Вечность - Стивотер Мэгги (книги txt) 📗
Не знаю, сколько времени я стоял под душем, когда услышал, как дверь ванной открылась и закрылась.
— Здорово получилось, — произнесла Грейс. Заскрипела крышка унитаза: она попыталась пристроиться сверху и найти удобное положение. — Ты молодец, Сэм.
Я не видел ее, но чуял запах хлеба. Мне вдруг стало как-то неловко. Почему-то мыться под душем в ее присутствии казалось чем-то намного более интимным, чем заниматься сексом. Я ощущал себя в тысячу раз более обнаженным, несмотря даже на непрозрачную шторку.
Я взглянул на кусок мыла, который держал в руке, и принялся намыливаться.
— Спасибо.
Грейс по ту сторону шторки молчала. Я не видел ее, значит, и она меня тоже не видела.
— Ты там все вымыл, что полагается? — поинтересовалась она.
— Господи, Грейс, — ответил я, и она рассмеялась.
Снова повисло молчание. Я принялся намыливать между пальцами. Ноготь на одном был поврежден о гитарную струну. Я осмотрел его, пытаясь сообразить, нужно с этим что-нибудь делать или нет; сложно было поставить верный диагноз в тусклом оранжевом свете, который просачивался сквозь шторку.
— Рейчел пообещала сходить завтра вместе со мной к моим родителям, — сказала Грейс. — Вечером. Когда освободится.
— Волнуешься?
На самом деле волновался я сам, хотя никуда не шел. Так попросила Грейс.
— Не знаю. Это просто нужно сделать, чтобы снять с тебя подозрение. И потом, я должна официально быть живой, если хочу присутствовать на похоронах Оливии. Рейчел сказала, ее кремировали. — Она умолкла. Повисла долгая пауза, во время которой тишину нарушал лишь плеск воды. — Хлеб получился отличный, — произнесла она наконец.
Намек был ясен. Требовалось сменить тему.
— Это Ульрик меня научил.
— Какой одаренный товарищ. Мало того что говорит с немецким акцентом, так еще и хлеб печь умеет. — Грейс потыкала в занавеску со своей стороны; когда мокрый пластик коснулся моего бедра, я недостойно шарахнулся. — Знаешь, это может быть наше будущее через пять лет.
Мыть больше было нечего. Я оказался заперт в душе. Выходов было два: дотянуться до полотенца из-за шторки или уговорить Грейс дать его мне. Я не думал, что она согласится.
— Печь хлеб с немецким акцентом? — уточнил я.
— Именно это я и имела в виду, — язвительным тоном отозвалась она.
Я рад был слышать в ее голосе эти нотки. Именно такой настрой мне сейчас и был нужен.
— Ты не передашь полотенце?
— Вылези и сам возьми.
— Злыдня, — проворчал я.
Воды успело набраться довольно много. Я стоял в ней и смотрел на неровные швы между плитками под лейкой душа. Пальцы у меня сморщились, волосы на ногах слиплись и превратились в мокрые стрелы, указывающие на ступни.
— Сэм? — спросила Грейс. — Считаешь, Коул прав насчет противоядия? Ну, что менингит действует, если заразиться им в волчьем обличье? Думаешь, мне стоит попробовать?
Это был слишком трудный вопрос, особенно после вечера, проведенного с Беком. Да, я хотел, чтобы она исцелилась. Но доказательства в лице меня самого мне было недостаточно. Судьба, постигшая Джека, пугала меня; нужно было что-то, снижающее вероятность подобного исхода. Я сам в свое время рискнул всем, но теперь, когда речь шла о Грейс, мне не хотелось, чтобы она поступала точно так же. Но как тогда ей вернуться к нормальной жизни?
— Не знаю. Мне нужно больше информации. Эти слова прозвучали официально, как будто я разговаривал с Кенигом. «Я собираю дополнительные данные».
— Ну, то есть до осени все равно нет смысла об этом думать, — сказала она. — Просто я хотела узнать, чувствуешь ли ты себя исцелившимся.
Я не знал, что ей ответить. Я не чувствовал себя исцелившимся. Только, как сказал Коул, почти исцелившимся. Как инвалид войны, страдающий от фантомной боли. Я все еще ощущал себя тем волком, которым был когда-то: он чутко дремал в моих клетках, готовый в любой миг вырваться на волю, подстегнутый погодой, всплеском адреналина или инъекцией. Я не знал, реальность это или игра моего воображения. И не знал, буду ли когда-нибудь чувствовать себя в своем человеческом теле уверенно, начну ли воспринимать его как данность.
