Чудовище Карнохельма (СИ) - Суржевская Марина (первая книга TXT) 📗
И тут другой рык заставил меня подскочить. Ледышка! Я узнала его!
Огромную тушу хромого хёгга сбил Ледышка, два хёгга прокатились и вскочили. Застыли друг напротив друга, приподняв крылья и склонив головы. Я оказалась на земле как раз между двумя хёггами. Хищники нервно дергали хвостами, готовясь ринуться в бой. Хромой с шумом втянул воздух, мотнул головой. Ледышка тихо, но угрожающе зашипел. И переместился вперед, так что я оказалась между его лап. Я отползла задом, инстинктивно прячась за драконом. Выпустив струи ледяного воздуха, Хромой хёгг издал разъярённый рык и сорвался с утеса. Ледышка — следом. И через миг оба взлетели над скалами. Хромой кружил вокруг Ледышки, огромные крылья закрывали солнце. А потом стремительно полетел в сторону от гор.
Словно по сигналу, другие хёгги устремились следом, оставив растерзанный и окровавленный Карнохельм.
Я осталась сидеть на земле, тяжело дыша. Потом вскочила и бросилась к валунам, за которыми хныкала Лита.
— Эй, ты не ранена? Не бойся, это я, Энни!
Девочка обхватила меня руками, уткнулась головой в живот. Я несколько растерянно погладила ее растрепанные темные волосы. Лита всхлипывала, а я стояла и смотрела на Карнохельм.
Город, который успела полюбить. Который вошел в мое сердце вместе с жертвенной кровью и сладким вином, со скупыми улыбками Тофу, сказками старушки Боргильды и колючей страстью его риара. Город, к которому я прикипела душой — так незаметно и просто, что даже не заметила этого.
«Лучшее место на земле», — говорят на фьордах. И теперь я знала, что так и есть. Карнохельм — лучшее место на земле.
Часть крыш Карнохельма сейчас была сорвана когтями хёггов. Часть стен — обрушена. Кусок центрального моста белел инеем и медленно, осколками, обваливался в пропасть. Со стороны площади тянуло гарью пожара. На мостовых багровела кровь.
И город молчал. Крики, стоны, проклятия — все стихло. Ильхи молча обходили улицы, осматривая разрушения и отыскивая убитых и раненных. Женщины несли холстины для перевязки, убирали мусор, не поднимая глаз и не переговариваясь. Карнохельм словно замерз, погрузившись в пучину отчаяния.
Я присела на корточки перед Литой.
— Все хорошо, маленькая, давай пойдем на кухню и найдем что-нибудь перекусить. Знаешь, это всегда помогает успокоиться.
Девочка кивнула и крепко вцепилась в мою руку. Так мы и вошли в башню.
— Энни, Лита! Живы! — к нам бросились прислужницы. Кто-то увел девочку, кто-то сунул мне в руки кружку с горячим питьем.
— Где Тофу?
— В городе. Она сражается. Всегда сражается, — сухо уронила высокая дева и, кивнув своим мыслям, ушла.
Глотнув кипятка, я быстро поднялась в комнату риара, чтобы второпях переодеться. На сундуке в углу лежал сверток с одеждой из Нирхёльда, я натянула штаны, сверху надела платье. На пол вывалилась сверкающая гранями фигурка хёгга. И на миг я застыла, глядя на изображение ледяного дракона. Подняла осторожно. И сунула в кожаный мешочек на своем поясе.
И бросилась вон из башни, решив, что Карнохельму не помешают свободные руки.
Через разрушенный парапет я пронеслась птицей. Похоже, фьорды излечили меня еще от одного страха — страха высоты. И почти сразу я попала в объятия Рагнвальда. Ильх сжал меня так крепко, что чуть не хрустнули кости!
— Все хорошо, — шепнула ему в шею.
Он вздохнул сверху. Я подняла голову.
— Много людей пострадало от нападения? — прошептала я.
— Это было не нападение, — процедил риар. — А напоминание. Всего лишь напоминание, Энни…
И я на миг зажмурилась. Если это — лишь напоминание, то каким будет нападение?
Великие перворожденные, я не хотела этого знать…
ГЛАВА 28
До самой ночи я помогала. Убирала с другими женщинами мусор, таскала еловые ветки, чтобы прикрыть дыры, готовила на площади еду, чтобы накормить тех, кто остался без крова. В этот день погибло двое ильхов, около десяти оказались ранены. Дом на скале, который я видела с парапета, был полностью разрушен. Еще несколько — остыли от дыхания хёггов. Мост зиял внушительной дырой.
