Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
Просто так. Для общего развития. Как параграф «Площадь криволинейной трапеции» в учебнике по математике, который редко когда нужен в реальной жизни.
Девушка стала ерзать на члене мужчины, растягивая прелюдию, продлевая это мучительное удовольствие, тоже выучивая Тайлера тактильно. И когда он резко подмял девушку вновь под себя, когда освободил девушку от остатков белья, когда резко вошел в нее, весь мир будто потерял четкость. Все перемешалось: свирепость и нежность, бессилие и неистовость, бесстрашие и страх, боль и наслаждение. Она стала его дополнением, он — ее. И это чувство свободы, ощущение взаимности, фрикции, доставляющие наслаждение — все сделало Бонни Беннет хоть еще более уязвимой, но все же немного счастливой. Она уже не помнила, чтобы получала физическое удовлетворение вместе с духовным. Она уже не помнила, чтобы когда-нибудь дышала кем-нибудь, растворялась в ком-нибудь…
Любила кого-нибудь.
Она была сталью всю свою жизнь, но сейчас таяла воском рядом с ним, с Тайлером Локвудом, мальчиком, для которого важен процесс. Сейчас Бонни показывала, что мрамор крошится со временем, что наши принципы, приоритеты и убеждения — лишь пластилин в руках наших друзей, любовников и врагов.
Тени ползали по стенам, ветер шумел, дождь продолжал долбиться в стекла, как обезумевший раненный человек… А две потерянные души (только попутчики в жизни друг друга, не более), они танцевали в ритме фальшивой любви, танцевали на битых стеклах, забываясь, растворяясь, рассыпаясь и зная только одно: после случившегося они уже никогда не смогут возродиться.
====== Глава 28. Приоритеты ======
1.
Она этот звук никогда раньше не слышала, но точно знала, что он обозначает. Звук щелчка затвора пистолета. Звук, обладающий определенным воздействием на человека. Ты просто забываешь как дышать на несколько секунд, просто замираешь в какой-то дурацкой позе и чего-то выжидаешь. Глупо, смешно и неуклюже.
Особенно когда ты пытаешься взломать замок шпилькой. Особенно когда ты делаешь это в первый раз, и тебя ловят с поличным. Особенно когда это делает человек со стволом в руках.
— Поднимайся, — сквозь зубы. Что же, это лучше, чем сидеть на корточках в полной тишине и чувствовать себя полной дурой.
Елена медленно вытащила шпильку (фильмы — сказки двадцать первого века, детки, не верьте тому, что там показывают) и поднялась. Она стояла лицом к двери как заключенная с поднятыми вверх руками, а позади нее стоял человек с пистолетом как надзиратель. Если честно, Гилберт особого страха не испытывала. Она просто ждала последующих действий.
Ствол пистолета уперся в ее поясницу. Сталь показалась раскаленной и обжигающей. Позади стоящий, тем временем, достал ключи и вставил один из них в замок. Тишину нарушило два клацанья замка, а потом дверь открыли и Елену впихнули в квартиру.
Дверь захлопнулась. Путей для отступлений не осталось.
Гилберт вновь ощутила пистолет. В этот раз — у своей шеи.
— Когда я тебе сказал забыть сюда дорогу, я не имел в виду найти новую.
Он был так близко, как не был еще никогда. Откуда у Добермана оружие — Гилберт не волновало. Ее не волновало и то, что это оружие нацелено на нее. Ее заботило лишь бешеное тепло, исходящее от тела этого парня. Она стояла к нему спиной. Не шевелилась. Дышала ровно.
— Убери эту штуку от меня, — спокойным тоном голоса. Что ж, вполне предсказуемо.
Вообще, Сальваторе злил не тот факт, что эта мерзавка пыталась взломать замок в двери его квартиры. Его злил тот факт, что она снова пришла.
— Я чувствую примерно то же, что и ты сейчас, когда ты появляешься в моей квартире, — шепчет он, все так же не меняя своей позы. Он стоит за ее спиной. Он стоит непозволительно близко. Аромат ее чертового-треклятого-ебучего шампуня, запах дождя — это становится личным афродизиаком на сегодняшний вечер. Сталь в руках начинает плавиться.
— Выходит, я могу убить тебя? — все с тем же железным спокойствием. Она не двигается.
— Выходит, ты меня задрала уже.
