Добежали не все, повезло единицам. Теперь они стараются выйти из города, и у них почти нет еды, с водой тоже проблемы, и их слишком много, чтобы такие перебежки остались бы незамеченными. План города? План строений? Хотя бы еда и вода. Вода — главное.
Когда начался этот бунт? Шесть дней назад. Шесть дней, и они до сих пор не вышли из города.
— Рош, — позвала я, — есть бумага и перо?
— Тебе зачем? — окрысился он недобро. — Молиться будешь?
— Нет. Надо нарисовать план города. Здесь достаточно людей, могут сказать, где какие дома им знакомы, где находятся лавки. Сколько у нас еды? — продолжала я, игнорируя, что Рош смурнеет. — Вода есть? Здесь женщины и дети. Если мы не выберемся…
— Какой ты умный, — проворчал Рош. — Точно есть за что вас вешать. Сиди, коли жизнь дорога, и закрой рот, или выкину тебя на улицу прямо в пекло.
