Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
— А я не знаю ревность ли это… Мне кажется, что это просто обида. Ощущение предательства. Опустошения. Но не ревности.
Она закрывает глаза, поднимается на носочки и касается губами его губ. Обычное касание, ничего страстного и рокового не подразумевающее. А У Сальваторе дыхание перехватывает, и он, чтобы не поддаться опиуму, за талию отстраняет Елену от себя.
— Это твоя игра, да? Очередное желание сровнять счет?
Она открывает глаза. Ее грудная клетка высоко поднимается. Ее глаза полны трепета, нежности и взаимности. Деймону хочется эту девочку вновь прижать к стене, вновь заблокировать любые пути к отступлению. Ему хочется ощутить ее всю. Желательно — под собой.
— Нет, — шепчет она, и ее руки оказываются на его шее. Ее пальцы касаются его шрама, и Сальваторе видит, что Гилберт не испытывает ни брезгливости, ни отвращения. — Я больше не хочу вести этот дурацкий счет.
— Если не игра, то что? — более гласно. Он не может отвести от нее глаз, не может разорвать тактильную близость. Жажда начинает царапать горло. Дождь за окном усиливается.
— Я не знаю, — по ее лицу начинают скатываться слезы, и это злит Сальваторе еще больше. Он касается подбородка девушки, заставляя ее смотреть только на себя. — Я вообще больше ничего не знаю, Доберман. Ничего, кроме того, что только ты меня понимаешь. Только ты…
Его пальцы оказываются на ее губах через секунду после этих слов. Это опьяняющее чувство прерывается, когда Елена небрежно хватает его руку и отводит от своего лица. На миг в ее взгляде вновь появляется тот блеск стервоза, который он видел тогда в парке, когда она в первый раз сравняла счет. И на пару мгновений Сальваторе кажется, что он снова попал в ловушку.
Но потом Елена закрывает глаза, потом она вновь касается его губ своими, потом вновь ее руки оказываются на его плечах… Ему не стоит ее обнимать, не стоит отвечать на ее поцелуй, но когда человек следовал правилам? Он поцеловал ее, тут же замерев, словно пытаясь убедиться, что это не сон. Да нет, не сказать, чтобы Елена была чем-то недосягаемым и настолько безумным, чтобы сходить с ума или пить в барах. Но Деймон постоянно испытывал ощущение нереальности, когда был рядом с Мальвиной. И вот сейчас, когда он решился поцеловать ее, им вновь овладело чувство некоего сюрреализма.
Потом он углубил поцелуй, прижав девушку к себе. Он ощутил, как ее тело в его объятиях расслабилось. Как движения стали более спокойными, не такими резкими, без надрыва.
Она целовала его. И температура ее поднималась. Жар ее души разгорался, передавался ему. Деймон медленно-медленно плавился, потом он стал отступать под ее напором к стене. Их шаги были неуверенными, а их поцелуи — несмелыми, но это все исчезло, когда Гилберт прижала мужчину к стене, когда ее пальцы вновь коснулись обнаженных участков его тела. Сальваторе изучил талию, поясницу… Он зарылся руками в ее волосы, и этот запах шампуня окончательно заполнил пространство маленького коридора.
Деймон пропитывался ее ароматами: ароматами граната и дождя. А Елена стала пахнуть сигаретами. Диффузия, если вам так угодно. Полная ассимиляция, если вам недостаточно.
— Стой, — его шепот будоражит, успокаивает. Елена не отрывается от мужчины, несмотря на то, что поцелуй прерван. — Ты просто отчаялась… Это иллюзия.
Она целует его в шею. Она никого и никогда не целовала в шею. Елена ощущает что руки Сальваторе вновь блуждают по ее телу: со спины на поясницу, на талию и вновь на поясницу. Девушка чувствует, как у нее по телу пробегает дрожь (тут уж книги не соврали). И Елена, не сдерживаясь, языком касается шеи Добермана, тут же оставляя чувственный поцелуй.
— Это не любовь, Елена.
Он резко отстраняет ее, смотрит в ее затуманенные глаза и пытается найти там ответы на свои вопросы. Не находил. Находил лишь отзвучие в теле этой девчонки, но никак не в ее глазах.
— Лишь чувство благодарности…
— Я не испытываю благодарности, — отвечает она. — Это нечто совсем другое.
