Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
Лишь сигаретный дым.
Она не помнила, когда в последний раз кого-нибудь так обнимала: с упоительностью, страстью и желанием высказать все, что накопилось в душе. Она не помнила, чтобы чувствовала себя так, словно после долгих странствий вернулась, наконец, домой. Туда, где ее ждали и где рады ей любой: свирепой и нежной, прокуренной и свежей, грубой и робкой.
Он прижал ее к себе еще крепче. Ее, озябшую и продрогшую. Ее, сломанную и позабытую. Она никогда не знала, каково это: когда в тебя верят, когда тебя поддерживают. Она не помнила, каково это: жалеться кому-нибудь, разделять с кем-то свою боль.
Тайлер объяснил ей эти теоремы заново.
Отстранив, но не оттолкнув от себя, Бонни, Локвуд положил ладони на лицо своей подопечной, заставляя ту концентрировать внимание только на себе самом. Слова, правда, разбивались на осколки, все красивые фразы забывались, уступая место лишь для молчания. Молчания, которое высказывало намного больше чем речи.
И если Бонни боялась доверившись снова обжечься, то Локвуд боялся взаимности. Именно такой взаимности, которая должна быть между любящими и дорожащими друг другом людьми. Именно такой взаимности, какой у него не было с Еленой. Тайлер знал все о Бонни, каждую грань ее натуры, каждый оттенок настроений, каждый взгляд. Но он ничего не знал о Елене, не подпускающей его ближе, чем она это считает нужным. Скорбь в сердце Беннет поутихла, но возросла в сердце Локвуда.
Он опустил взгляд и отпустил девушку из своих объятий. Ему следовало уходить. Все что он мог сделать — он сделал. Дальше лишь работа Беннет над самой собой.
Когда в доме снова стало тихо и холодно, Бонни подошла к дивану и медленно села. Она уставилась в одну точку, не желая больше противиться самой себе и отрицать очевидное. Пора было бы смиряться с действительностью.
Девушка медленно поднялась, подошла к тому месту, где лежали ключи и подняла их. Она прижала ключи к своей груди, словно это было самое ценное и самое дорогое в ее жизни. Потом Беннет неспешно накинула куртку на плечи, обулась в сапоги и вышла на улицу. Ноябрь встретил ее холодными объятиями и безжалостными завываниям ветра. Сняв автомобиль с сигнализации, Беннет открыла дверь со стороны пассажирского сиденья и села внутрь.
Красивая, дорогая и одолженная на неограниченный срок машина была пропитана ароматом парфюма Локвуда. Девушка оглядела салон, чистый и опрятный. Мужчины ведь всегда за машинами присматривают больше, чем за женщинами — эта мысль не могла не вызвать на губах Беннет некое подобие улыбки.
А потом Бонни открыла бардачок. Просто так. Из любопытства. Там лежала книга автора, мелодика чьих стихов отравила кровь и сознания. Достав ее, девушка открыла сборник стихов на закладке, преднамеренно положенной на нужной странице.
И девушка снова будто погрузилась в транс: в своей голове она слышала голос Тайлера, читающего ей стихи. Бессмертные стихи, которые способны реанимировать, вылечить и заставить снова дышать.
====== Глава 26. Не для тебя ======
1.
Сальваторе открыл дверь лишь по одной причине: этот стук не прекратился бы. Он начался десять минут назад, и если бы Деймон не сделал над собой усилие подняться, то продолжался еще бы долго. Ночь Хэллоуина, — не сложившаяся, надо отметить, — потом Тайлер со своими странностями, еще мысли о Джоа — все это было причинами просто отвратительного настроения, которое от настойчивого стука лишь усилилось.
Доберман решил не церемониться: он откроет дверь, пошлет того, кто решил нарушить его покой и отправится… в катакомбы, например, или в еще какой-нибудь бар.
Он решил. Но его решения уже давно не приводятся в действие.
Открыв дверь, Доберман увидел того, кого и следовало бы ожидать. Мужчина оперся рукой о дверной косяк, внимательно оглядывая девушку, со скрещенными руками на груди и проникновенно злым взглядом. На губах Сальваторе появилась хищная улыбка, какая была тогда в парке, когда он дрался возле мемориала. Настроение его, несмотря на появление Гилберт, не ухудшилось, а даже улучшилось: снова поругаться, потрепать друг другу нервы, поклясться в ненависти – ну, чем не развлечение? Вскоре это уже образом жизни у них может стать.
