Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL" (бесплатная библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗

Я оставил свой пост надолго всего раз — уже ближе к ночи, чтобы по традиции посидеть чуток у Кати на кровати, поговорить о дне минувшем и предстоящем. Наверное, стоило как можно раньше обсудить с ней близящееся расставание, поездку с Антоном, но… явно не сегодня. Пусть завершит этот непростой день с накопившейся охапкой негатива, а не целой корзиной, нечего добавлять ребенку терзаний на ночь глядя.

Из детской, а следом и из своей спальни я вышел минут через двадцать. Искренне рассчитывал увидеть Антона в кухонном закутке, наверняка, голодного, хмурого, может, мокрого из-за дождя, который час стучал по окнам кабинета и спальни. Но нет. В «дупле» плюшевого домика от мерного глубокого дыхания вздымался собачий бочок — и вот то единственное движение, которое наблюдалось в этом помещении. На всякий случай я заглянул и в кабинет, постучался перед тем, как сунуть голову за дверь. Никто не ответил. Да и за дверью не оказалось никого…

Мне стоило уйти, вот только бывшая «мастерская» приобрела особую гравитацию, сопротивляться коей я пока не мог: все в ней дышало Антоном, хоть здесь он не особенно-то и обжился. Немногочисленные мелочи, в том числе и телефон, лежали скромно на самом краешке стола, остальные вещи помалкивали в сумке; у застеленного дивана на газете стоял раскрытый чемодан, пустой, не считая торчащей из кармашка зубной щетки. Решил съехать после стычки с Лексом?.. Неразумный ревнивец!.. Лекс мог ему с три короба наговорить, но вместо того, чтобы остаться, расставить все точки над «i», Антон сбегает и шляется не пойми где, вдобавок решив собрать манатки и окончательно отдалиться!.. Злость и решительность перевесили чашу весов, подняли страх с бессилием в воздух! Грубо я выхватил с книжной полки пятерку томов, переселил их на пол — еще несколько — туда же — опять и опять. Я вычищал белоснежные полки, обнажал шершавую заднюю стенку, которую не лицезрел годами. Не стал трогать лишь самые верхние полки, куда не дотянуться без лестницы. Обездоленные книги я партию за партией выносил на диван. На кухонную стойку перетащил компьютер, клавиатуру с мышкой, кольца толстых проводов; у Антона есть ноутбук — целый стол в его пользование! Десяток полок! Из спаленного шкафа я принес несколько тканевых коробок для белья, чтобы Антон мог на книжных полках хранить одежду. Я действовал как знающий о безответности ухажер, заваливающий все новыми подарками девушку, которая твердо вознамерилась бросить его, — словно вещи способны отдалить нежелательный финал. В порыве паники я расстегнул чужую сумку, забрал лежащие сверху носки и трусы и запихнул в ближайшую коробку, мол, теперь-то он точно останется, раз у меня в заложниках его одежда! Жалкое зрелище…

Я сбежал из комнаты как с места преступления убийца, осознающий, сколько отпечатков пальцев и следов обуви оставил, но поделать с ними ничего не может; с тяжким волнением и смятением на сердце. Диван был сплошь занят покривившимися стопками книг. На стойке у стены поблескивал монитор, лишенный питания — свесивший хищную двузубую вилку с барного стула. Я выключил свет в квартире, оставил только лампу над плитой, встроенную в вытяжку, подсветив тем самым накрытую крышкой сковородку: под толстым прозрачным стеклом, покрытым остывшими каплями, остатки тепла теряли жмущиеся к золотистому картофелю котлеты. Еще один дар с мольбой между строк не менять едва воссоздавшееся равновесие… Хотя какое тут равновесие: Антон попал под машину, ежедневно вынужден хлебать пассивную агрессию Кати, теперь вот вообще сбежал, бродит по улицам; израненная Катя кричит, плачет, тлеет изнутри; и только я радуюсь, что «вся семья в сборе», тупой идиот…

