Невеста палача (СИ) - Дар Маргарита Вячеславовна (полные книги .txt) 📗
— Гляньте, новгородцы, ведьма затихла, небось, ворожбу задумала, — закричал палач, тыкая пальцем в привязанную девушку.
Люди инстинктивно затихли, кто-то поежился, приняв на веру очередной бред Гордея, слегка отступили от кострища, рассредоточившись поодаль, чтобы ни дай Бог, ведьмино проклятье на них не легло. Дарина не отреагировала на злобное высказывание, высунула кончик языка, коснулась им саднившей ранки на рассеченной губе, стараясь немного смочить засохшую кровь, ощутила неприятный солоноватый железный привкус, поморщилась.
— Змея уж и язык высовывает, — тут же подхватил палач, чувствуя, что на самом деле в сердце неожиданно кольнуло иглой жалости и сомнения.
Стараясь не утратить решимость довести задуманное до конца, он быстро вытащил из кармана огниво и кремень, присел на корточки, подтянул заранее подготовленную палку, один конец не плотно, но обильно обмотан куском сухой ткани, оторванной от его рубахи, а между тканевыми прослойками торчат пучочки тонкой иссохшей до невозможности травки. Самодельный факел слегка растрепался, Гордей поправил намотанную тряпицу, уложил на кучку сена, крепко сжал в кулаках камни, и уже со второго удара высек снопы искр, разлетавшиеся в разные стороны. Несколько из огненных крох упали на сено, полыхнул язычок пламени, пополз, сжевывая солому в тряпице, кольцом обхватил верхушку палки.
Дрожащими, от внезапно родившегося волнения, руками Гордей схватил самодельный факел, бросил огниво на землю, встал, поднял пылающий предмет над головой, прохрипел:
— Огонь да очистит тебя от грехов, ведьма!
Шагнул к кострищу и невольно замер, заколебался, разрываемый на части неожиданно проснувшимися угрызениями совести, сомнениями, растерянностью. Толпа, алчущая жуткого зрелища, недовольная замешательством палача, зароптала. Лишь один человек в скопившейся гуще наблюдал за происходящим с ледяным на вид спокойствием, скрываемый под черной мантией с капюшоном, отбрасывающим мрачную тень на красивое лицо.
Не произнося ни звука, не шевелясь, Константин с замиранием и болью в сердце следил за происходящим, ожидая развязки. К шествию толпы, провожающей невинную девушку на казнь, он присоединился у главных ворот Великого Новгорода, незаметно проскользнув в середину скопившегося народа, поглощенного представлением, не обратившим внимания на странного незнакомца. Казалось все шло как надо, по плану, но Темный Князь не испытывал радости, видя страдания Дарины, старательно пытавшейся не выказать страха. Колдун знал, ей осталось недолго, увы, это не умаляло терзаний его совести. В момент, когда девушка, высунув алый язычок, коснулась им запекшейся крови на губе, он готов был сорваться с места, ураганом пронестись меж, одурманенных его же заклятием и призывными криками палача, людей, схватить избранницу на руки и унести прочь от проклятого места казни. И все же заставил себя отказаться от необдуманного порыва, сжал кулаки, крепко зажмурил глаза, постарался отогнать непрошеные мысли. Не сейчас, только не сейчас, пройдено слишком много, осталась лишь малость, крупица, пищика мгновения в бесконечной пустыне времени и задуманное свершится.
Легкий трепетный ветерок, коснулся, потрепал подол мантии, Князь тяжело поднял веки. «Она здесь!», — промелькнуло в его голове, вызвав в душе крохотную толику облегчения, и одновременно с этим тревоги. Он поднял глаза к голубому куполу небес, созерцая танец луны, надвигающейся тенью на солнечный диск, медленно, но целенаправленно тот подминал под себя ярило, затмение набирало обороты. Время пришло, теперь все зависело от Дарины, от того, осталась ли она чиста душой или горечь, отчаяние и обида поглотили, уничтожили непорочные ростки невинности. Последняя искра надежды угасла в глазах, как только палач отправил ее на кострище, а веревка крепко обвила тонкий стан, это Константин видел отчетливо, но выбора не осталось, лишь надежда.
Колдун переместился в толпе, стараясь незаметно выследить немаловажную деталь давно запланированного ритуала, шепчущий ветер по-прежнему трепал мантию, как бы «говоря»: «Она близко». Сконцентрироваться оказалось сложнее, чем представлялось, он втянул в легкие тяжелый воздух, едва ощутил поток слабой, пропитанной магией, энергии, излучаемой телом Каллиды.
