За синими горами (СИ) - Борисова Алина Александровна (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Тем более речь свою я до безобразия перегружала всеми сленговыми словечками, которые только в состоянии была запомнить, красилась едва ли не ярче тех девиц, которых так осудила в первый вечер, носила модную блестящую блузку с огромными плечами (и пусть она была у меня единственная, кто ж знал?). И научилась бороться с естественным видом своих волос не хуже парикмахера. Они, правда, каждую ночь отрастали. Но, очнувшись после Яськиного укуса, я упорно мочила их, заплетала на остаток ночи в мельчайшие косички, поутру расплетала, начесывала, заливала лаком. Грива с каждым днем получалась все внушительнее. Ну так тем моднее, тем больше я «своя»…
Потому что на самом деле меня, как и Яську, гнал страх. Я так и не поняла толком, что же случилось там, близ опасной Границы. В газеты ничего не попало, кроме невнятных статей о повышенной солнечной активности, повлиявшей на активность аномальной зоны, «в результате чего произошел стихийный выброс энергетических сгустков, приведший в ряде районов к лесным пожарам»… А мне она снилась, эта самая «аномальная активность». Граница, полыхающая красным. Искрящаяся молниями, испускающая временами небольшие огненные протуберанцы, от которых и в самом деле загоралась сухая трава или деревья… Яська сказала, что так бывает. Вернее, так можно сделать, это режим устрашения, от которого один шаг до боевого — когда границу просто двинут вперед на несколько километров, выжигая все, что войдет в зону движения.
— Но ведь не двинут? Не двинули? — в ужасе переспрашивала я. — Все же затихло тогда и больше… Ведь были бы слухи…
— Я не знаю. Я ничего не знаю, Лара. Нам просто надо исчезнуть, раствориться, уехать как можно дальше…
В ее вечной отныне тьме… Я не знаю, что она видела, и видела ли, она не делилась. А мне снился Анхен. Каждую ночь, и от этих снов я просыпалась в ужасе, и хваталась за расческу, пытаясь этим долгим монотонным занятием успокоить расшатанные нервы. Потому что сны были разные, чаще путанные и невнятные, но во всех них он был безумно, бесконечно зол.
Чаще всего он виделся мне в ангаре. Том самом, в котором держали Яську. Ангар был изувечен взрывами и пожаром, но все равно узнаваем. Анхен стоял на коленях возле натянутой серебрянки, замерев, плотно сомкнув веки. На почтительном расстоянии от него — около десятка вампиров. Они опоздали. Они все — опоздали. Здесь никого уже нет. Тишина. Следы копоти. Искореженные груды какого-то железа. И в этой застывшей тишине он очень медленно открывает глаза. Черные-черные, без единого проблеска мысли. Там плещется только боль. И ненависть. Бесконечная ненависть.
И эта ненависть взрывается огнем, расходясь безумным огненным смерчем от его фигуры. И еще одна волна, и еще… Рушатся остатки перекрытий, вампиры едва успевают прикрыться от чудовищного огня щитом… А огонь все летит и летит, исходя из его неподвижной фигуры. Во все стороны, превращая в пылающий костер город, окрестности. Наполняя воздух запахом гари и криками ужаса и боли. Снова и снова, еще и еще, дальше и дальше… Каждую ночь. Раз за разом. Анхен и огонь. Анхен, ненависть и огонь…
И я не знала, правда ли это, или же только мои страхи. Мне только хотелось навсегда потеряться и уже никогда не найтись. Если бы не Яська. Если бы только не моя Яська.
Она больше не пела. И почти ничего не говорила. Просто позволяла Вашукову обнимать себя, демонстрировать обществу в качестве возлюбленной музы и защищать от попыток напоить, накормить и разговорить. И мечтала о море. И шептала ему порой:
— Я устала, Паш. От людей, от запахов, от шума. Отвези нас к морю. Ты обещал.
— Да-да, — кивал он. — Конечно, душа моя. Все, что ты хочешь. Вот только заедем еще в одно место — и все.
И через неделю — действительно, все. Мы въехали в его город, и остановились прямо на набережной. И воздух здесь был таким удивительно чистым, и до самого горизонта — море.
