Просто о любви (Две половинки) - Алюшина Татьяна Александровна (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Тетушка, признававшая полную самостоятельность и право на личную территорию и жизнь племянницы, никогда ее не контролировала, отчетов не требовала — боже упаси! — но волновалась и переживала за Стаську, хотя и старалась так уж не демонстрировать явно своей заботы.
Они созванивались каждый день, иногда по нескольку раз, поболтать, обменяться новостями или потому, что соскучились. В Москве, так уж сложилось, они были единственные родные и близкие и любили, оберегали друг друга, как могли.
Кстати, Стася и представить не могла, что бы она делала, если бы как-нибудь не дозвонилась тетушке!
Не стоит и пробовать представлять! Ей-богу!
— Да, да! Я здесь, здесь! — проорала она, откопав трубку в залежах полезных ископаемых своей сумки, брошенной в прихожей на пуфик.
— Я тебя отлуплю! — «поздоровалась» тетка громко. — И лишу наследства! Смерти моей хочешь? Мне вообще врачи рекомендуют воздерживаться, правда, не помню от чего, но рекомендуют же! А ты?
— Не шуми! Я осознала!
— Что с тобой случилось? Я звоню который раз, и ни один телефон не отвечает! Слава, ты в порядке? Ты где вообще?
— «Лучший способ ничего не узнать — настойчиво расспрашивать», — процитировала Стася.
— Вот что я тебе скажу, Слава: слишком ты начитанная. Девушкам это вредно. Более того — непростительно!
— Я так поняла, твое негодование иссякло?
— Нет. Кипит, но на малом огне. Ты жива, бодро отвечаешь, язвишь понемногу, из чего я делаю вывод, что ты в порядке.
— Я — да! А вот у Василия Федоровича инфаркт!
— О господи! — растеряла воинственность княгинюшка. — Живой?
Прижимая плечом к уху трубку, Стася подробненько рассказала о случившемся и о ходе спасательных работ, проведенных на пару с доктором Больших. Дорезала тем временем салат, выключила газ под сковородкой, накрыла себе стол для трапезы, понимая, что есть и разговаривать придется одновременно, так просто тетушка ее не отпустит, не разогревать же все во второй раз, да и дело привычное — трапезничать и разговаривать с Симой по телефону.
— Я правильно поняла, что этот «хороший человек» спит сейчас в твоей кровати? — заострила внимание на данном факте княгинюшка, не перебивая выслушав Стасю.
— Не могла же я его бросить! — оборонялась племянница.
— Господь с тобой! — праведно «испугалась» тетушка. — Такими кадрами разбрасываться преступно!
— Только ничего не выдумывай! — напряглась Стаська, заподозрив подтекст в теткиных словах. — Человек попал в трудные обстоятельства, а при этом бросился спасать Василия Федоровича, разве можно было не помочь?
— Ну разумеется!
Тональность утверждения осталась непонятной — не то скептицизм, не то полное одобрение проявленной племянницей человечности.
— Как, ты сказала, его фамилия?
— Больших. Серафима помолчала.
— А ведь я его знаю! — наконец поразила княгинюшка заявлением. — Точно это он! Помнишь, когда Евгеньюшка попал в аварию и у него были страшные открытые переломы?
— Ну еще бы! Помню! — подтвердила Стася осторожно.
— Меня тогда врач, который принимал Евгеньюшку в больнице, отвел в сторонку и сказал: «Если хотите, чтобы он полностью восстановился, встал на ноги и не хромал, попробуйте попасть к доктору Больших». Я спросила, что, мол, он светило какое, профессор, а врач усмехнулся. Нет, говорит, простой доктор, молодой причем, без званий и степеней, но гений. И если вам кто и поможет, то только он, я сделаю все, что могу, но…
— Да ничего такого я не помню! — до глубины души возмутилась Стаська.
— А я тебя и не посвящала в детали, не до того было! Я подключила все свои знакомства, какие могла, и договорилась. Знаешь, поразилась, когда Евгеньюшку привезла на «скорой» в эту больницу, в которой гений-то работал. Простая районная больница, и вышел нас встречать высокий, большой замученный мальчик, по чьей-то там просьбе оставшийся после суточной смены специально, чтобы принять нас.
— Никакой он не мальчик, а здоровенный, так же замученный мужик с седыми висками! — недовольная «ничегонезнанием», капризно возразила Стаська.