Она делает глубокий вдох. Деймон слышит этот вдох. И ему нравится ее нервное дыхание. А потом Елена подается назад, спиной вжимаясь в мужчину и снова замирая. Мужчина чувствует холод, исходящий от девушки. Он чувствует холод не только тела, но и души. Ему хочется этот холод превратить в жар. Ведь Елена ему больше нравится, когда она жаркая, чем нежели когда она пустая и бесчувственная.
— Я звонила тебе, — шепчет, откидывая голову на плечо мужчины, закрывая глаза и пытаясь контролировать свои эмоции. — Четырнадцать раз… — голос срывается. Пистолет скользит медленно (вдоль ее тела) вниз. Дыхание Деймона тоже сбивается. — Четырнадцать раз с периодичностью в три-четыре минуты…
Пистолет проскользил до бедра, а потом выскользнул из руки и упал на пол. Оружие сейчас никого не волновало. Деймона вообще заботила только Елена, которая пыталась взломать дверь в двенадцать часов ночи, которая не реагировала на угрозу и прижималась к нему как кошка…
— Я внес твой номер в черный список.
— Какой же ты все-таки ублюдок…
Она медленно отстраняется на пару миллиметров, а потом также плавно поворачивается к Деймону лицом. Замашек под Британни Мерфи не было. Были замашки под кого-то другого… Елена вновь становится слишком близко. Ее лицо заплаканное. Ее глаза красные от слез. Одежда помятая и промокшая. Вид жалостливый.
Тело — желанно.
Сальваторе медленно и аккуратно подхватывает ее, делает внезапные и быстрые шаги вперед, заставляя Елену отступать назад. Девушка поддается импульсу, потом впечатывается в стену. Доберман прижимает ее тело своим к стене, переводит взгляд на губы этой суки, а его руки с талии плавно скользят на поясницу. Гилберт прячет взгляд. Она только прикосновениями дает понять, что ей в очередной раз плохо. Что она в очередной раз нуждается в нем.
— Что тебе нужно? — он говорит тихо. Тембр его голоса такой родной и привычный. Елена от звука его голоса чувствует, как ее тело сводит приятная судорога. Она вцепляется в плечи парня, придвигаясь к лицу Добермана еще ближе.
— Я не знаю, — шепчет она. — Он ведь не изменял мне, я знаю. Но почему тогда так больно? — впервые поднимает взгляд. Сальваторе ощущает как его сердце разрывается в клочья. Красные, полные слез и подыхающей надежды, глаза. Тонкие пальцы, вцепляющиеся в ворот его куртки. Тело, которое никнет к его телу.
Он был бы рад сказать что-то, чтобы поддержать ее, но не мог подобрать слов. Не мог солгать или нагрубить. Сальваторе аккуратно коснулся запястий девушки, освобождая себя от объятий, опустил руки девушки и, коснувшись плеч девушки, стянул куртку с плеч. Елена смотрела на него, как на отца, как на лучшего друга, как на спасителя. Она знала, что ни на кого и никогда еще так не смотрела.
Он отошел от девушки, повесил ее куртку, повесил свою и снова вернулся к Елене. Потом он снял с нее ее сапоги. Он никогда не помогал девушке снимать сапоги. Даже Джоанне. И прикасаться к стройным ногам Мальвины нравилось, потому что ему с первой их встречи нравились ее ножки. Потому что ему уже давно хотелось прикоснуться к ним, не скрывая своих желаний.
Сальваторе отставил ее обувь, развернулся, чтобы снова подойти к Елене, но девушка подошла сама. Тихо и бесшумно. Как кошка.
Как призрак.
Она подошла, потом прильнула к нему. Ее напряженное тело он ощутил тактильно. Приятное чувство. Да, с Гилберт тяжело находиться рядом. Она кричит, врет, устраивает эти порочные игры.
Но это приятно, черт возьми. По-настоящему приятно.
— Вам надо поговорить, Елена. Ты тоже ведь жила у меня, но это ничего не значит…
— Не значит? — переспрашивает девушка, устремляя на него взор. — Не значит?.. — ее голос сникает до шепота. Ее отчаяние впитывается в его сущность, дробит там гордость и высокомерие. Снимает оковы недоступности.
— Не значит. Тебе не стоит его ревновать.
Она закинула руки на его плечи, потом они проскользили на спину. Его тепло стало передаваться ей. Ее холод, в свою очередь, ему.