Елена демонстративно скинула руку парня с дверной ручки и прошла в квартиру, как бы невзначай близко пройдя мимо него.
Слишком близко.
Настолько близко, что он учуял аромат ее духов.
— Я, конечно, понимаю, что наглость — второе счастье, — дверь он закрывать не стал. Только медленно повернулся в сторону Елены. — Но даже для тебя это уже слишком.
Елена подошла ближе к мужчине, внимательно его рассматривая. Сальваторе себя почувствовал экспонатом в музейной выставке. Девушка потянулась к двери спустя несколько мгновений и закрыла ее.
— Я не собиралась к тебе идти, — уверенно произнесла она, расстегивая куртку и не сводя пристального взгляда с Сальваторе.
Они смотрели друг на друга в упор. Глаза в глаза. И никто не желал проигрывать эту игру. Зрительный контакт пробуждал огонь в душе, дрожь по всему телу. Эта энергия им обоим начинала нравиться — только благодаря ей они чувствовали себя по-настоящему живыми.
— Да что ты! — он усмехнулся. — И как же тут оказалась, милая? Адреса попутала?
Девушка скинула куртку с плеч и, развернувшись спиной, повесила вещь на вешалку. Сальваторе не сводил взгляда с нее, с этой стервы в слишком коротеньком платьице, достаточно обтягивающим, нужно сказать. И Деймон, чувствовавший еще пару часов назад стыд перед лучшим другом, теперь забывал вновь о своих принципах. Он концентрировался лишь на внешности этой дряни, снимающей сапоги со стройных ног, позволяющей себя разглядывать.
— Не попутала, — слишком долгий ответ. Елена разулась и плавно повернулась. Завитые волосы были небрежно растрепаны, они спадали на плечи, на которых Сальваторе не раз оставлял свои росписи в виде синяков. — Нам надо поговорить.
Деймон, наконец, оторвался от стены и сделал шаг навстречу девушке. Та была страстной, привлекательной…
Но больше не отчаянной. И это уже не так сильно привлекало как раньше.
— Девочка, — он приблизился к ней и прошептал над самым ухом: — ты решила перейти не те границы.
— Ты должен исчезнуть из нашей жизни, — выплюнула она, даже не шелохнувшись. Раньше она дрожала в его руках. Раньше в ее взгляде был страх, смешанный с безумным желанием убежать как можно дальше, исчезнуть и больше никогда не появляться в его поле зрения. А теперь вот она ведет себе нахально, нагло, вызывающе! Сальваторе отстранился от девушки. Он прекрасно понимал: в их общении все от начала и до конца иррационально. Черт возьми, но противиться он этому не мог. Ему нравилась игра, которую они начали еще тогда, в метро, и продолжают до сих пор, каждый раз повышая ставки и усложняя правила.
— Из-за тебя все рушится, — сквозь зубы процедила Гилберт. Маска неприступности и бесчувственности держалась надолго. Искренние эмоции снова стали выходить из-под контроля. — Я не могу быть с Тайлером, не могу смотреть ему в глаза, не могу разговаривать с ним. И вчера вечером у нас все было бы хорошо, если бы не ты!
Ее голос еще не сорвался, но он уже начал становиться громче. И в ее взоре была эта строптивость, которая подкупала его с самого начала, за которой скрывалось лишь одно: «Усмири меня».
— Ты поступил жестоко со мной. С Тайлером. И лучший способ искупить свою вину для тебя — исчезнуть, — она нагло смотрела на него. Ее глаза были подведены черным карандашом, хищный взгляд впивался, приковывал внимание, заставляя падать в бездну соблазна.
Он ничего не говорил. Молчал, предоставляя возможность высказать сразу все. Гилберт, осознав, что пауза затянулась, выдохнула и произнесла уже более смиренно:
— Послушай, я ценю то, что ты сделал для меня. Но… Но ведь это не сгладит вражду между нами…
«Между нами» прозвучало как-то слишком… интимно. И когда это, собственно спрашивается, «между мной и ней» или «между мной и ним» переросло в «между нами»?
