Испорченная кровь (ЛП) - Фишер Таррин (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
сопротивляться. Он моет меня руками и губкой,
которая выглядит так, будто высечена из кораллового
рифа. Руки хирурга трут мои мышцы и кожу, пока я
не успокаиваюсь, и едва могу пошевелиться. Я
закрываю глаза, когда мужчина ополаскивает мои
волосы. Своими руками он удерживает мою голову
над поверхностью воды. Когда доктор внезапно
прекращает свои манипуляции, я открываю глаза.
Айзек смотрит на меня. Он так сосредоточен, что его
брови практически слились в одну линию. Я
поднимаю руку вверх и касаюсь ладонью его щеки.
Мне следовало бы беспокоиться о том, что он может
увидеть сквозь мой тонкий белый спортивный
лифчик, но там не на что смотреть. Я плоская, как
мальчик. Убираю руку, а затем начинаю хихикать.
Это похоже на вспышку безумия. Зачем вообще я
ношу этот спортивный бюстгальтер? Так глупо. Мне
можно спокойно ходить топлесс. Я смеюсь вс ё
громче, и в рот попадает вода, когда я начинаю
съезжать на бок. Я задыхаюсь от воды и смеха. Айзек
пытается приподнять меня повыше. И внезапно всё
прекращается: и смех, и удушье. Я снова Сенна. Я
смотрю на стену позади крана, чувствуя усталость.
Айзек хватает меня за плечи и трясёт.
— Пожалуйста, — просит он. — Просто
старайся жить.
Мои глаза так устали. Он вытаскивает меня из
ванны. Я закрываю глаза, когда мужчина опускается
на колени, чтобы вытереть меня, потом заворачивает
меня в полотенце, которое хранит его запах. Я
сцепляю руки вокруг его шеи, пока Айзек несёт меня
к лестнице. Я сжимаю его шею немного крепче,
только чтобы он понял, что я буду стараться.
Понемногу
возвращаюсь
к
жизни.
Меня
преследует безумная и ужасная мысль, что комната с
каруселью пыталась м е н я убить. Нет. Это просто
комната. Я сама пыталась убить себя. Когда моя
депрессия отступает, она приходит к Айзеку.
Кажется, будто мы сдаёмся по очереди. Он
запирается в своей комнате с единственной ванной, и
мне приходится мочиться в ведро и опорожнять его
за домом. Я оставляю его в покое, приношу еду в его
комнату и забираю пустую тарелку. Запираю дверь в
карусельной комнате. Сейчас там воняет. За неделю
до этого я постирала простыни в ванне и отдраила
матрас с мылом и водой, но запах мочи неистребим.
В конце концов, Айзек выходит из своей комнаты и
снова начинает готовить для нас. Он почти не
говорит. Глаза всегда красные и опухшие. « Посеешь
печаль, пожнешь слёзы», — говорила моя мать. Мы
определённо погрузились в печаль в этом доме.
Когда же придёт мой черёд пожинать плоды?
Проходят дни, затем неделя, потом две. Айзек
наказывает меня молчанием. А когда во вселенной
только два человека, тишина кажется очень, очень
громкой. Я подкарауливаю его в местах, где он чаще
всего появляется: на кухне, в комнате с каруселью,
где он сидит, облокотившись о стену, и смотрит на
лошадей. Я больше не сплю в комнате на чердаке, а
ючусь внизу на диване и выжидаю. Жду, когда он
проснётся, жду, когда посмотрит на меня, жду хоть
какого-то всплеска эмоций.
Однажды ночью я сижу за столом... жду... пока
он стоит у плиты, помешивая что-то в огромном
чугунном горшке. У нас заканчиваются продукты. В
морозильнике
осталось
семь
полиэтиленовых
пакетов с мясом, непонятно какого животного и
около двух килограммов замороженных овощей. И,
преимущественно, это лимская фасоль, которую
Айзек ненавидит. Кладовая практически полностью
опустошена. У нас остался мешок картошки и
килограммовая упаковка риса. Есть несколько банок
с равиоли, но я убеждаю себя, что мы выберемся
отсюда прежде, чем нам придётся их съесть.
