Коварная красота - Марр Мелисса (книги без сокращений .txt) 📗
У дверей великолепного особняка в викторианском стиле на окраине Хантсдейла, который не мог продать ни один агент по недвижимости — поскольку не знал о его существовании, — Кинан замешкался. Застыл с поднятой рукой, вглядываясь в безмолвно передвигавшихся по заросшему терновником саду существ, трепетных и переменчивых, как тени ветвей заиндевелых деревьев. Стужа в этом саду не ослабевала, лишь усиливалась. Смертные, проходя мимо этого места, видели только тени. И сразу отводили глаза, если вообще решались заглянуть. Без позволения Бейры в ее морозные владения никто не смел вступить — ни смертный, ни фэйри.
За спиной Кинана месили шинами грязно-серую слякоть проезжавшие по улице автомобили, но и эти звуки приглушал холод, окутывавший обитель Бейры плотной завесой. От холода было больно дышать.
Добро пожаловать домой.
На самом деле этот особняк никогда не был для него домом. Как и Бейра никогда не была его матерью. В ее владениях становилось плохо от одного воздуха, высасывавшего даже ту малую силу, какая у Кинана имелась. Противостоять было бесполезно — пока он не обрел полную силу, Бейра легко могла поставить его на колени. Что и делала в каждое его посещение.
Но может быть, Айслинн — та самая. И благодаря ей все изменится.
Собравшись с духом, Кинан постучал.
Дверь распахнулась. На пороге возникла Бейра с подносом свежего шоколадного печенья. Подавшись вперед, чмокнула воздух рядом с лицом Кинана.
— Печенья хочешь, дорогой?
В последние полвека во время этих ужасных встреч она всегда выглядела одинаково: пародия на воплощение материнства, как представляют его себе смертные. Скромное платье с цветочным узором, фартук с оборками, нитка жемчуга на шее. Волосы уложены в то, что Бейра называла шиньоном.
Она качнула подносом.
— Свеженькое. Для тебя пекла.
— Не хочу.
Не глядя на нее, Кинан прошел в дом.
Она опять сменила обстановку на какой-то современный кошмар. Стол, отблескивающий серебром, жесткие черные стулья, даже с виду неудобные, на стенах черно-белые фотографии со сценами убийств, казней и пыток. Сами стены — одна белая, другая черная, и так далее — расписаны геометрическими узорами противоположного цвета. Отдельные детали на фотографиях — платья, рты, кровоточащие раны — вручную выкрашены в красный цвет. Единственные яркие пятна в комнате, усугубляющие общую мрачность.
И это шло Бейре куда больше, чем наряд, который она с таким упорством надевала к его приходу.
Из-за стойки бара выглянула древесная фея с изукрашенным синяками личиком.
— Не желаете выпить, господин?
— Кинан, сердце мое, скажи девушке, чего ты хочешь. Я проверю жаркое. — Бейра с подносом остановилась на пороге. — Ты ведь поужинаешь со мной, милый?
— У меня есть выбор?
Фее он так и не ответил, подошел к фотографии на дальней стене. На ней запечатлена была женщина с вишневыми губами, стоявшая под виселицей. По ту сторону помоста до самого горизонта тянулись песчаные холмы со скалами.
Он взглянул на Бейру.
— Твоя работа?
— В пустыне? Ну что ты, дорогой. — Она порозовела, потупилась, поигрывая ниткой жемчуга на шее. — Сколько бы дивного холода я ни взрастила за последние века, в те места пока не добралась. Пока. Но мне приятно, что ты спросил.
Кинан вновь повернулся к фотографии. В глазах женщины стояло отчаяние. Поневоле задумаешься, служила она лишь моделью для фотографа или погибла на самом деле…
— Ладно, располагайся. Я отлучусь на минутку. Потом расскажешь о новой девушке. Ты знаешь, какая радость для меня каждый твой визит.
И Бейра отправилась к своей стряпне, мурлыча себе под нос колыбельную, которую пела ему в детстве, — что-то про «закоченевшие пальчики».
Кинан знал, что в ее кухне — размером с ресторанную — на самом деле суетится толпа замученных древесных фей. Бейра, изображая хлопотливую матушку, собственноручно готовить и не думала.
— Напитки, господин.
