Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL" (бесплатная библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗
— Ты тоже на него со злостью смотришь… — тихонько поведала Катя, едва шевеля губами — засыпая, к счастью, с высохшими щеками.
— В последние дни? — решил уточнить я. С тех пор, как в мое отсутствие травмировалась Катя?..
— Нет… — сладко зевнула она и ответила с закрытыми глазами: — Всегда…
Я ушел из детской, беззвучно притворил за собой дверь. За широким окном моей спальни с ночной темнотой без устали сражались рыжие фонари, отчего светом застывшего во времени костра раскрасились постельное белье, пол и прикроватные тумбочки. На несгибающихся, потяжелевших на пару десятков кило ногах я обошел кровать, опустился на свою половину и запустил пальцы обеих рук в волосы, запястьями прикрыл глаза. Отправившись на встречу с братом, я мог потерять навсегда двоих самых важных людей… Где-то там, в параллельной вселенной, другой Марк несколько дней назад похоронил и Катю, и Антона, не сумевшего ее спасти, себе на беду прыгнувшего под колеса… Ком тесно переплетенных, напрочь спутанных нервов застрял в горле, сжатом невидимой жестокой рукой. Подобное не может не пугать до дрожи…
Трижды костяшки легко стукнули по приоткрытой двери, и в спальню заглянул Антон.
— Можно? — спросил он вполголоса.
Я кивнул, на всякий случай поднес палец к губам да указал на стену, за которой Катя отдыхала от тяжелейших воспоминаний (надеюсь, не видит произошедшее во сне). Уже в домашнем, Антон приблизился к кровати. Свет фонарей отразился яркими бликами на гранях высоких жестянок, кои он держал у груди.
— Не то чтобы это могло загладить вину… — пожал он плечами. — И я даже не знаю, пьешь ли ты пиво… Но это отличное, немецкое…
С полуулыбкой благодарности я протянул ему руку, и Антон вложил в мои деревянные пальцы ледяную банку.
— Спасибо. — С шипением щелкнул вскрытый металл. — Присаживайся.
Гость этой комнаты и по-прежнему владелец второй половины кровати занял место рядом со мной, открыл свое пиво, но пока пить не стал. В отличие от меня. Шебутные пузыри и приятная горечь заполнили рот, несколько секунд я подержал пиво на языке и облегченно сглотнул. Вместе с алкоголем по пищеводу вниз продвинулся и ранее душивший меня ком.
— Как прошло собеседование?
— Отлично, — кивнул Антон ночи за оконным стеклом. — Меня назвали «завидным экспертом по части изобразительного искусства»: не уверен, что способен такое почетное звание оправдать, но буду стараться изо всех сил.
— Ты решил заниматься экспертизой картин потому, что тебе это нравится?
— Да.
— Это самое главное. Делать то, к чему душа лежит. Когда любишь работу, искренними будут старания, а значит, частыми — успехи.
— А ты свою работу все еще любишь? — сделав глоток, спросил Антон таким тоном, словно подразумевал, что вот чего-чего, а успехов у меня на писательском поприще нет и в помине. Не сказать, что он далек от истины…
— А как кажется тебе?
— Я… читал твои работы, — нехотя признался он в тщетных попытках повредить ногтями крашеную жесть. — Наивно с моей стороны, но… я объяснял боль твоих персонажей переживаниями из-за нашего расставания, а нежность и чувственность — остаточными чувствами ко мне… Выходит, каким зацикленным на себе идиотом был, — горько усмехнулся Антон и снова отпил. Судя по всякий раз сжимающимся в узкие полоски губам, вкус пива ему не нравился; он будто наказывал себя. — Не допустил даже, что сходство персонажей со мной — лишь в моей голове, а пишешь ты о той новой жизни, в которой мне места больше нет: боль от смерти матери Кати, любовь к человеку, которого встретил…
— Встретил?.. — в недоумении нахмурился я.
— Да ладно, какие еще могут быть варианты. С таким нелюдимым ребенком ты бы просто не мог встречаться с кем-то открыто; ходишь на свидания с новой половинкой, пока Катя в школе, — сам сказал. Как в тот раз…
Поникший, сутулый, Антон рисовал ногтями круги по банке, только б не смотреть на меня. Я бросил встревоженный взгляд через плечо на неизменно закрытую дверь в детскую, придвинулся ближе к Антону и заговорил настолько тихо, что не до конца был уверен, слышит ли он меня вообще. Только бы не слышала Катя…
— У меня никого нет. Я ходил на встречу с братом… Он… — Я набрал побольше воздуха в легкие — так отчаянно, как если бы страшное признание бросало тень и на меня. — Он — подозреваемый в убийстве своей жены… скрывается от закона… Время от времени я вынужден с ним видеться: передаю деньги, фотографии Кати, письма от матери. Катя не знает. Вообще ни о чем…
Один в один я, Антон, откровенно шокированный, оглянулся на дверь, надежно хранящую мрачную семейную тайну.
