Жена Лесничего (СИ) - Вайнштейн Стелла (лучшие книги .TXT) 📗
— Раньше.
— Чармэйн, почему ты вышла за меня?
Она мяла в руках кусок одеяла, жалобно молчала. Отвечать, раскрывать старый нарыв не хотелось, он давно уже покрылся плотным шрамом, сверху выглядел почти зажившим.
— Я хотела счастья.
Дэмиен молчал, смотрел на нее исподлобья, ожидая продолжения.
— Господи Дэмиен, разве ты не помнишь кого брал в жены? Я тогда саму себя видеть не могла. Каждый день казался мучением, люди вокруг говорили, а я не слышала, все пыталась дышать, чтобы как-то унять боль. А потом пришел ты. Я даже не знала, что отец меня просватал, он наверное говорил, не помню. Увидела тебя, Дэмиен, тогда в горнице, помнишь ты немного стеснялся, а я молчала, словно онемела. И вдруг будто оковы железные разжались, будто запыленные окна мокрой тряпкой протерли. Я бы за тобой на край света пошла. Ты ведь мне, Дэмиен, и раньше нравился. Я тебя из всех отличала, сразу, увидев, песню заводила, с косой игралась, а ты на меня внимания не обращал.
— Не понимаю, Чармэйн.
— Я же все рассказала.
— Больше умолчала. Особенно о Тейле.
— Почему ты зовешь его так?
— А как по другому?
— Он мне своего имени не сказал, — Чармэйн отвела глаза.
— Они никогда имени своего истинного не говорят. Только самым близким. Я все ждал, ждал... эх! А Тейлом кликнул, потому что еще в детстве купались на озере, а он хвостатый. Так и прилипло.
— Нет, Дэмиен, нету у него хвоста!
Он горьковато усмехнулся.
— Значит не заметила. Все фейри от людей отличаются: у кого вместо ног копыта, у кого перепонки между пальцами, а у Тейла хвост. Вот так, Чармэйн. Спи, набирайся сил, я тебя замучил разговорами. Завтра продолжим.
Чарм бы обрадоваться отсрочке. Со дня свадьбы она то и дело проговаривала про себя всю историю, но даже мысленно ничего хорошего не выходило. Потому что как Чармэйн ни старалась — не находила в себе ни одной отличительной черты, ничего, что могло заставить Дэмиена побороться за нее. Все, что он знает о ней — притворство, только так можно расположить к себе другого человека.
А с другой стороны ей хотелось рискнуть — ринуться с головой в омут, открыться, как никогда, переступить все преграды. Прежней жизни с Дэмиеном не вернуть, а если Чармэйн промолчит, то на совести будет появившееся во взгляде мужа недоверие, насмешка над жизнью, будто он давно понял, что ничем дорожить на свете не стоит, все фальшь.
Она начала с самого начала, с того, как увидела на заднем дворе незнакомого златовласого юношу. Это было так неожиданно и чудесно, похоже на рассказанную теплым вечером сказку. В Вирхольме каждый день похож на предыдущий и Боже упаси нарушить издревле заведенный порядок. Юноша попросил напиться, сказал пару слов о погоде да исчез в за поворот улицы. Чармэйн, конечно, слышала истории о фейри и даже знала, что встретила одного из них, но как замечательно было иметь собственный секрет от матушки, как ныло под ложечкой в предчувствии завтрашнего дня, ведь эльф обещал вернуться. Так и завелось пару минут в день говорить за яблоней в дальнем конце огорода. Чармэйн долго не могла отойти от тех встреч, все думала о новом знакомом, заново переживала сладкие минуты, засыпала, видя эльфа перед глазами. Так и продолжалось, пока на одну из встреч эльф не пришел.
Чармэйн ждала его до самой полуночи, обнимая яблоню, а на душе было тяжело и вязко. Просто она осознала, что нуждается в эльфе намного больше, чем он в ней. Она дышит лишь для того, чтобы видеть его. Сама бы Чармэйн не смогла пропустить встречу ни за что на свете.
Так и стояла, шевелив губами:
— Ни за что на свете.
