Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL" (бесплатная библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗
— Т-ты… ты… — будто камни, а не слова перекатывал я на неподчиняющемся языке.
— Все это время был в дальнем тамбуре, — серьезно кивнул Антон, неотрывно глядя мне в глаза, точно бы наслаждаясь по-прежнему сковывающими меня страхом и бессилием.
— Ты что, специально?! Права Катя: злишься на меня?..
— Нет, нет! — мотнул он головой и заключил в каменные ладони мои щеки, чтобы не позволить мне отстраниться зрительно. — Не злюсь, не обижен…
— И за проклятыми сосисками в тесте ты тоже специально отходил?.. — дошло, наконец, до меня. Это же было так непохоже на него! — на беспардонного манипулятора, каким он был еще при нашем знакомстве!
— Но ведь именно благодаря тому моему опозданию ты с легкостью поверил, что сейчас меня в поезде нет, — с нездоровой полуулыбкой — по откровенно садистскому поводу! — ответил Антон, так и не выпустил мое лицо, белеющее от оправданной ярости.
— У меня чуть сердце не остановилось! — повысил я голос, уже не способный от эмоций-валунов, катящихся с крутой горы, беспокоиться о том, что нас могут услышать за тонкими дверями и стенами купе. — Каким жестоким гадом нужно быть, чтобы так измываться?!..
— А почему чуть не остановилось? — ликовал он, придвинувшись вплотную лбом к моему лбу.
— Да потому что я подумал, что поезд уехал без тебя! Что ты остался без телефона, денег, документов ночью черт пойми где!..
— «Что имеем — не храним, потерявши — плачем», — отчетливым шепотом озвучил он, и выдыхаемый этими губами воздух ошпарил мои, заставил кровь бурлить в венах…
Я первый — со всей испытываемой ослепляющей яростью! — поцеловал его: хищно, ненасытно, словно выкусывая наглый жестокий язык, так легко жонглирующий словами и самим мной, на деле раскаленный, скользкий, вступающий в один безумный похотливый танец с моим; пальцы вдавив в затылок, сделал Антона обездвиженным заложником, как и он меня — своим. Моей спиной обтирая все двери, мы, и не думая отпускать друг друга, боком попятились к своему купе. Поясницей я больно бился о каждую дверную ручку, но отстраняться было некуда: спереди Антон всем телом приник ко мне, то и дело в самый верх бедра упираясь набухшим членом, нескрываемым тонкой тканью брюк. Ключ-карта в моем заднем кармане по воле удачного случая соединилась со считывающей панелью, когда толчок бедер Антона, не качка поезда, впечатал меня в очередной раз в сахарные панели коридора. «Замок» пискнул, вслепую я нашел ручку двери, оторвав лишь одну ладонь от взъерошенных светлых волос, и с горем пополам мы все-таки попали в родное купе. За спиной Антона захлопнулась зеркальная дверь; краем глаза я видел наши отражения, и когда, точно в вальсе, поменялся с Антоном местами и увалился с ним на застеленную полку, на секунду закружилась голова от зеркального мельтешения красок.
Обхватывающий меня уже вокруг талии, коснувшийся спиной постели, Антон с явным неприятием замычал в мои губы, резко приподнялся с подушки, как если бы вместо нее светились раскаленные угли.
— Не прижимай меня к полу… — комкано слетело с его уст, когда Антон отстранился, прервав поцелуй, с закрытыми глазами замер так ненадолго, осмысляя сказанное. — «К постели»… — сокрушенно поправился он. — Я хотел сказать «к постели»…
С разделенной напополам болью я, зажмурившись, потерся лбом о его лоб. Воспоминания о пережитом, о причине нашего расставания и переезда его семьи в другую страну, не канули в никуда, они неизменно с ним, в голове, — кошмарные образы, всплывающие в памяти в самый неподходящий момент…
— Тогда ты прижми меня…
Поменяться местами, при этом не расцепляя благодарных объятий, было крайне сложно: рядом с и без того узкой полкой мешался стол. Но все же мой спутник завалил меня на постель, на секунду-другую замер, нависнув. Поезд, будто в спешке, несся по рельсам, приглушенно гремя, вдаль улетала земля, деревья, целые селения, пока скрытые остатками ночи, и лишь склонившийся надо мной ясноглазый мужчина был чем-то постоянным, недвижимым и потому надежным, как вечная опора под ногами. В его чертах без проблем угадывался истрепавший мне душу мальчишка, друг, сожитель и любовник трехлетней давности, но, в который раз пальцами взъерошив мягкие светлые волосы на затылке, я притянул к себе не образ, запавший в сердце еще тогда, а человека немножко иного, повзрослевшего, изменившегося по вине сердечного одиночества, как, собственно, и я, но от этого не менее родного… Вот только я не знал, как подобраться к нему так, чтоб не содрать хрупкую корку на по-прежнему свежей ране, треснувшей и закровоточившей, когда я повалил Антона на постель.