Когда несколько минут спустя он протягивает
мне тарелку, я пытаюсь поймать его взгляд, но Айзек
старается не смотреть на меня. Я отпихиваю свою
тарелку в сторону. Она со звоном ударяется о край
его тарелки. Он поднимает голову.
— Почему ты так ведёшь себя со мной? Ты
даже смотреть на меня не можешь.
Я не ожидаю, что он ответит. Может быть.
— Ты помнишь, как мы встретились? —
спрашивает Айзек. Меня охватывает озноб.
— Разве такое можно забыть?
Айзек проводит языком по зубам, прежде чем
отклониться от стола. В этот раз он, определённо,
смотрит на меня.
— Хочешь услышать историю?
— Я хочу понять, почему ты не смотришь на
меня, — отвечаю я.
Он потирает кончики пальцев друг об друга,
словно хочет стереть с них жир. Но на них не может
быть жира, ведь мы едим один рис с небольшим
количеством картофельного пюре, с добавлением
мясного фарша.
— У меня был зарезервирован билет, Сенна. На
Рождество. Я должен был улететь тем утром домой,
чтобы повидаться с семьёй. Я был на пути в
аэропорт, но развернул машину и поехал домой. Я,
чёрт возьми, не знаю, почему т а к сделал. Просто
чувствовал, что мне нужно остаться. Я пошёл на
пробежку, чтобы разложить мысли по полкам, и там
встретился с тобой, когда ты выбежала из -за
деревьев.
Я смотрю на него.
— Почему ты мне не рассказал?
— Ты бы поверила мне?
— Поверила во что? Что ты пошёл на пробежку
вместо того, чтобы сидеть в самолёте?
Он наклоняется вперед.
— Нет. Не заставляй меня чувствовать себя
глупо из-за того, что я считаю, что на то была
определённая причина. Мы не животные. Всё в
жизни не случайно. Я должен был быть там.
—
А
я,
значит,
должна
была
быть
изнасилована? Чтобы мы могли встретиться? Потому
что именно это ты говоришь. Если жизнь не
случайность, то чей-то план заключался в том, чтобы
этот ублюдок сделал то, что он сделал со мной! — я
тяжело
дышу,
моя
грудь
вздымается.
Айзек
облизывает губы.
— Может быть, это был чей-то план для меня,
чтобы я был там ради тебя…
— Чтобы я выжила, — добавляю я.
— Нет, я не это имел в виду…
— Да, это именно то, что ты сказал. Мой
спаситель, посланный, чтобы уберечь жалкую,
хныкающую Сенну от самоубийства.
— Сенна! — он бьёт кулаком по столу, и я
подпрыгиваю.
— Когда мы нашли друг друга, мы оба были
словно мертвы и повержены. Несмотря на это, между
нами зародилось какое -то чувство, — он качает
головой. — Ты вдохнула в меня жизнь. Для меня
было совершенно естественно быть там с тобой. Я не
хотел спасать тебя, я просто не знал, как уйти от
тебя.
Повисает долгая пауза.
Даже Ник не сделал этого. Потому что Ник не
любил меня безоговорочно. Он любил меня, пока я
была его музой. До тех пор, пока я вселяла в него
веру.
— Айзек ... — его имя повисает в воздухе. Мне
хочется сказать что -то, но я не знаю, как выразить
это словами. Нет смысла говорить что-либо вообще.
Айзек женат, а в нашей ситуации главное —
выживание, в ней нет места чему-то ещё.
— Нужно принести ещё дров, — объявляю я.
Он печально улыбается, качая головой.
Той ночью ужин готовлю я. Красное мясо, я не
могу понять мясо какого животного, пока со
сковороды не доносится аромат , и тогда я понимаю,
что это дичь. Кто потратил время, охотясь на
животных ради нас? Расфасовал всё в пакеты?
Заморозил?
Айзек не выходит из своей комнаты. Я ставлю
его тарелку с едой в духовку, чтобы она не остыла и
забираюсь на кухонный стол. Он достаточно