Оно было бесконечно синим и бесконечно теплым, хотя местные утверждали, что вода еще слишком холодная, что бы купаться. Но Яське было все равно, она купалась. А я сидела на теплом песке, подставив лицо ласковому ветру, вдыхала свежий аромат моря, чуть сладковатый запах цветущих южных деревьев, и понимала, что никуда больше не хочу. Накаталась. Здесь было тихо, красиво, бескрайнее море шумело у ног. И Яська впервые так явно обрадовалась. Хоть чему-то.
Здесь и останемся. Осталось найти, где именно.
«Дом у моря», так вдохновенно рекламируемый Вашуковым, оказался просто лодочным сараем, переоборудованным под мастерскую. Там же он и жил, в малюсенькой комнатке, выгороженной им из общего пространства. И хотя море, как он и рассказывал, начиналось прямо за входной дверью, даже речи о том, чтобы поселиться у него, идти не могло. Впрочем, к тому моменту я уже устала от него так, что, кажется, и в одном дворце бы с ним жить отказалась. У Ясмины отношения с ним складывались еще более непросто.
Он был влюблен. Он звал ее своей музой и был готов ради нее на любой подвиг. Ну, там, руку осколками порезать или в бетонную стену головой с разбега. А она не ценила. Сказала просто: «три дня не пей — и я твоей буду». Но он не мог не пить — везде ж наливали…
Так что Ясю рай в лодочном шалаше тоже совсем не заинтересовал. Павел, как у него водится, шумно обиделся. Но, когда понял, что мы не на пару дней, а хотели бы остаться в его городе надолго, отвел нас «к бабке», которая сдавала комнаты приезжающим.
«Бабка» оказалась его троюродной теткой, жила она в небольшом частном доме на окраине городка. И даже практически на самом берегу. С тем только небольшим уточнением, что берег был здесь высокий, обрывистый. Мест, где можно было бы спуститься к воде, без риска сломать себе шею, рядом практически не было. А до ближайшего пляжа надо было идти километра три. Зато, как объяснил нам Вашуков, здесь даже летом тихо и малолюдно, комната стоит значительно дешевле, чем в центре, а до его мастерской всего пара шагов.
Мастерская (или, согласно документам, сарай для лодок) тоже как выяснилось, принадлежала тетке, пустившей туда художника уже после смерти мужа. Поскольку жить с родителями, имевшими, по его словам, неплохую квартиру в блочной многоэтажке, Павел не желал, а купить собственную квартиру не мог, не те доходы. Это там, в шумных и пьяных компаниях «неформальной» молодежи он был модным художником, имеющим своих поклонников и подражателей. Здесь же он числился художником-оформителем в местном Дворце Культуры, и единственными выставками его работ были тумбы с афишами мероприятий ДК.
Мне же источник доходов найти еще только предстояло. За комнату, а так же за временную прописку в ней, на что Пашка с трудом уговорил «любимую тетушку», пришлось отдать практически все имеющиеся в наличии деньги, а возможностей заработать было не много.
Наверное, было естественным, что, оказавшись в незнакомом месте, я в первую очередь подумала о той профессиональной среде, к которой всегда стремилась и в которой чувствовала себя относительно уверенно. И я отправилась в городскую больницу. Младший медперсонал там требовался, но с моими «девятнадцатью годами» и отсутствием хоть каких-то документальных подтверждений имеющегося опыта работы медсестрой меня никто не взял. Оформили санитаркой, и то со скрипом. Очень хотели мой диплом об окончании школы увидеть. И сколько я глазами своими «почти вампирскими» не хлопала, решающим, как я поняла, оказалась катастрофическая нехватка персонала, а не мои «почти вампирские» «почти способности». Впрочем, узнав сумму причитающейся зарплаты, я поняла, отчего у них все так печально. Этих денег мне разве что на оплату комнаты хватит. А еще хотелось бы на еду…
В итоге оформилась на две ставки, забыла про выходные и начала активно вливаться в трудовой коллектив. После недельного алкоголь-тура по компаниям местных вампироманов (или, как их тут звали, неформалов) это оказалось непросто. Потребовалось вновь перестраиваться, менять образ жизни, внешность, стиль общения. И «модная художница Лариса» канула в небытие, появилась скромная, старательная и вечно уставшая Маша Кулешова.
