Дочь княжеская. Книга 1 (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна (полная версия книги txt) 📗
Она ещё не знала, что небольшие вещи, как правило, сложнее и труднее в исполнении, чем крупные.
Глава 19. Жизнь на грани (Дневники Фиалки Ветровой)
Ненаш сошёлся с живой девушкой именем Пельчар, что она родила ему дочку. Мы все ходили смотреть малышку и нашли её красавицей. Потом я говорила с Дахар, что со Златой без толку такой разговор, Злата совсем ребёнком была на начало метаморфоза, ребёнком и осталась, мужчины её не интересовали вовсе. А Дахар сошлась со Станчем Занчови, и так они вместе были уже давно, мы над ними всё посмеивались, что Занчьёваш её звали да спрашивали, когда свадьба, а она злилась, а и права была. Свадьба — это торжество жизни и будущие дети, а какую жизнь могут привести в мир неумершие? Разве что себе подобную, но для того не свадьба надобна, а дозволение старшего. И я спросила, что она себе думает, а Дахар сказала — ничего, а и права была снова, что провести через метаморфоз живого человека слишком большая ответственность. А вспоминалось, что сами в метаморфозе были, а и воспоминания те не радовали.
Потом у них всё же появилась младшая, с дозволения доктора сТруви, была она горянка именем Светана из рода Сияющего Камня, а метаморфоз ей трудом большим дался из-за начальной инициации Светом, а и страшен же мёртвый Свет, как ничто другое не страшно. Светана сохранила полностью контроль над родной изначальной силою, что поистине грозой для желтоволосых стала, и они трепетали её имени и боялись сильнее всех неумерших вместе взятых. Мы сами терпели, что со Златой она ссорилась, так их в ссоре обеих скрутило, что я пошла как старшая среди Девяти и велела Дахар усмирить свою младшую, не то сами мы усмирим её и упокоим, а не посмотрим, чья над нею воля, а и пусть Дахар думает, кого другой раз через обряд вести. Так мало проку получилось, и быть бы поединку, что обе они рвались друг другу устроить, что ничего доброго с того мы не ждали, но вскоре сама собою гроза разрешилась.
А было дело так.
В битве за Двестиполье пришлось нам несладко, что до того с победой шли, возвращая себе свои земли, а под Двестипольем схлестнулись насмерть. И мы ходили навьими тропами, тревожили желтоголовых, а упились собственной силою, а и забыли, что враг не дремлет. Научились желтоголовые с нами бороться, хорошо научились, что не стало возможным больше их обманывать, видели они ауру нашу мёртвую, определяли её и били. Так не стало под Двестипольем нашей Златы, что Светана разум обронила и мстить за неё желтоголовым начала. Говорили ей, что сама хотела Злату упокоить и что теперь за неё так рваться, на что отвечала она — вот сама бы и упокоила, а этим псам оно не по чину вышло. Били по ней, но Свет её мёртвый превозмог силу желтоголовогых магов, что отпустили мы всех их потом за Грань. А только Злату уже не вернуть было. И со Светаной стало то, что со Златой было в начальные годы: живых видеть не могла без того, чтобы не растерзать насмерть.
Тахмир мой думал унять Светану, как Злату когда-то, но не совладал с её мёртвым Светом, что страшен вышел поединок меж ними, так не стало с нами ещё и Светаны. Дахар горевала по ней, но не сказала слова ни мне ни желтоголовому моему, что мы в своём праве были. И то же сделал Станч Занчови.
А после у них появился ещё один младший, славный паренёк именем Барс, из рода степных Белозёровых. И стало нас снова Девять, но без Златы всё это было уже иначе. Не равен стал нам Барс, Дахар была ему старшей, а мы к нему через неё обращались, и то же самое делал Канч сТруви.
И была вторая битва за Двестиполье, ещё позорнее для нас, и стало так, что угодила я в плен, в каменный мешок, а что с другими сталось, не ведала, а и уйти тропою навьей не дали мне равно как Тень свою поднять и уйти от врага хотя бы так.
Сильны были маги желтоголовых, из тех, что выжили в первой битве за Двестиполье!