Когда солнце погасло, люди зажгли факелы и чаши с хёгговым огнем и продолжили наводить порядок. Я видела Рагнвальда, который наравне со всеми таскал тяжелые бревна и камни. Одна Трин фыркнула и помогать не стала, сказав, что вёльды — воины, а не служанки.
Я встретилась с девой взглядом и увидела в глубине красивых глаз вопрос. А еще — насмешку и злость. Извиняться за ловушку Трин точно не собиралась. Лишь сожалела, что капкан не сработал.
К ночи люди потекли на площадь. Я тоже пошла, всматриваясь в осунувшиеся лица. Тронула за руку знакомую деву из Башни.
— Куда все идут? Зачем?
— Так жребий, — горестно прошептала та. — Вестница объявит, кого заберет Билтвейд. Время пришло.
На площади уже собралась толпа. Воины — с хмурыми лицами, старики — с мрачными, девы — с испуганными. Я осторожно пробилась ближе, пытаясь понять, что происходит. Люди молчали. Не было ни музыки, ни ударов по щитам. В центре площади горели факелы, освещая круг. Внутри сидела Гунхильд. Вёльда не шевелилась, и ее глаза были закрыты. Казалось, она просто уснула. Вперед вышел старый конухм, осмотрел замерших людей.
— Все здесь? — негромко произнес он, и карнохельмцы вразнобой кивнули. — Тогда не будем тянуть… Ноша Билтвейда тяжела. Это наша вина и наша кара. Смерть в бою для воинов — почетна, всех их ждет за чертой вечный пир. Сражение — удел воинов. Их доля — биться за свою землю, свой город, свою семью. А доля дев — хранить дом, в который ильхам можно вернуться после битвы, согревать своим теплом, растить детей… И потому отдавать добровольно своих дев на смерть — позор и горе. И я, конухм Карнохельма, осознаю и признаю вину старейшин. Но у нас нет выбора. — Старик обвел жителей блеклым взглядом. — Мы будем помнить эту жертву. Мы будем беречь память о ней. И в Роще Плачущих Ветвей появится новое дерево. Мы будем нести к нему дары, повязывать на ветви ленты и говорить с деревом, как говорили с девой. Потому что после Билтвейда наступит время спокойствия.
Кто-то в толпе всхлипнул. Я нахмурилась. Да как же это?
Конухм махнул рукой вёльде, выходя из круга.
— Гунхильд, скажи нам, кого на этот раз заберет Билтвейд.
Прислужница, с которой я пришла, вздрогнула. Я увидела среди лиц Тофу, она сжимала кулаки, словно готовилась снова броситься в бой. Но, как и остальные, лишь молча смотрела на вёльду. И по сгорбленной спине Тофу я догадалась, как именно погибла ее дочь. Она была одной из тех, кого отдали Билтвейду.
Гунхильд потрясла свой грязный мешок. Раскрыла его и высыпала содержимое на землю. Множество тонких белесых птичьих костей. Здесь были десятки черепов, грудных пластин, ног и крыльев. И каждая косточка оказалась любовно очищена и отшлифована. Гунхильд встала на колени перед горой костей и принялась их перебирать, что-то нашептывая. Она запускала руку в свою жуткую коллекцию, вытаскивала крыло или череп, прикладывала ко лбу и губам, трогала языком, нюхала и снова шептала. Ветер трепал седые распущенные космы Гунхильд и серые перья на ее плаще.
Мне стало не по себе. Словно что-то древнее и беспощадное дышало рядом, смотрело из-за плеча.
Я подняла голову — в небе кружили совы.
Сильная рука сжала мое плечо.
— Что ты здесь делаешь? — прошипел Рагнвальд. — Я думал, ты в башне! Уходи отсюда!
Я открыла рот, но ответить не успела. Гунхильд вскочила, безумные глаза уставились в толпу. Воины, стоящие впереди, попятились.
— Я услышала волю незримого мира! Духи птиц выбрали дев для Билтвейда! — звонко крикнула вёльда. Крутанулась, взметнув плащ, и указала в толпу: — Трин, духи выбрали тебя! Выйди вперед и прими свою судьбу!
По толпе прокатился рокот, кто-то вздыхал с облегчением, кто-то с сожалением. Но первых было больше — Трин была чужой в Карнохельме. Девушка как-то заторможено шагнула к Гунхильд. И впервые я увидела на лице гордой красавицы смятение и страх. Я смотрела на ее лицо с широко распахнутыми повлажневшими глазами и не ощущала того злорадства, которое должна была ощутить. Только жалость.