Фея выставила на стойку поднос, уставленный чашками с молоком, чаем, горячим шоколадом. Потом второй, со свежими фруктами, овощами и зеленью.
— Ваша матушка велит подавать полезную для здоровья закуску. — Она метнула взгляд в сторону кухни. — Сердить госпожу неблагоразумно.
Кинан взял чай и яблоко.
— Ты так думаешь?
Он вырос при Зимнем дворе и очень хорошо знал, что происходит с теми, кто сердит или хотя бы раздражает королеву Зимы. И все же он собирался сделать все возможное, чтобы ее рассердить. Для этого и пришел.
— Почти готово, — объявила Бейра, вернувшись. Уселась на один из своих кошмарных стульев, похлопала по сиденью рядом. — Садись. Рассказывай.
Кинан выбрал место напротив, подальше от матери.
— С ней непросто. С первой попытки сблизиться не удалось. — Он помолчал немного, вспоминая страх в глазах Айслинн. Обычно смертные девушки смотрели на него с другим выражением. — Она мне не поверила.
— Понятно, — кивнула Бейра. Уперлась локтями в стол, подалась к сыну. Ни дать ни взять заботливая маменька. — А эта… твоя последняя подружка ее одобрила?
Не отводя от него взгляда, подала знак фее. Та мигом поднесла бокал с чем-то прозрачным. Бейра взяла его за ножку, и от пальцев ее по стеклу белой паутиной стал расползаться иней.
— Одобрила, — сказал Кинан.
Бейра побарабанила по бокалу ноготками.
— Чудесно. А как сама Дания поживает?
Кинан стиснул зубы. Она прекрасно знала имя зимней девы. Полвека Дония провела при ней, и притворная забывчивость Бейры граничила с насмешкой.
— Дония, — произнес он с нажимом, — поживает так же, как и раньше, мама. Устала. Злится на меня. Она такая, какой ты ее сделала.
Бейра подняла свободную руку, полюбовалась маникюром.
— А какой я ее сделала? Ну-ка, ну-ка.
— Твой посох, твои оковы, твое предательство — завязка этой игры. Ты знаешь, что происходит со смертными, когда они примут твой холод. Они не созданы для…
— Миленький мой, но ты сам просил ее попробовать. Ты ее выбрал, а она выбрала тебя.
Стоило ему разозлиться, и у Бейры сделался довольный вид. Она протянула руку, и откуда ни возьмись в ней появился посох, о котором шла речь. Напоминание о ее силе.
— Могла бы стать одной из летних дев, но решила рискнуть. Решила, что ты стоишь ее страданий. — Бейра поцокала языком. — Жаль. Милая была девушка, живая, пылкая…
— Она и сейчас такая.
— Такая? — Бейра понизила голос до шепота. — А я слышала, что она слабеет с каждым днем, тает на глазах. Досадно будет, если она умрет. — И она недовольно поджала губки.
— Дония чувствует себя прекрасно, — ответил он резко, сам себя ненавидя за легкость, с какой поддается на ее уловки.
Мысль о Донии, ставшей тенью, — умершей, неприкаянной, навеки немой — неизменно лишала его самообладания. Смерть для фэйри — трагедия, ибо для них нет загробной жизни. И Бейра не упускала случая об этом упомянуть. Как отец выносил ее, пока она не зачала, было для Кинана загадкой. Его самого она неизменно приводила в бешенство.
Бейра не то промурлыкала, не то прорычала:
— Не будем спорить, дорогой. Конечно же, с Дайаной ничего не случится, пока новая девушка не поверит, что ты стоишь жертвы. Возможно, при столь скверном самочувствии ей лучше не противодействовать тебе на этот раз? Пусть убеждает красотку принять тебя, а не пугает байками о твоих коварных намерениях…
— Дония делает то, что должна делать. Как и я. И будет так, пока я не найду королеву Лета.
Кинан поднялся, подошел к матери. Посмотрел на нее сверху вниз.
Он не позволит себя запугать. Не имеет значения то, что она превосходит его в силе, что она скорей убьет его, чем поможет. Короли не просят, короли приказывают. Пусть сила его ограниченна — всего лишь теплое дыхание против мертвящей стужи, — но он король Лета. Их противостояние длится, и забыть об этом он не позволит.
Пока все не кончится.
— А я найду ее, матушка. Однажды дева возьмет посох, и твой холод потеряет силу.