— Выглядишь ты исцелившимся, — заметила Грейс.
В щелке между шторкой и стеной появилось ее лицо. Она ухмыльнулась, и я завопил. Грейс протянула руку и выдернула затычку.
— Боюсь, — сказала она, отдергивая занавеску и протягивая мне полотенце, — тебе придется терпеть это до старости.
Я стоял столбом, весь мокрый, чувствуя себя до крайности нелепо. Грейс с вызывающей улыбкой стояла напротив. Не оставалось ничего иного, кроме как преодолеть неловкость. Вместо того чтобы забрать у нее полотенце, я мокрыми пальцами взял ее за подбородок и поцеловал. Вода с волос бежала по щекам и попадала на губы. Ее футболка почти промокла, но она, похоже, не имела ничего против. Перспектива подобной старости меня порадовала.
— Надеюсь, ты можешь мне твердо это обещать, — произнес я галантно.
Грейс прямо как была, в носках, забралась в душ и прижалась к моей мокрой груди.
— Я тебе это гарантирую.
58
ИЗАБЕЛ
В дверь предбанника негромко постучали. Перебравшись через сапоги, совок и пакет с птичьим кормом, я открыла.
В черном прямоугольнике дверного проема стоял Коул Сен-Клер, засунув руки в карманы.
— Не хочешь пригласить меня внутрь? — спросил он.
59
ГРЕЙС
Когда в воскресенье вечером мы с Рейчел подъехали к дому моих родителей, уже успело основательно стемнеть. Рейчел в силу некоторых разногласий с дорожной полицией по поводу стиля ее вождения осталась без водительских прав, поэтому мне пришлось за ней заехать. В качестве приветствия она продемонстрировала украшенную бисером сумочку со смайликом на боку и на мгновение сверкнула в темноте зубами. Наверное, думала я, подъезжая к дому родителей, это темнота виновата в том, что меня не оставляет чувство нереальности происходящего. Потому что в свете фонаря на крыльце, который освещал лишь фасад дома да угол подъездной дорожки, все выглядело в точности так же, как в ночь моего бегства.
Я остановилась рядом с машиной, купленной на деньги, которые выплатила мне страховая компания за мою предыдущую машину, — мне вдруг ни с того ни с сего вспомнилась еще одна ночь, та самая, когда на капот моего «бронко» приземлился олень и я прощалась с Сэмом навсегда, думая, что никогда больше не увижу его. Казалось, это было одно временно миллион ночей и всего несколько часов назад. Эта ночь была началом и концом всего.
На соседнем сиденье Рейчел порылась в своей бисерной сумочке и извлекла оттуда клубничный блеск для губ. Со свирепой решимостью нанеся на губы два слоя фруктовой брони, она бросила тюбик обратно. Мы двинулись к двери, сестры по оружию, чьим единственным боевым кличем был шорох подошв по асфальтированной дорожке. Ключей у меня не было, поэтому пришлось постучаться.
Теперь, когда я стояла на крыльце, мне страшно не хотелось проходить через все это.
Рейчел взглянула на меня.
— Ты мне как любимая старшая сестра. Смешно, мы ведь с тобой одного возраста, — сказала она.
Я была польщена, но все же ответила:
— Рейчел, ты что-то такое странное говоришь.
Мы хором рассмеялись, но смех вышел какой-то неуверенный, практически беззвучный.
Рейчел уткнулась губами в рукав; в желтом свете окруженного мотыльками фонаря я заметила свидетельство того, что она делала так уже не в первый раз, — небольшую коллекцию поцелуев на манжете.
Я стояла и думала, что скажу. Пыталась угадать, кто откроет дверь. Было без малого девять вечера. Может, ее вообще никто не откроет. Может…
Дверь открыл папа. Не успел он отреагировать на то, что это я, как из комнаты послышался мамин крик:
— Смотри, чтобы котенок не удрал!
Пока папа таращился сначала на Рейчел, потом на меня, из-за угла подкралась полосатая кошка размером с кролика и рванула во двор. Мне вдруг показалось, что меня предали. У них пропала единственная дочь, а они взамен завели котенка? Эту мысль я и высказала вслух первым делом.
