Серебряные Листья (СИ) - Кучук Алла Ильинична (читаем книги онлайн TXT) 📗

Похабщину я решила не изображать, ведь мне же тут еще почти четыре недели жить, нафиг мне такие красоты.

Галерея пользовалась успехом. Народ — что фоморы, что люди, — заглядывал в окошечко и тихо хихикал, а я гордо проводила экскурсии, поясняя малейшие детали своего творчества. Атрейон, обнаруживший этот ажиотаж, оглядел комнату и вылетел из нее, давясь приступами хохота.

Потом кто-то осмелился доложить дядюшке, не знаю, кто, но, наверное, ему не поздоровилось, дядюшка-то псих, и лавочку прикрыли. Ворон пришел, поглазел с минуту, покраснел от гнева, оттрепал меня за ухо, как дошколенка, и конфисковал мелки. Прислал нескольких служанок с наказом всё отмыть со стен. Совсем ничего в искусстве некоторые люди не понимают.

На следующий день мне подкинули три мешочка мела. История повторилась. Спрятанные под подушкой мелки были обнаружены и жестоко уничтожены. Я получила зуботычину. Шедевры смыты.

Еще через день я обнаружила другой мешочек. И начав рисовать, выяснила, что этот мел зачарован, нарисованное не стиралось вообще. Ясно же, что никто, кроме Атрейона, не мог такое сделать. Я радостно принялась за работу. Весь свой талант вложила в новые нетленки. Верхом моего творчества стало эпическое полотно «Сожжение Фебала на костре в окружении весело пляшушего хоровода из людей и фоморов, держащихся за ручки».

Эпический персонаж примчался, когда я заканчивала эту картину. Вырвал у меня из рук мелок, выкинул его в окно, заорал на меня, оплеуху отвесил, мол, стирай давай.

Я ехидно потерла тряпкой стену и сказала, что не получается. Фебал размахался руками, выкрикивая какие-то заклинания, а фигушки! Его магия здесь не работала, сам же велел тюрьму для мага оборудовать, теперь тёмно-серый металл гасит любую магическую энергию. Хм… если бы у меня было оружие… Он сам тут ничего наколдовать не может, пырнуть гада ножиком и вся проблема… Жаль, ножиков пленным не выдают.

Ворон, тяжело дыша, снова съездил мне по морде, плюнул на пол и ушел. Я, зажав ладонью подбитый глаз, довольно хихикнула и громким гнусным голосом заорала:

— Ай-яй-яй-яй, убили негра… — осёклась, перешла на кельтский язык:- Ой, не то… Ай-яй-яй-яй, убили Ворона, убили, суки, замочили! Задницу оторвали, в футбол ей сыграли! — слова-то я точно не помню, так, несла, что в голову приходило.

Из-за двери донёсся разъярённый рык. К счастью, очередной стражник, наученный опытом, вовремя сныкался за угол, чтоб на глаза не попадаться.

Я ни разу не спала по ночам. Чтобы не заснуть, сидела на неудобном стуле без спинки, старалась разговорить охранников, пела песни, какие могла вспомнить. Когда песни пела, на русском, само собой, других не знаю, а перевести не умею, чтоб слова из мелодии не вылезали, не говоря уже о рифме, стражники молчали, прислушивались. Чучелко Рорик спрашивал, о чем я пою, я ему рассказывала. А он сказал:

— Голос у тебя, конечно, не для песен. Слышала бы ты, как у нас поют! А с твоим голосом только в бою резаться.

— Не нравится — не слушай, — обиделась я, сообразив, что это аналогия с нашим «орать из сортира занято».

— Даже не знаю, странный у тебя голос. Неправильный какой-то, непоставленный… Но когда ты поёшь, я словно солнце вижу… такое горячее, яростное… — он вздохнул. — Мы веками мечтали увидеть солнце… А теперь страшновато и так восхитительно…

— Ты уже привык к солнцу?

— Почти. Я уже редко забрало опускаю, только когда очень ярко, — похвастался он.

— Рорик, а сколько тебе лет? — спросила я.

— Нетактичный вопрос, Чефф! Мы не любим говорить о возрасте, — буркнул он.

— Почему? Мне вот семнадцать как раз в Самхейн будет, — фыркнула я. — Помру в собственный день рождения…

— Мне восемьдесят. Хорошо, если до сотни доживу… — хмуро ответил он. — У нас не спрашивают о возрасте, это упоминание о смерти. Я в любой момент могу начать умирать…

— Ох… А выглядишь на двадцать… — ну да, Куколка же говорил, юные и прекрасные, а затем за несколько дней старость и смерть. — Ой, Рорик, у тебя, наверное, и куча детей уже есть! — торопливо попробовала я сменить тему.