Тогда, в первый раз Чармэйн вернулась в дом сама не своя, всю ночь не могла заснуть, подбегала к окошку, ожидая эльфа и ненавидя себя за слабость. До тех пор она считалась первой красавицей на деревне и вела себя соответственно. Чувствовала власть над соседскими пареньками и вовсю ею пользовалась — кто придет отцу помогать, кто подарок принесет: брошь или ленту в волосы. Она умела разжечь желание в простачках, поводить за нос, а потом ускользнуть юркой рыбкой. И что бы Чармэйн не выкидывала — все сходило с рук. Бедные парни ходили за ней следом, как привязанные, для Чармэйн же они были только игрой. Игрой, о которой сразу же забываешь, стоит появиться новой забаве.
Теперь она оказалось с другой стороны.
На следующий день ее отношения с эльфом неуловимо изменились. Кто знает, каким образом мы распознаем чувства близких, но фейри в этом нет равных. Для них, человеческая душа — открытая книга, а самое большое удовольствие — заставить метаться. С тех пор Чармэйн не знала покоя. Эльф мог пройти мимо не замечая ее, весь вечер ухаживать за другой девушкой в личине одного из городских, а напоследок шепнуть Чарм в ушко — "ты единственная".
Мог целыми днями быть только с ней, брать в самую чащу леса, чуть не до холма, заставляя сердце трепетать в груди. Тогда Чармэйн забывала прошлые обиды, ей казалось, что никто другой не сможет заставить ее звенеть натянутой струной, вычерпать до конца. Чармэйн горела любовью, с головы до пят. Для этого она родилась, росла, вся жизнь была лишь маленькими шажками до этого момента на берегу реки, под нежно-зелеными ветвями ивы, когда лицо любимого с глазами цвета неба, находится в локте от ее лица, а мягкая трава щекочет затылок.
Она отдалась ему тогда. Чармэйн всю себя отдала, а тело, по сравнению с душой, такая малость.
Эльф мог быть холоден и высокомерен, а потом полон страсти, обнимая горячими руками. Мог смеяться над каждым словом Чарм, а потом брошенной фразой показать как глубоко понимает ее.
Она пропала. От прошлой Чармэйн не осталось и следа.
Потому что для эльфа деревенская девушка была нужна по неизвестной прихоти. Она знала, что улыбка, которая наполняет ее до краев, для него лишь движение мышц. Для эльфа характер девушки просматривался так же ясно, как прожилки листочка на дне мелкого ручья. Он же, оставался для Чарм загадкой и по сей день. Когда эльф был печален, она не могла угадать причину или найти нужные слова. В радости же, просто прыгала около него, как щенок на прогулке. Чармэйн видела неравенство между ними и мучилась, стараясь выплавить себя в угодную ему форму.
Через несколько месяцев чувства эльфа к ней прогорели. По крайней мере относится к ней он стал холодней. Не сразу, а постепенно, и Чармэйн до последнего цеплялась за него. Он стал более раздражительным, часто искал повода для ссоры. Сами ссоры были ужасными, после них Чармэйн еле доползала до кровати, чтобы выплакать обиду. Эльф умеет задевать, поняла она тогда. А еще ее мучила мысль, что она предложила всю себя и этого оказалось недостаточно. Значит и сама Чармэйн ничего не стоит.
Фейри поманил ее сладкими обещаниями, ни одно из них не выполнив, а потом выместил на ней раздражение, скопившееся, по непонятной причине. Тогда началось настоящее мучение, прежние томительные месяцы служили лишь прелюдией. От чувства собственного достоинства не осталось и следа, эльф во всем находил недостатки: неуклюжесть Чарм, доверчивость, граничившая с глупостью, ее самолюбие, фигура...
Чармэйн слушала, но не понимала. Пыталась исправиться, угодить. Не хотела отпускать никакой ценой, цеплялась за те крохи, что эльф давал.
До тех пор, пока однажды не увидела с другой.
Не деревенской девушкой, а одной из лесных фейри. Она была высокой и очень бледной, с прямыми темно-зелеными волосами до середины колен. Чармэйн тогда искала эльфа в лесу, хотела объясниться после очередной ссоры. А наткнулась на них, целующихся у ручья.
Это было слишком больно. Как схватить в ладони скорпиона и не отпускать, пережидая укус, чувствуя, как яд пробирается по жилкам, а пальцы немеют и отмирают. Как выйти в зимнюю ледяную ночь без одежды — вначале холод обжигает, мучает тело, а потом незаметно отсасывает жизнь, замутняя разум.
Чармэйн приказала себе отказаться от наваждения. Забыть об эльфе.
Самое странное, что он вернулся к ней. А встретив холодность, воспылал вновь.