Она пьянела. Она впервые в своей дрянной жизни ощущала, что у нее ноги подкашиваются, что ей до безумия, до сводящих судорог хочется быть рядом с определенным человеком. Да, Доберман выделывал с ней все, что его душе заблагорассудится. Да, это было жестоко и, порой, бесчеловечно.
Но Елена четко понимала одно: именно эта дикость все это время опутывала лентами, пришивала ее душу к душе Сальваторе красными нитками. Рвала капилляры, вены и артерии.
Девушка открыла глаза, посмотрела в глаза Сальваторе. Она еще никогда так близко к нему не была. Еще никогда так не желала близости.
— Он любит тебя, Елена, — он пытается одновременно предположить, что будет, если она все-таки сейчас уйдет. Нарисовавшаяся картинка не приносит удовлетворение. Только руки на пояснице прижимают ее тело к себе сильнее. — Ты нужна ему.
— А мне нужен ты, — ее голос сникает до шепота. В ее взгляде развеивается дым, и Деймон видит там то, что не видел еще никто. Он видит вовсе не отчаяние и не боль. Не опустошение. Не ненависть. – Ты.
Он видит взгляд затравленного ребенка, ищущего ласки. Он видит маленькую девочку, у которой не осталось семьи, друзей, надежд и мечтаний, но осталась лишь одна просьба: «Будь со мной». И эти слова шипами вонзаются в и без того разорванное сердце Добермана, этого цербера, умеющего только рвать, метать и курить.
— Нужен, понимаешь?
— Ты ведь ничего не знаешь о том, что говоришь, Елена, — он разрывает тишину хриплыми нотками своего голоса. Он разрывает спокойствие очередным ударом под дых.
— Может, и не знаю, — соглашается она. — Может, я действительно не знаю что такое любовь. Что такое страсть и… Но я знаю то, что я хочу тебя полюби…
Он скидывает ее руки с себя, отталкивает от себя небрежно, срывается, уходя на кухню. Елена чувствует порыв души. Она ощущает, как мир искажается, как разбиваются кривые зеркала, как все иллюзии претерпевают метаморфозу, становясь правдой, а правда трансформируется в ложь. Осколки прежних чувств, остатки каких-то душевых и никчемных мыслей, капли дождя — все это оседает на пол, падает к ногам Мальвины. И Елена, даже не посмотрев на обломки, переступает через них и следует за Сальваторе. Она останавливается в проходе. Доберман медленно оборачивается, снова опираясь о подоконник и скрещивая руки. Где-то они это уже проходили.
— Давай не будем ссориться. Дай мне договорить…
— Кое-что нельзя произносить вслух, — перебивает он. Елена кивает, опуская взгляд, потом подрывается, вновь резко приближаясь к Сальваторе. Она обращает на него этот неприкрытый туманом взгляд. Она стоит непозволительно близко, выглядит непозволительно роскошно и ведет себя непозволительно раскованно.
— Давай об этом промолчим, — шепчет она, не озвучивая явного. Они не позволяют друг другу объятий, не позволяют слишком много долгих зрительных контактов.
Но позволяют близость. Бомба замедленного действия — не подходящая ассоциация, но наглядная иллюстрация зато...
— Мне просто надоело пить тебя по глоткам.
Он посмотрел на нее. Зрительный контакт установлен. Бомба замедленного действия вскоре взорвется.
— Я хочу напиться тобой. Залпом. Я еще ни разу никого не пила залпом.
Он касается ее плеч, приближает к себе и целует ее. Просто так. Без ответных реплик. Без каких-то дешевых фраз и слов. Елена вновь прижимается к нему. Ее руки оказываются на его плечах. Ее сердце начинает отбивать ровный ритм. Стираются мысли о Бонни, о Тайлере, о матери… Все проблемы растворяются в кислоте порочной близости. И кто сказал, что измена подразумевает только секс? Сейчас и Елена и Деймон изменяли… Изменяли, ничего запретного не делая. Просто позволяя быть откровенными по отношению друг к другу.
Они не теряли счет времени. Каждый из них думал: «Эта секунда последняя». Каждая секунда вскоре становилась предпоследней, потом предпрпедпоследней и так далее. Елена целовала мужчину, которого считала заклятым врагом, который был для нее зрелой и состоявшейся личностью, лучшим другом, соратником, соперником, смыслом… Деймон целовал девушку, которую он считал фальшивой, отвратительной, но которая была для него самым желанным. Джоанна Хэрстедт позабылась. Осталась в прошлом вместе с Мэттом Донованом. Первая любовь, увы, не становится последней…
