Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II (СИ) - Горышина Ольга
Эмиль отступил к порогу, но не вышел в коридор.
— Но вы не этого ж хотите…
Его голос оставался тихим, а граф опять перебил приемного сына криком:
— Я не знаю, чего хочу! Нет, знаю! — он рассек воздух указательным пальцем. — Чтобы она была здесь, в башне, у меня под боком… Хочешь называть это любовью, называй!
— Я бы назвал это зависимостью…
Граф замер, но лишь на долю секунды. Потом раскрыл рот, но ничего не сказал, лишь покачал головой. Однако спустя пару секунд все же выпалил:
— Это одно и то же, молодой человек! Одно и то же! Когда тебе нужен кто-то до такой степени, что ты не можешь дышать…
— Вы и без нее не могли дышать…
— Не придирайся к словам, профессор! Я пытаюсь объяснить тебе то, о чем ты не имеешь никакого понятия! Любовь — это желание умереть, если она безответна.
— Вы очень доходчиво объясняете, господин вампир!
Эмиль позволил себе смешок и вышел. Александр замахнулся было на дверь рубашкой, которую сжимал в руках, но так и не швырнул в пустоту, а быстро надел. В горле стоял завтрак, который он опрокинул в себя одним глотком. Руки тряслись, ноги не слушались, но он и так потерял два драгоценных часа короткой летней ночи, а сборы еще не окончены.
Он выбежал из парадных дверей и замер. Его черный вольво-универсал стоял у подъезда. Дору вылез из машины и вбежал по ступеням к отцу.
— Рарá, дорожный гроб — это только на крайний случай. В нем невозможно вытянуть ноги. В гостиницах никто не отменял карточки "Do Not Disturb"… Papá, ваше лицо говорит мне сейчас, что я впустую потратил с вами столько вечеров, объясняя, как путешествовать в современном мире!
— Я еду не путешествовать…
Граф обошел сына и медленно спустился к машине. Открыл багажник, чтобы бросить сумку в гроб, и замер.
— Это что такое?
— Розы, — ответил Дору с верхней ступеньки и поспешил вниз, но замер на середине лестницы от отцовского окрика:
— Я сам вижу! Целый гроб роз. Ты сдурел?
— Там всего-то три дюжины. Не так уж и много для девушки, которую вам хочется назвать женой, или я не прав?
Граф захлопнул багажник.
— Про розы или про жену? Дору, это дурь! Я все равно не довезу их.
— Довезете!
Он сбежал вниз и вдруг кинулся отцу на шею. Под натиском сына граф даже пошатнулся, но машина уберегла его от падения.
— Дору, ты что? — Александр похлопал сына по спине.
— Может, мне поехать с вами? Я не буду мешать, но… Понимаете, фильмы — одно, а настоящий мир совсем другой…
— Неделю я выдержу. К тому же, через три дня у меня будет поддержка в виде Валентины. Ты в меня не веришь?
Дору отстранился и сжал губы. В этот момент с лестницы послышался голос Эмиля:
— Не забудьте фары включать, чтобы вас не остановил дорожный патруль. И постарайтесь не надевать темных очков вне машины — не то будете по-дурацки выглядеть ночью. Да, и ешьте много с вечера, иначе просто задохнетесь от жажды в толпе живых людей. Ну, с дьяволом!
Александр зло взглянул на приемного сына. Потом мягко оттолкнул от себя родного и сел в машину. Ключ надежно лежал в глубоком кармане брюк. Оттуда ему не выпасть. Наконец решившись и по-человечески выдохнув, граф выжал педаль тормоза и нажал на кнопку стартера. Потом быстро переставил ногу на педаль газа, и черный автомобиль поехал вперед, оставляя за собой на грунтовой дороге клубы пыли.
Дору сел на ступени парадной лестницы и уставился перед собой отсутствующим взглядом.
— Я уложил вещи, — подсел к нему Эмиль. — Когда выезжаем?
— Через час. Дадим ему фору, — Дору медленно повернул голову к брату. — Как думаешь, дать им встретиться до или после клуба?
— Вместо, — Эмиль хлопнул себя по коленям и зло хмыкнул. — Она дура, полная…
— Просто ты ничего не смыслишь в любви. А я по-доброму завидую отцу. Он будет счастлив, вот увидишь!
Эмиль поднялся первым.
— Я больше доверяю своему шестому чувству, чем стихам о любви. Она уже не человек, не человек… Почему же вы меня не слышите?