Он, если бы мог еще больше побледнеть, прозрачным бы стал. Глаза расширились, лицо приняло такое выражение, будто его ударили в самое болючее место, причем пинком в чугунном башмаке.

— Никогда… слышишь, Чефф, никогда не спрашивай фомора о детях… — прошипел он, и упреждая новый вопрос: — И не спрашивай это свое «почему»! И вообще, проваливай отсюда, не мешай на посту стоять! Иди спать! Убирайся!

Я испуганно отошла от двери. Села на стул, закутавшись в одеяло. Чего он так взвился? Ничего не понимаю…

Прошла третья неделя и третий ритуал. Я чувствовала себя такой слабой, такой несчастной. Лина мне тайком сообщала, что слышала от фоморов. Король Лаоклан воюет с их армией в долине реки Лианнан, но терпит поражение за поражением, и отступает. Старается не губить свою армию, цепляется за каждую кочку. Фоморы между собой болтают, что они из-за договора с Арвайдом все погибнут в этой войне, но даже ради своих жизней не отступят. Они должны победить, чтобы выжил их народ, чтобы хоть малая часть осталась.

Твою ж дивизию. Козлина дядюшка. Такую гадость сделал и фоморам, и всему Арданнону, и всё ради того, чтобы свою задницу на трон пристроить.

Дни тянулись медленно. Ночи еще медленнее. Днём я хоть спать могла. Правда, сквозь сон я всё равно слышала вкрадчивый шепот «Ни Гриэн…», но приглушенно, словно из-под толстого ватного одеяла, так что это было более-менее приемлимо.

Я как-то притихла, меня даже рисунки на стенах больше не радовали. Чем ближе к Самхейну, я на стене палочками дни отмечала, ну как все заключенные, тем больше с каждым днем наваливались апатия и безнадёжность. Я стала отказываться от еды, чего раньше со мной никогда не случалось. Не лезла в меня еда. Лина сидела надо мной с ложкой, уговаривала потерпеть, мол, всегда надо надеяться. И силы надо беречь, мало ли что случится. Вдруг Арвайда удар какой от злости хватит. Или король Лаоклан разобьёт врага и придёт на штурм Каэр Глас. Должны же элийцы и рануяне помощь военную прислать, как всегда бывало. Арданы вон только два года назад ходили Элийе помогать в войне с Дарканом.

Я понимала, но легче мне не становилось. Я часами молчала, пытаясь впасть в утешительные грезы, по примеру сидов. Вспоминала любимого Киаранчика, его ласковую, такую тёплую улыбку, его красивые синие глаза. Увы, я не сида. Мечты только еще больше боли причиняли.

Меня тошнило от страха. Идя на четвертый ритуал, я потеряла сознание. Еще меньше двух недель, я и умру. Я уже сама поверила в это.

Мне часто снились мои милые друзья. Мой возлюбленный бестолковый Киаран. Ласковая липучка Лианель. Маленькая храбрая Илланто. Ехидный завиральщик Даник. Гордячка Яра. Практичный Бренн, пытающийся казаться крутым, но такой трогательный. Я по ним скучала. По всем нашим глупым сварам, по незатейливым детским развлечениям, по песням у костра, по их голосам и родным мордашкам, по этим наивным глазам по пять копеек. Я их даже разочек не увижу больше никогда.

И хорошо, что не увижу. Потому что, если увижу, значит, они будут так же в плену, как и я. Кровь у нас одна, похожая, Атрейон сам говорил, значит и они сойдут для кровавых опытов дядюшки Фебала, а уж он такой шанс не упустит. Пусть они подальше от него будут, пусть они останутся живы.

Когда мне приснилась Илланто, какая-то странная, полупрозрачная, я только вздохнула.

А она кинулась ко мне. Обняла, расцеловала меня.

— Аннис, Аннис! — кричит. — Наконец-то я тебя нашла!

— Ила? — спросила я, думая: «Вот же гадство, от этих снов еще тоскливее становится просыпаться».

— Кто же еще, Аннис! Мы совсем рядом, мы идём!

— Куда? — непонимающе уставилась я на нее.

— Спасать тебя, как куда! Да ты чего, Аннис! Ты думаешь, это просто сон? Нет, я тебя нашла, нашла твои сны!

— Ила! — закричала я. — Ты настоящая?

— Ну… частично. Я так старалась, я так тебя искала, так тянулась! Ох, Аннис…