— Так сколько лет прошло! Десять почти. Тем летом ты как раз госэкзамены выпускные сдавала. Неужели ты его не помнишь? Ты ж в больницу к Евгеньюшке ходила постоянно, сталкивалась наверняка с его лечащим врачом?
Стася старательно напрягла память. Больницу помнила, и дядю Женю, веселившего всю палату анекдотами и шутками, и как фломастерами разрисовывала его гипс цветочками и бабочками для «красивости и отдохновения глазу от белизны» по его просьбе. И как они втроем с Симой и дядей Женей тайно от медперсонала распивали шампанское за ее окончание университета и их застукала медсестра. А вот врача дяди-Жениного…
Ей стало совсем уж обидно и жаль, что она не узнала, не увидела его тогда.
— Нет, не встречалась я с врачом.
— Зато сейчас встретилась! Москва большая деревня, все друг друга если не напрямую, то через кого-то знают. О нем тогда легенды ходили. Этого Больших втихаря и к первым лицам цэкашным вывозили врачевать, если слухи не врут.
— Вывозить-то вывозили, но, как я понимаю, ни денег, ни наград и званий не давали. Правильно, зачем? Лечит себе и так докторишка! — неизвестно почему кинулась защищать Больших от несправедливости Стаська.
— Слава, ты чего? — остудила ее тетушка. — В нашей стране всегда так: либо дело делать, либо награды и звания получать, по-другому редко выходит. Теперь он, видишь, спасает людей в мировом, так сказать, масштабе!
— И не одобряет пафоса.
— Да ты что! Еще и скромным остался! Де-ла-а! А говорят, что перевелись мужики на Руси! Врут! — И переключилась на иные дела: — Ладно, пусть почивает твой герой. Перейду, пожалуй, к шкурному интересу. Слава, ты дневнички-то прихватила или не до них было?
— Повезло тебе, княгинюшка. Я сначала дом проверила, тетрадочки твои нашла и в сумку сложила, а после Василия Федоровича обнаружила. И закрутилось все. — Стася загрустила, вспомнив о машине. — Но ехать второй раз все равно придется, свое авто забирать.
— Хочешь, я Виктора попрошу, он на электричке доедет и перегонит твою машину?
Виктор, водитель индивидуального такси, которого тетушка вызывала, если имела надобность куда-либо ехать, практически личный водитель, благоговеющий перед княгинюшкой до восторга, выказывая готовность мчаться на ее зов в любое время дня и ночи.
— Посмотрим, — неопределенно буркнула Стася.
Они поговорили еще немного, тетушка старательно записала продиктованные Стаськой номера справочных больничных телефонов — узнавать о здоровье дачного соседа, рассказала о новом кулинарном шедевре, освоенном Зоей Михайловной, и удавшемся необыкновенно пироге, посетовав, что племяннице не удалось его отведать с пылу с жару.
— Приезжай завтра. На Кулишки сходим, в церковь, пирога поедим.
— А бог его знает, что завтра будет, — не обнадежила обещанием Стася.
Попрощались они как-то невесело. Отчего бы это?
Полночи Стаська вертелась, крутилась, вздыхая тягостно, все передумывала обрывки каких-то тревожных, отгоняемых мыслей, впадала, как в омут, в короткий сон-забытье, просыпалась перепуганно и начинала снова ворочаться.
Диван, на котором она устроилась в гостиной, уступив свою большую кровать-лежанку в спальне «хорошему доктору», не имел к ее растревоженному состоянию никакого отношения. Этот монстрик, как и кровать, радовал, можно сказать, потрясал своей монументальностью и при раскладывании превращался в трехместный что вдоль, что поперек спортзал спальных возможностей. Стася долго и упорно выискивала себе «диванчик» нехилых размерчиков и примерялась, проводя в магазинах полевые испытания посредством укладывания тела на предлагаемые поверхности.
— Что ли не в меру ты впечатлительная, Игнатова? Или барышня нервная? — выдвигала предположения своего беспокойства Стаська.
Вставала, плелась в кухню попить водички, посещала туалет, снова ложилась… и все повторялось сначала.
Часа в три ночи Стася сдалась. Откинула одеяло в сторону столь решительным резким жестом, что оно разноцветной бабочкой упорхнуло через спинку дивана на пол. Ворча под нос нелицеприятные определения самой себе, она подняла одеяло, бросила его назад на диван и пошагала в кухню, исконно российское пристанище от всех забот.