— Она человек, человек… Что за бред?! — всплеснул руками Дору. — Ты сам таскал ее полуживую на руках. Если бы она не была человеком, то давно бы переродилась в нечто, а она за полгода даже на ноги не встала. Ты же видел ее в Петербурге. Это ходячая смерть…
— Вот именно! — Эмиль сунул руки в карманы и уставился на полный круг луны. — Она не жилец. Я понимаю, что она должна сначала умереть, и когда граф убьет ее, я хочу быть рядом. Возможно, ему понадобится наша помощь…
— Бред! — закричал Дору во все горло. — Ему помощь нужна сейчас, чтобы самому не спалиться. И не только на солнце. Валентина меня волнует меньше всего. Если она и переродится, то в вампира. С помощью отца, а в этом уж точно нет ничего страшного. Но я отчего-то уверен, что отец заставит ее сначала родить. Так что, дружище, тебе ждать по меньшей мере год, чтобы удовлетворить свое любопытство!
Дору почти выплюнул последнее слово и начал подниматься к входным дверям, которые горбун держал открытыми.
— Постой!
Пришлось обернуться. Эмиль смотрел на него в упор.
— Я люблю твоего отца. Не смей обвинять меня в том, что я ставлю опыты на нем самом или на его Валентине.
— А я ничего такого не говорил!
Зато тяжелой дверью Дору хлопнул очень даже многозначительно. И Эмиль остался ждать его возвращения на улице. Все собрано. Пусть теперь и Дору соберет себя по частям и станет ему союзником.
— Кто она? — спросил профессор луну, но та ничего не ответила.
Только если подмигнула. Или это Эмиль на секунду зажмурился, ослепленный ее сиянием. Жаль, что не догадкой.
Александр тоже то и дело перегибался через руль, чтобы посмотреть на луну. Она казалась ему тусклой, потому что он все время забывал про темные очки, которые торчали у него на носу. Встречных машин было мало, но все равно граф всякий раз вздрагивал и сруливал к обочине.
На луну в это время не смотрела лишь Валентина. Через плотные портьеры ее мучительный свет не проникал в комнату. Обшарпанную, со старыми обоями, крохотным холодильником в углу, раскладным диваном вдоль одной стены и с письменным столом напротив. Сейчас на столе стоял раскрытый чемодан, из которого на создательницу глядели две марионетки. Одна была копией графа Заполье, а вторая чертами лица напоминала саму Валентину. Только волосы у куклы были ярко-рыжими.
Валентина вдруг резко захлопнула крышку и схватилась за телефон, чтобы отправить сообщение арт-директору местного темного общества. Она не будет выступать на их слете, не будет.
— Снова не спишь?
Это Валентина ответила на звонок матери. Они всегда говорили ночью. У нее в Америке как раз было время ланча.
— Мам, я днем высыпаюсь. Эти таблетки совершенно сбили мне режим.
— Что говорит врач?
— Жди. Что он еще может сказать? Больше спи. Не нервничай.
— А ты нервничаешь? Из-за чего?
Голос матери звучал обеспокоенно, но Валентине чудилась в нем наигранность. Мать желает услышать историю, которую дочь никогда не расскажет. Валентина сказала только, что ушла из очень токсичных отношений и никак не может вылезти из депрессии. Даже академка не помогла, как и смена места жительства. Она не исполнила свою мечту, в Рождество, седьмого января, не спала в своей старой кроватке. Тетка неожиданно сумела сдать квартиру. Валентина жила со съема, подыскав себе комнатку в коммуналке в самом центре города. Для мастерской — самое то.
Она заранее сделала кукол, чтобы в будущем семестре представить их в качестве дипломной работы. Она надеялась, что клин клином вышибают, но работа над лицом графа Заполье вогнала ее в еще большую депрессию. Она полетела в Хорватию и отправила рисунки профессору Макгиллу за день до вылета, не приложив никакой записки и даже не подписав конверта.
Она даже себе не могла дать точный ответ, чего искала в Дубровнике — излечения или двери, которую ей необходимо было закрыть, чтобы начать жить заново. Или то, что ей в действительности было нужно, — это сказать Александру Заполье спасибо за то, что он сумел наступить на горло чудовищу и проститься с ней человеком. Она будет счастлива, если его холодное сердце хоть на минуту согреется от взгляда ка теплые акварели.