Пока поезд мчался к утреннему свету, блеклому, настолько неясному, что словно потустороннему, мы целовались, торсами и бедрами прижавшись друг к другу, ноги переплетя. В штанах давно уже было тесно не только у Антона, но дальше-то делать что?..
— Перевернись, — прошептал он, точно прочел мой мысленный вопрос, и полез в маленькое отделение чемодана, спрятанного под другой нижней полкой.
Так до конца и не представляя, что от меня требуется, я сел на собственные ноги, повернувшись к Антону затылком.
— Ты же понимаешь, что у меня серьезной стимуляции не было три года: в таких условиях мы не сможем просто заняться сексом…
— «Серьезной стимуляции»? — раздалась тихая усмешка из-за спины. Совсем не слежу за тем, что болтаю… Изрядно попунцовев, судя по разлившему по лицу жару, я бросил взгляд через плечо: Антон вернулся на мою полку с розовым тюбиком в руке. — Штаны долой.
— Я могу узнать хоть, что будет?..
— Ты мне рассказал, куда мы держим путь? Нет. Вот и сам узнаешь в процессе. — Он произносил эти слова совершенно беззлобно, потому и я весело бросил через плечо:
— Вот ведь мстительный гаденыш…
Краем глаза я заметил, что он, отложив тюбик на край полки, расстегивает штаны, и без единой мысли в голове на автоматизме начал делать то же: «обезьянка видит — обезьянка делает». Мозг включился в последний момент, пальцы окаменели, едва ухватившись за верх штанов и широкую резинку трусов. Невидимую гранитную корку на коже растворило настойчивое прикосновение рук Антона, отчего мои, ослабев на мгновение, уперлись в подушку. С меня, склонившегося над постелью, неуверенно стоящего на коленях лицом к светлеющей утренней вуали за стеклом, Антон медленно спустил штаны вместе с бельем к низу бедер. Плотно прижавшись к моей спине, отчего на ягодицы и поясницу легла грубоватая ткань его одежды, Антон направил теплые сухие ладони вверх — под тонкую черную кофту с длинными рукавами — по вздрагивающим по вине чувствительности бокам — к груди, вздымаемой тяжелым сбивчивым дыханием… Затвердевшие соски, словно бы обделенные вниманием, проскальзывали в щелки меж его пальцев, терлись о ладони и запястья, пока руки двигались к шее, чтобы крепко, но без удушающего нажима сдавить ее, повернуть мою голову направо — губы приблизить к губам…
— Как удачно, что здесь у них зеркальные двери… — ухмыльнулся Антон, и мой взгляд в тот же миг без всякой на то команды переключился на наши отражения, замершие вплотную друг к другу.
Его ладони подобно хищным змеям в обратной перемотке неспешно спустились, уже иным путем — по животу и прямиком к члену. Я плавился от одной только мысли о том, что этот человек дотронется, наконец, до меня; три года почти обесцветили тактильные воспоминания, будто старый отбелившийся чек, — давление чужих пальцев на член, мягкость кожи и жар я ощущал как впервые… Левая рука, сжавшись в кулак, сдвинула крайнюю плоть к головке, правая подобрала с простыни тюбик, большим пальцем отщелкнула крышку и выдавила крупную прозрачную каплю холодного лубриканта на середину ствола. Движения чуть расслабившегося кулака размазали гель, бóльшую часть смазки Антон нанес на головку, загнал в складки за венечной бороздой и только тогда отстранился от меня, чтобы спустить до колен свои брюки.
Вот только ощущение прикосновений никуда не делось: согревающий лубрикант распалял чувствительную плоть, кою покрывал тонким, бликующим в свете ленивых солнечных лучей слоем, и чем больше прохладный воздух боролся с жгучим экстрактом имбиря, тем явственнее я чувствовал непрестанное иллюзорное горячее дыхание, обдающее головку… Увязший внутренним фокусом в ослабляющем меня удовольствии, я не обращал внимания на Антона позади, высвободившего эрегированный член, наносящего и на него тоже стимулирующий гель; обхватив головку и самый верх ствола, я принялся плавно, с нажимом дрочить, не способный более уговорить себя прекратить хотя бы на десяток секунд. Согревающая смазка повысила чувствительность, неумолимо сдвигающемся, как стены, жаром подливала масла в огонь! — мне даже фантазии в голове больше не были нужны: и без образов, без осознания прекрасной реальности и присутствия Антона, я знал, могу кончить, поглощенный лишь импульсами, непрерывно танцующими по нервам.