Жрица Далия, надеялась остаться незамеченной, выпорхнув из коридоров межмирья, она стояла поодаль от дурно пахнущей, верещащей толпы людей, кучкующейся вокруг деревянного сооружения. В центре к столбу привязана девушка, колдунья не сразу признала в несчастной жертве недавнюю соперницу, и довольно хмыкнула, поняв, что ту вот-вот сожгут. Но в чужой мир она пришла не за этим, энергетический след Армана здесь отчетлив, ее верный раб по близости, его нельзя упустить.
Возникшие мысли приятно пощекотали нервы колдуньи, пальцы заиграли, сминая флакончик, наполненный пагубным зельем. Темный Князь наверняка среди этих гогочущих простолюдинов, мерзкое сборище помеха в поисках, как же приятно будет заставить вернувшегося раба отправить их в долину мертвых.
Пошарив взглядом по гадкому сборищу, Каллида наткнулась на фигуру, отличавшуюся от остальных, высокую, широкоплечую, облаченную в черную мантию, не способную скрыть мощи ее обладателя, стоявшего к ней спиной. Могучие потоки энергии, рождаемые аурой обнаруженного, не оставляли сомнений, она нашла, кого искала, оставалось подобраться ближе. Но колдун ускользнул вновь, двинулся в гущу толпы, подобрался к кострищу, он словно видел ее, знал о присутствии и затеял игру кота с мышью.
Злоба жгучей отравой разлилась в груди жрицы Далия, раздраженная, она направилась к толпе, прикрыла нос платком, морщась от запахов источаемых телами простолюдинов. Несколько горожан бросили изумленные взгляды на красивую незнакомку в темно-алом, почти черном плаще, брезгливо кидавшую взгляды по сторонам, остальные же, недовольные замешательством палача, принялись роптать, изредка выкрикивая:
— Сожги ведьму!
— Чаво ждешь?
— Жги ее, жги…
Гордей слышал подначивания, но по-прежнему колебался, любовь и ненависть боролись в его душе, требовали сделать выбор, способный перевернуть всю никчемную жизнь. В какой-то момент решимость обрушить огонь обрела готовность отступить, сердце обратилось к любви, и лишь рука с факелом дрогнула, в разум вторгся чужой настойчивый голос, зашептавший: «Она не принадлежит тебе, не принадлежит, ты проиграл, отдал чужаку, отдал без колебаний, за гроши…»
Мрачный шепоток камнем лег на сердце мужика, любовь померкла, вернулись отчаяние и гнев. Душераздирающе взвыв от неизбежности и нестерпимой боли, разорвавшей могучую грудь, Гордей бросил пылающий факел к ногам той, в ком заключались его счастье, страдания, надежда, безысходность и спрыгнул на землю, спасаясь бегством от всепожирающего пламени. Огонь лизнул сухую траву, та мгновенно вспыхнула, золотисто-красные язычки яростно заплясали, перебросились на заготовленные бревна, охватив кострище, побежали к босым исцарапанным ногам девушки.
Толпа охнула, ожидание с реальностью ни шло в сравнение, затихшие люди, с раскрытыми ртами наблюдали, как огонь расползается по кругу, набирает силы, громкий треск поленьев казался нестерпимым в гнетущей тишине.
Дарина почувствовала нарастающий страх, она с ужасом взирала на подбирающиеся языки пламени, как внезапно взгляд ее смягчился, потеплел, в нем отразились жалость и сочувствие. Подняв взор к людям, осудившим на смерть, она вдруг улыбнулась сквозь набежавшие слезы.
— Прощаю, всех вас прощаю!
На небе, яркий золотой диск потускнел, затмение обрело полную силу, высвободив полумрак, мгла расползлась по земле, обволокла чернотой все, до чего сумела дотянуться, густым покрывалом накрыла ораву вокруг кострища. Людей охватила паника, но никто не двинулся с места, словно единое парализованное существо, толпа застыла, глядя на потемневший в вышине круг. Не крикнуть, не убежать, глотки пересохли, ноги, будто приросли к земле, это знак, кара за убийство.
Пламя обвило стан Дарины, добралось до груди, она не видела, ни затмения, ни народа, ни Константина, стоявшего у костра, золотые язычки пламени безуспешно тянулись к его черной мантии. Не стонала, не вопила, не боролась за жизнь, упрямо смотрела на Гордея, мучавшегося сожалением и болью потери, слезы раскаяния бежали по его лицу, он не пытался их стереть.
