Порочные (СИ) - Вольная Мира (читаемые книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Беги!
Здание аэропорта было всего в нескольких ярдах. Я видела людей, могла рассмотреть марки автомобилей, досмотрщиков и охранников внутри здания, пестрые чемоданы, строгие дипломаты, дамские сумки, рюкзаки. И они могли рассмотреть меня и, очевидно, волка за моей спиной. Могли бы, если бы хоть кто-то, хотя бы один человек или волк посмотрел в мою сторону. Но они не смотрели… По крайней мере, те, кого я видела.
Еще немного.
Когда до здания оставалось не более ста ярдов, я все-таки взвыла, задрала голову и взвыла, продолжая бежать. Мне надо, чтобы мен…
Удар свалил на землю. Сильный, мощный, очень тяжелый удар, отбросил к стене, оглушил, прервал мой крик, почти затолкав его мне же в глотку.
Слишком быстро.
Услышал ли кто-нибудь? Хоть кто-то?
Я открыла глаза спустя несколько секунд, тряхнула головой, а как только взгляд сфокусировался, вжалась в землю, даже не пытаясь приподняться или дернуться. Надо мной нависал взбешенный Джереми. В его глазах плескался гнев, пасть была ощерена, шерсть на загривке стояла дыбом, уши — плотно прижаты к голове, толстый хвост хлестал бока.
Он совершенно не тянул на парня, с которым можно договориться.
Тягучая слюна капала на траву, прямо между его лап. Тянулась прозрачной ниточкой из пасти к самой земле.
И страх волчицы — удушливый, огромной, тяжелый — поглотил с головой, ее полное подчинение полностью вырвало из моих рук контроль над телом и разумом. Я даже крикнуть не смогла.
«Поднимайся», — прорычал он у меня в голове.
И я послушалась. Встала, шатаясь от усталости, подняла к нему морду, ожидая следующего указания. Я-человек корчилась и колотила ногами и руками от бессильной ярости. Я-волчица покорно стояла перед зверем, которого признала своим.
«Иди за мной», — и Джереми-не-Джереми развернулся в сторону леса, делая первый шаг, абсолютно уверенный, что я последую за ним.
Нет, пожалуйста, нет! Не слушай его.
Он же заберет у тебя всех, все…
Но волчица оказалась сильнее. Колебалась не больше секунды, а потом все же сдвинулась с места, направилась к лесу. Она считала оборотня, ведущего ее за собой, достаточно сильным, чтобы он мог ей приказывать, достаточно сильным, чтобы он мог защитить ее и будущих щенков, достаточно ловким и умелым, чтобы обеспечить пищей. Запах волка нравился ей больше запаха Марка, гены засранца лучше подходили для будущего потомства, было меньше рисков родить слабых, больных или мертвых волчат.
Дерьмо.
Неужели инстинкты зверя все же сильнее? Неужели все вот так и закончится? Я не хотела, не могла в это верить. Я не желала слепо подчиняться. Все во мне скреблось, царапалось и корчилось от этой мысли.
Инстинкты…
Что-то… что-то должно быть в этом, какой-то выход. Инстинкты…
Волчица стала сильнее, забрала себе контроль, потому что испугалась. Сильно испугалась. Быть отвергнутой, брошенной, ненужной, остаться одной. Одной…
А что если… Если попробовать испугаться обратно? Что если попробовать…
Реми не бежал, шел спокойно, будто в его распоряжении было все время мира. Серая шкура лоснилась, двигались под ней мышцы, тяжелые лапы сминали траву. И так же медленно волчица следовала за ним. Просто шла, просто двигалась почти след в след не в силах противиться приказу того, кого считала парой, не находила причин для сопротивления.
А я сосредоточилась на страхе. На своем страхе, на своем кошмаре, на своих мыслях, ощущениях, инстинктах. Больше человеческих, чем волчьих.
