Цепи его души (СИ) - Эльденберт Марина (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
Возможно, именно потому, что это действительно оказалось гораздо больше связано с Эриком, чем я себе представляла. Точнее, связано с тем, что я представляла, когда думала о наказаниях.
— Мой муж не использовал заживляющие мази или тем более зелья, и мое тело превратилось в уродливое отражение его жестокости. Каждый его дюйм был покрыт шрамами, глубокими или не очень. Ему это нравилось. Нравилось заставлять меня раздеваться и смотреть на них. Проводить по ним пальцами или повторять каплями раскаленного воска.
Она сумасшедшая, подумалось мне.
Она тронулась умом, и неудивительно. После такого я бы тоже тронулась…
И, возможно, тоже смогла бы с легкостью рассказывать обо всем совершенно незнакомому человеку.
— Потом он решил, что этого недостаточно, — Камилла впервые за все время разговора посмотрела мне в глаза, до этого она рассматривала стены, обивку, подол собственного платья или руки. — И отвез меня в закрытый клуб, располагающийся на самом видном месте Ольвижа, под вывеской одного из известнейших кабаре. К своим друзьям, где все это происходило уже на виду у остальных.
— Замолчите! — я вскочила, сжимая кулаки и чувствуя, как все внутри переворачивается. — Я больше не стану слушать все это. Вы… вы… неужели вы не понимаете, что это… ужасно?
— О, я понимаю это лучше кого бы то ни было, Шарлотта, — Камилла поднялась следом, не отпуская моего взгляда. — Потому что его друзья не только смотрели, они были непосредственными участниками событий. Когда родилась Эмма, я часами вглядывалась в ее личико, чтобы понять, кто на самом деле ее отец. Вглядывалась, ненавидя ее с той же лютой силой, с которой ненавидела своего мужа. Мечтая только о том, что однажды он подпустит меня к себе достаточно близко, чтобы я могла перерезать ему горло.
Теперь вместе со словами во мне кончился еще и воздух.
— К счастью, до того, как мне это удалось, я встретила Эрика.
Не в силах что-либо сказать или пошевелиться, я просто смотрела на нее, а она на меня.
— Он вытащил меня из этой грязи и боли, Шарлотта. Полубезумной, отчаявшейся, обожженной болью и ненавистью. Он научил меня любить себя и Эмму, заново, потому что когда я впервые оказалась в его доме, я умела только ненавидеть. Несколько месяцев ему пришлось терпеть мои истерики, злость, недоверие и все, что было адресовано моему мужу и остальным мужчинам. Любой на его месте просто вышвырнул бы меня на улицу или сдал в лечебницу, а мою дочь отправил в приют, но он заботился о нас двоих. Он не подпускал ко мне ни моего мужа, ни моих родственников. Он терпел то, что я шарахалась от малейшей попытки ко мне прикоснуться, хотя ни разу не сделал мне ничего дурного.
Камилла замолчала, но лишь ненадолго, чтобы перевести дыхание. Провела пальцами по плечам:
— Благодаря ему я снова могу носить открытые платья и смотреть на себя в зеркало без желания его разбить. Благодаря ему у меня есть дочь, а у нее есть я, и это только малая часть причин, по которой я готова была приехать сюда, чтобы узнать, что стряслось. Он никогда не снимал маску в присутствии посторонних людей, Шарлотта. И уж тем более никогда не появлялся без нее на людях. Его лицо видели только те, кому он безоговорочно доверял.
Она говорила все быстрее, словно боялась, что я убегу, или что у нее самой кончатся слова. Не знаю.
По крайней мере, сейчас от спокойствия Камиллы не осталось и следа. Она путалась, подбирая слова, задыхалась.
— Все это время… все время я пыталась уговорить его избавиться от нее. Избавиться от того, что тянет его назад, в прошлое, в образ Ормана, за которым от него самого мало что остается, но сделала это именно ты. Ради тебя он снял маску, Шарлотта. Ради тебя он снова стал собой.
Последнее она вытолкнула через силу, а потом развернулась и вылетела из гостиной, оставив меня, оглушенную ее словами и жуткой историей, одну. На негнущихся ногах я приблизилась к перехваченными шнурами портьерам, остановилась рядом с окном.