— Как это «не знает»?.. А что, она думает, случилось с ее мамой? И где ее отец?..
— Инга погибла в результате несчастного случая… сбита машиной… — добавил я, и под закрытыми на секунду веками вспыхнул сегодняшний обрывок памяти видеорегистратора… Этот кошмар отступил лишь потому, что рядом сидел относительно целый и здоровый, но однозначно живой Антон, а в соседней комнате сопела в одеяло Катя… — Насчет брата разговор был непростой, мы не знали, что придумать. В голову навязчиво лезла идея сказать, что и он тоже умер, но, во-первых, удар получился бы вряд ли умереннее правды, а во-вторых, не хотелось всю жизнь Кате лгать. Моя мать отстранилась от этой ситуации, с Катей говорил я, и… моя правда ограничилась словами: «Твоему папе пришлось уехать… Я не знаю на сколько, но он не скоро вернется…» В итоге Катя слышала это так часто, что однажды спросила меня: «Папа уехал искать человека, из-за которого больше нет мамы?..» — «Нет… Так получилось, — растерялся в тот миг я, — ему невозможно было остаться…» Помню, Катя кивнула тогда с таким взрослым видом, точно поняла гораздо больше, нежели я. А через какое-то время выдала: «Я похожа на маму — папе тяжело было бы, если б он остался. Пусть ему не будет грустно, а мы с тобой вместе поживем…» — шмыгнул я носом, растрогавшись совсем как тогда. — Так что, видимо, сейчас она считает, что он уехал залечивать душевные раны. Я как-то попросил его написать ей письмо, но он, даже зная, что разрушать Катину иллюзию нельзя, не удержался от «Не верь, если кто-то будет говорить обо мне плохо!» и подобных моментов, способных натолкнуть любознательного ребенка на ненужные нам, взрослым, рассуждения, так что… он больше не пишет ей писем, а то, первое и единственное, я ему вернул. Наверное, я все сделал неправильно, но дерьмово на душе не только из-за этого…
Я понял, что слишком расслабился, увы, слишком поздно. Занял рот пивом, однако Антон вопросительно смотрел и смотрел на меня, одним этим взором словно разжимая мне челюсти… Я зажал банку у колен, вдавил в нее пальцы до белизны подушек.
— Не уверен, в какого именно монстра я превратился и что повлияло на это чудовищное становление больше всего из эмоционального багажа за спиной, но… Против собственной воли я ловлю себя, мерзавца, на мысли, что все сложилось для меня идеально… — Скрипнул тонкий металл — ногти оставили вмятины. — Катя здесь, со мной… брат — от меня как можно дальше… в глазах родственников я наконец-то лучше него… И смерти отца я был рад… Ненавижу эту часть себя, излишне прямолинейную, честную, нашептывающую из глубин подсознания! Умом и сердцем я правда не хотел, чтобы Катя лишалась обоих родителей! — хотел только опять быть частью ее жизни, как прежде!.. И вот во что это вылилось… — траурным тоном подвел я итог.
Металл скрипнул снова, уже сам — избавился от вмятин, хотя небольшие неровности все же остались. Ничто не восстанавливается на все сто. И не залечивается тоже…
— Ты так говоришь об этом, будто твои потаенные желания и стали причиной трагедии, но это невозможно. Как и контролировать мысли, чувства, те же самые желания.
— Что, конечно, правда, однако мало оправдывает меня в собственных глазах, — вздохнул я. Все-таки с толикой облегчения. — Я укладывал Катю спать, а она сказала, что я зло смотрю на тебя. Как и ты на меня, с ее слов.
— «Зло»?.. — задумчиво нахмурился Антон, перевел взгляд с ночного городского пейзажа за окном на меня: зрачки двинулись вниз — он посмотрел на губы, тотчас отвернул лицо к рыжему свету, не видя ни его, ни окна, и озаренно улыбнулся плинтусу. — «Зло» — оно и понятно: ребенок не может верно интерпретировать такие эмоции.