Воспоминания о стае хлынули без усилий. О стаях. Джефферсона и Макклина, о Филиппе и Дилане. Я вспоминала все. Удивительно четкие картинки мелькали перед глазами: неразлучная троица — Крис, Арт и Марк — в их «форте», суровый, но такой надежный Аллен, Макклин на байке, «Берлога», какой она была в моем детстве и какой она стала сейчас, мой первый оборот и первая охота, мои первые попытки играть на гитаре, первый поцелуй с Маркусом в Доме на утесе, его руки и глаза, его самоуверенная бесящая улыбка. Я вспомнила его зверя — красивого и сильного, запах, рычание и смех, я вспомнила дома в стае, улицы, метки волков на деревьях, озеро, шумные вечеринки, безрассудные споры, свою первую поддержанную тачку и то, как отец учил меня водить, как мама заплетала мне на ночь косы, чтобы утром было проще расчесывать волосы. Вспоминала Анну и ее волчонка, кровь на сбитых коленках, перебранки с Хэнсон, самое радостное лето в жизни. Оно пахло ванильным мороженым, кукурузными чипсами и брызгами фонтана на площади в Торонто. Я чувствовала в то лето себя такой свободной, такой самоуверенной, наглой девчонкой, способной на все. Способной сдвинуть горы, покорить весь мир, способной даже обратить на себя внимание такого самоуверенного засранца, как Маркус Джефферсон. В то лето я первый раз постриглась, первый раз выкрасила волосы. Получилось ужасно, но мне нравилось. В то лето я даже думала о том, чтобы набить татуировку или проколоть нос.
А теперь…
Если я пойду сейчас туда, за ним…
Больше ничего этого не будет, никогда не будет. Ничего. Он посадит меня в клетку, в тесном, темном подвале, запрет, закроет, замурует ото всех.
И пришла боль, паника и страх, мой, а не животный, ужас. Настоящий дикий ужас, от которого в горле пересыхает, от которого леденеют пальцы, от которого судорогой бьет тело и перестает стучать сердце…
…волчица дернулась…
Я никогда больше ничего из этого не увижу, я никогда больше не буду есть с Артом фисташковое мороженое, я никогда больше не смогу дотронуться до Джеффресона, я никогда больше не увижу никого из стаи, Крис, Конарда, Джеймса, никогда не зайду в «Берлогу», не попробую их пива и стейков. Я умру в клетке, навсегда останусь в ней, если сделаю хотя бы шаг, и боль затопит меня с головой, боль и бессилие…
Навсегда. Вечно.
…волчица жалобно и тихо тявкнула…
Теперь без стаи. Совершенно одна.
Все это так ярко, так реально. И под пальцами больше не песок у озера, а выжигающе-ледяной холод железных прутьев, вместо воздуха, наполненного хвоей, — сырой запах подвала, вкус плесени на языке, вместо кофе. Вместо леса — темнота и пустота…
…волчица замерла, согнув левую лапу. Остановилась.
И мои щенки будут со мной в этой темноте. В холоде, в боли. Если он вообще позволит мне остаться с ними. Ведь может и не позволить. Может поступить так же, как урод из Бостона поступал с Фрэн. Заведет себе любовницу, и они будут жить с ними. Мои. Щенки.
Больно. Очень больно. И очень страшно.
И я не хочу так. Я не буду так.
Я хочу к Маркусу. Я люблю Маркуса. И стаю нашу дурацкую люблю. И лес, и озеро, и Дом на утесе, и «Берлогу», и Арта, и Крис, и даже говнюка-Макклина. Свою свободу люблю. И Филиппа с Ланом, работу свою идиотскую. Бессонные ночи и литры кофе, песок в глазах, усталость. Я. Все. Это. Люблю. И не собираюсь терять.
А Джереми — просто язва, гнилой нарыв, чертов рудимент. И я смогу от него вылечиться.
…дрожь прошла вдоль тела. От кончика хвоста до кончика носа. Впились когти в сырой подлесок, поплыло зрение, хрустнули кости. Боль взорвалась в голове, теле, в каждой вене и в каждом нерве, в каждой мышце. Болело все: и когти, и зубы, и глаза. Выкручивало, выворачивало, выдергивало ржавыми крюками из нутра, выскребало. Хотелось орать и кататься по земле от жара, тошноты. Хотелось выть, срывая голос, хотелось вылезти из шкуры, тела. Бросить все это здесь. Что-то непонятное, дикое, болезненное разрывало на куски, на ошметки плоти, взрывалось и лопалось внутри, снаружи, везде. Во мне и вокруг.
Я даже землю под собой не чувствовала, только боль, и текла из пасти слюна без остановки, текла из носа кровь. Я ничего не видела, ничего не слышала. Даже собственное дыхание не чувствовала. Мне казалось, что я перестала дышать, разучилась в какой-то момент. Воздух… тоже причинял боль. Невыносимую. Она не накатывала волнами. Она просто была. Не стихала, не усиливалась. Одинаковая.