Я ненавидел себя, нарезая круги вокруг дивана, — продолжил самоистязание в постели: если не высплюсь, мозги не будут работать, а завтра (уже сегодня, время перевалило за полночь) предстоит не только работа над непростой главой, но и помощь Кате с уроками. Никогда не заведу своего ребенка, чтобы не проходить через этот ад в четвертый раз: хватило школы своей, Лизиной — и вот опять. Эти мысли заместили плотоядные волнения по поводу Антона: засыпал я, морально готовясь днем решать задачи про движущиеся навстречу друг другу поезда и их неусидчивых пассажиров. Вот бы хоть раз попалась задачка, в которой эти два проклятых поезда столкнулись и никто не выжил! — жаль, в этом случае учитель математики все равно заставил бы считать, сколько гробов должны заказать все родственники и в какую цену, если дубовый стоит в два раза дороже соснового, а гроб из красного дерева — в пять раз дороже дубового… Измученный, на пороге засыпания я мысленно бредил: «Поезд, заполненный тридцатью гробами, прибыл на станции «А», где из него вынесли десять гробов, а двенадцать внесли. На станции «В» — вынесли три первоначальных гроба и пять из новых двенадцати. Сколько гробов доехало до станции «С» и какой процент из них составляют гробы, загруженные на станции «В»?» Вменяемые люди считали б овец, я ж порывался решить задачку, написанную на коленке истощенным мозгом, что убедил меня в необычайной важности поиска ответа.

Повеяло прохладой. Сквозняк пронизал квартиру, невидимой морозной лентой протянулся по прихожей, обогнул диван, качнул дверь моей спальни и сбежал через окно, поставленное в режим микропроветривания. В футболке и пижамных штанах, я поежился под пухлым одеялом.

Вскоре резко пахнуло алкоголем. Одеяло потяжелело в ногах, особенно над бедрами. Моя голова лежала правой щекой на подушке, потому левой не удалось спастись от томного прикосновения жарких губ… Они приникли надолго, оставили слегка влажный след, тотчас притянувший холод, и иней на нервах стал еще отчетливее в контрасте с последовавшим за этим поцелуем — ниже, почти у уголка моих губ. Я двинулся в мягкой тесной темнице. Вес давил на руки и пояс — я мог оторвать от постели лишь голову да при желании бессильно подрыгать ногами, что мало бы мне помогло. Сон еще склеивал веки; не без труда я открыл глаза, проморгался в темноте, повернув лицо прямо, — и от внезапности вжался в подушку, потому как мои губы присвоили другие, обветренные, горьковатые из-за остатка на них алкоголя, раскаленные, нежные, как и облизавший мои губы язык…

— Что ты делаешь?.. — шепотом спросил я, задыхаясь: от выплеснувшегося в кровь адреналина сердце билось гулко, сноровисто, вкладывало в каждый поредчавший удар всего себя, точно таран, норовящий разнести вдребезги ворота-ребра.

— Пристаю, пока ты спишь, — не понижая голоса, ответил Антон. Его речь была не такой чистой, как обычно, заметно медленнее, отчасти как «с кашей во рту», зато тон обнадеживал: уж лучше тоска, чем равнодушие или жгучая ярость.

— Где ты был целый день?..

— Не все ли равно? — Он предпринял еще одну попытку глубокого поцелуя, но и в этот раз я не разжал челюстей, а говорил лишь тогда, когда лицо его было подальше от моего — чтоб не подловил и не взял желаемое сноровкой.

— Я себе места не находил… Ушел без телеф…

— ТЫ себе места не находил? — издевательски прыснул Антон, и я зашипел на него диким гусем:

— Катя спит!..

Он плюхнулся на свою половину кровати, так и не стерев ухмылку с лица. Она сползала сама, являя болезненную гримасу, глубокий раскол, перечертивший его сердце надвое.

— Это я себе места не находил, ясно? — вкрадчиво вымолвил он, потонувший в потолке, мертвой топи. — Ты с этим… с этим мудаком здесь три года зажигал, пока я из кожи вон лез, чтобы быстрее закончить программу обучения и вернуться!..

— Да о чем ты вообще?.. — Я сел, уперевшись одной рукой в подушку. Тень моя скрыла лицо Антона от света фонарей, но спутанный блеск его глаз, устремленных к люстре, от этого не потух. — Я не знаю, что Лекс тебе наговорил, но ничего из того, что ты назвал «зажиганием», не было… Он помог матери с работой, втерся ей в доверие… После — подлавливал нас с Катей на прогулках, начал заваливать ее подарками… Она не доверяла ему, пока он не стал чуть ли не через слово упоминать, что он — старый друг ее отца… Он рассказывал ей про него байки, травил душу ребенку, и Катя повелась, как и мать; с обеими он завел привычку переписываться, обходя меня, чтоб я не мог повлиять никак на это…