Не ведаю, сколько полных суток провела в том мешке, в оковах магических, что ослабела совсем от голода, а враги издевались как могли, на расстоянии, ибо боялись отойти от порога камеры, и справедливо боялись. Одним из самых гнусных развлечений их стало убивать на глазах моих совсем маленьких, в несмышлёном возрасте детей, разрывая их живьём на части особыми крючьями, что я разум едва не обронила, и от ужаса сотворяемого и от запаха пролитой крови. Они же смотрели, как я корчусь, что думали — то от голода, каков присущ всем неумершим при виде свежепролитой крови, но того понять не умели, что превыше голода горели во мне ненависть к желтоголовым и их деяниям, что ни до ни после такой ненависти не бывало больше. И я положила себе, что если освобожусь как-нибудь, то пощады не будет, пусть даже и в нарушение навьей правды; за собственные свои деяния сама перед Триединым Вечнотворящим отвечу, а они пусть отвечают за свои передо мною, а и так, как я сама того пожелаю.
Но время шло, что я ослабела, и уже не боялись меня как раньше, что оковы сняли, правда, с расстояния, магией. Глумились всё так же, а я лежала тихо, ждала. Подойдет ведь кто-нибудь обязательно, что пнуть меня ему захочется, пусть, посмотрим, как долго после того пинка проживёт. Осмелели они, но пока ещё не настолько, что мне тревожно стало совсем от того, что Тень моя может и не дождаться их безрассудства. Я видела её, она приближалась ко мне, и уже вступила в пределы камеры. Обидно было уходить даром, без душ врагов, выведенных на Грань поводком смерти.
Потом вбросили ко мне двоих избитых пленников и стали смотреть, что будет. А ничего не было, что узнала я ауры несчастных и не захотела на своих бросаться, хотя ослабла сильно и кровь живого могла бы продлить мне моё существование, дать сил, дать надежду на свободу.
А были эти двое — Сихар Црнаяш и юный Стальчк из островных тБови, последний из своего рода, совсем ещё мальчик, но, несмотря на детский свой возраст, грозный боец. Род тБови в родстве с Императорским Домом, что древняя кровь порождает сильных магов всегда.
Они услышали меня, и увидели внутренним зрением, что обоим страшно стало, я видела их страх, алыми кольцами разошедшийся по камере. Сихар узнала меня и сказала:
— Это Фиалка.
Я крикнула им, чтобы не подходили ко мне, если жизнь дорога, что ломало меня страшно, почти так, как в дни метаморфоза, когда я Тахмира своего встретила впервые. А Сихар сказала:
— Она может вас отсюда вывести.
Сихар обращалась к аристократу императорской крови с должным почтением, что не помешало бы и мне, а я без уважения обругала обоих чёрным словом, а и сказала ещё, чтобы не смели подходить ко мне, ни по одному, ни вместе. Но они не пожелали слушать, а тБови сказал, что Сихар — целитель, а и потому сам идти должен. И подошёл ко мне, несмотря на запрет, что я слаба была и удержать его на расстоянии не сумела. Сихар заторопилась следом, что остановить хотела, но она не успела тоже. Мальчик опустился рядом на одно колено, поднял мне голову, что хватка у него была железной, несмотря на ранение и ткнул запястьем мне в лицо:
— Пей.
И я прокусила ему вену и пила и кто бы на моём месте сумел удержаться…
На счастье юному дуралею желтоголовые сообразили, что происходит неладное. Они затеяли что-то по ту сторону двери, что я учуяла запах магии, той самой магии, что скрутила меня в битве и заточила в сыром подвале, а ум не до конца обронила, а и ударила первой сквозь дверь и стену, голосом ударила, Зовом, что дверь они отворили нам сами. Кровь беспомощной жертвы и отданная добровольно кровь боевого мага, пусть даже очень юного, — совершенно разные по концентрации Силы; мне хватило перебороть собственную слабость и ударить с размахом. Одного желтоголового я сразу порвала, второму в горло впилась, что за пару мгновений всё было кончено. И первого выпила тоже, как ни противна была мне кровь умершего, а не в моём положении было разбрасываться даже крохами Силы.
— Жаль, я так не могу, — сказал юный тБови, глядя на учинённое мною двойное убийство.
— Ты просишь инициации? — задала я ему вопрос.