Казалось невероятным представить, что где-то в мире может твориться такой ужас, о котором мне сейчас рассказала эта женщина. Поэтому сейчас я просто стояла, глядя на улицу, на облетевшие деревья (окна здесь выходили на другую сторону). Летом, они, должно быть, создают густую тень и не позволяют солнцу разогревать дом, но сейчас сквозь растопыренные пальцы ветвей отчетливо просматривался изгиб дороги, уводящей за город. Улица извивалась так, что виден был уголок дома де Мортенов, и, зацепившись за него взглядом, я отвернулась.
Если не сказать отпрянула.
Поспешно вышла из гостиной, поднялась к себе и вытащила из тумбочки альбом и карандаши. Подтащила кресло к окну, понимая, что впервые за долгое время после создания «Девушки» не могу избавиться от образа у себя в голове. Не могу настолько, что сводит пальцы, несмотря на то, что по телу проходит дрожь, стоит мне представить чувства, выброшенные на холст. Я понимала, что просто не смогу оставить это в себе. Или только для себя.
Глубоко вздохнула, и, сама не знаю зачем, начала первый за долгое время набросок. Пусть у меня не было мольберта, даже в черно-белом эскизе, штрих за штрихом, я выплескивала раздирающий меня на части лед, отчаяние, боль и черную, злую страсть, превращая их в нечто совершенно иное. Вскоре стемнело и пришлось зажечь артефакты, но я не остановилась. Продолжала до тех пор, пока пальцы начало ломить и сводить уже по-настоящему, до тех пор, пока образ наброска не обрел четкие очертания.
Только тогда я отложила альбом в сторону, потянулась, чувствуя, как хрустит каждая косточка. Поднялась и вздрогнула, наткнувшись взглядом на Эрика: он стоял у комода, едва касаясь пальцами соглашения.
— Давно ты здесь? — спросила негромко, глядя ему в глаза.
— Около получаса.
— Почему ничего не сказал?
— Хотел на тебя насмотреться. Наблюдать за тобой, когда ты по-настоящему увлечена, Шарлотта — ни с чем не сравнимое удовольствие.
Кресло и впрямь было развернуто так, что Эрик мог видеть мой профиль даже несмотря на высокую спинку. Ну ладно, не профиль. Три четверти, как скажет любой художник.
Подхватила альбом, осторожно закрыла его и прижала к груди.
— Я хочу знать, где мой мольберт.
— У тебя будет новый.
— Это я уже слышала. Мне интересно, что стало с тем?
— Он отправился на заслуженный покой.
Всевидящий, о чем мы вообще говорим? Взгляд невольно тянулся к длинным пальцам, лежащим на бумагах, я упорно его отводила. Точно так же, как и от его лица, потому что «хотел на тебя насмотреться» было отражением моих чувств.
— Краски, я полагаю, тоже.
— Их все равно оставалось мало.
— Я приняла решение.
Кто-то же должен был это сказать.
Эрик шагнул вперед, подхватывая листы с соглашением. Шагнул ко мне: судя по тому, как обманчиво-невесомо сжимал между ладонями бумаги, он готов был испепелить их магией в считанные доли секунды. Судя по тому, что снова подошел ко мне непростительно близко, он верил в то, что я попрошу его именно об этом.
— Я хочу расторгнуть договор.
Листы под пальцами съежились, втягиваясь в сминающий их кулак.
Красивые губы сложились опасным, спаянным лезвием, подчеркивая ставшие хищными черты. В светлых глазах мелькнула черная глубина тьмы и раскаленное золото: впрочем, они тут же растаяли, уступив место туманам. Туманам, за которыми не разглядеть ничего. Точно таким же стало и его лицо, неестественно-спокойным, каменным. В противовес этому пальцы расслабились, смятая бумага жалобно зашелестела, когда он согнул листы пополам.
— Сегодня?
— Не вижу смысла откладывать.
— Нам придется спуститься в мой кабинет.
— Хорошо.
Кивнула и направилась к двери, когда Эрик отступил в сторону. По дороге вспомнила, что все еще держусь за альбом, и положила его на комод. Туда, где весь день пролежало соглашение.
Из комнаты вышла первой: из тепла спальни в полумрак коридора. Артефакты тут же его разогрели, но мне все равно отчаянно хотелось обхватить себя руками.
