Вкус яблочных зёрен (ЛП) - Хагена Катарина (читать книги онлайн полностью .txt) 📗

снова наружу через кухню по коридору, а потом обратно через входную дверь на улицу.

Почему он тут же не проходил обратно через прихожую? Наверное, потому что хотел

запереть прихожую изнутри на засов и не закрывать снаружи ключом. Но, почему не

закрывать снаружи?

Мне казалось, будто Хиннерк просто хотел взять в свои руки блестящую латунную

щеколду большой входной двери. И несколько секунд находиться в качестве хозяина дома на

верхней ступени крыльца. Чтобы при выходе вытащить газету из почтового ящика и

засунуть её в портфель. Потом сбежать вниз по ступенькам и вскочить на велосипед,

позванивая и салютуя кухонному окну в раннее утро. Во всяком случае, это не подходило бы

к образу, который был у него и всех других нотариусов, если бы он незаметно тайно

пробирался на работу через заднюю дверь. Даже тогда, когда дедушка давно уже не был в

конторе, как говорил. Всё-таки до смерти Хиннерка никто из партнёров не вступил во

владение его рабочим кабинетом, хотя он был большим и красивым.

Когда он уходил, то был слышен более громкий грохот посуды из кухни, женские

голоса, женский смех, быстрые шаги и хлопанье дверей. Но через этот звук искажались

голоса в высокой кухне и никогда не было слышно, о чём говорят. Но какие эмоции

пролетали с жужжанием через кухню нужно было слушать очень внимательно. Были голоса

приглушённые и низкие, слова неразборчивые и с длинными паузами между ними, и тогда

это беспокоило. Если много и быстро говорили, и в большинстве случаев всегда громко,

тогда это были отчёты о повседневном. Были хихиканья и шушуканья, или издавались

сдавленные крики, тогда желательно было быстро одеваться и тайком пробираться вниз,

потому что секреты не раскрывались несколько раз в день. Позже, когда Берта потеряла

память, она больше громко не говорила. Это издавалось с различными по времени паузами,

которые всегда поспешно прекращались другими голосами, чтобы они не занимали слишком

много времени. Чаще всего сразу несколькими другими голосами одновременно, которые

внезапно нарастали и также быстро снова стихали.

Конечно, этим утром не было слышно ничего. Я была дома, наконец, одна. Тишина

напомнила мне то утро 13 лет назад, когда ничего не было слышно. Только время от времени

громыхала дверь или чашка. А в остальном тишина. Это была своего рода тишина, которая

могла наступить только после потрясения. Как глухота после выстрела. Тишина как рана.

Нос Розмари только совсем немного кровоточил, но на бледной коже виднелся маленький и

отчётливо выделявшийся ручеёк, будто насмехаясь над нами.

Я встала и умыла лицо в комнате тёти Инги. Почистив зубы, я проскользнула в мою

чёрную смятую одежду и спустилась вниз заварить чай. Я нашла целый ряд коробок с

пакетиками чая, и даже несколько с хлопьями, которые имели вкус кухонного шкафа, но по

крайней мере, ещё не размокли. Вероятно, от коротких пребываний в доме тёти Инги. В

холодильнике у меня было ещё молоко господина Лексова.

Позже я поехала на велосипеде к телефонной будке на бензоколонке и позвонила во

Фрайбург. Конечно, было воскресенье, но я знала, что отдел будет работать в

Университетской библиотеке. Я сказала, что должна взять ещё три выходных дня, чтобы

оформить наследство и уладить здесь дела. Потом поехала дальше к болотистому озеру.

Ещё было очень рано. И немногие люди, которые встречались мне по дороге, были

собаковладельцами, и приветствовали меня секретно-конспиративной улыбкой. Так

приветствуют люди, привыкшие рано вставать и узнавать друг друга, по воскресеньям.

Дорогу к озеру было легко найти. Как почти все дороги здесь, она шла прямо через луга и

небольшие рощи. В какой-то момент я повернула направо и поехала по мощёной дороге

через деревню, которая состояла из трёх дворов с амбарами, элеваторами и тракторами.

Потом шла вокруг двух холмов, опять через ивы и в следующей рощице ещё раз направо.

Там лежал он. Диск из чёрного стекла.

Позже я поищу в шкафах старые купальники. Наконец, я не хотела быть нарушителем

общественного порядка. Но на этот раз пойдёт и так, ведь здесь ещё никого не было. К

сожалению, у меня не было ни одного полотенца. А в доме было ещё два, если не три

огромных полных сундука. Платье и туфли я быстро сбросила и пошла в озеро. Оно было

весьма заросшим. И только впереди имелось низкое место с небольшим количеством песка.

Кусочек пляжа на одного человека. Я медленно входила. Рыба трепыхнулась мимо меня. Я

вздрогнула. Вода не была такой холодной, как я ожидала. Мягкое дно просочилось между

пальцев моих ног. Я быстро оттолкнулась и поплыла.

Всякий раз, когда я плавала, то чувствовала себя в безопасности. Грунт дна не уходил

из-под моих ног. Он не ломался, не погружался или смещался, не открывался и не поглощал

меня. Я не наталкивалась на вещи, которых не могла увидеть. И не наступала по ошибке на

что-нибудь, что не может поранить ни меня, ни других. Вода была сравнительно чистой, она

всегда была одинаковой. Ну, это немного было понятно, то чёрная, то холодная, то тёплая, то

спокойная, но всегда в остающаяся в своём качестве, даже если не в агрегатном состоянии,

всегда одинаковая. И плавание — это был полёт для трусов. Плавать без риска угрозы

падения. Я плавала не особенно хорошо. Мои удары ногами вверх-вниз при плавании кролем

были несимметричными, но стремительными и уверенными. Если было нужно, то плавание

продолжалось часами. Я любила момент покидания земли, перемену стихий. Мне нравился

момент, когда вода несла меня, и я менялась с ней. И в отличие от земли и воздуха, так

происходило на самом деле. При условии, что я плаваю.

Я плыла сквозь чёрное озеро. Где мои руки касались гладкой поверхности, она сразу

становилась волнистой, жидкой и мягкой. История господина Лексова и абсолютно все

истории соскальзывали с меня. Я снова была той, которой была. И тут я начала радоваться

трём дням в доме. "Что, если бы я всё запомнила?" Только однажды. На другой стороне

озера я не вышла на берег. Когда первые листья водорослей задели мои ноги, я сразу

повернула и поплыла назад. Меня всегда пугало, если что-то в воде снизу прикасалось ко

мне. Я боялась мертвецов, которые протягивали там ко мне мягкие белые руки. А также

огромных щук, которые плавали, вероятно, подо мной в местах, где вода внезапно совсем

охладевала. Однажды посреди озера, будучи ребёнком, я натолкнулась на одно из этих

больших гниющих бревен, когда они время от времени появлялись в таких озерах и почти

парили под водной поверхностью. Я кричала, кричала и кричала, и больше не хотела снова

на сушу. Моя мать вытащила меня.

Я издалека присмотрелась к моему велосипеду и маленькой чёрной куче одежды на

белой песчаной полосе. Всё же я увидела там собственно ещё второй велосипед и кучу

одежды. Не достаточно далеко от моих вещей, так как мои лежали точно посередине

маленького пляжа. И я не носила купальник. Хотелось надеяться, что это была женщина.

"Где она?"

Я обнаружила в воде чёрный чуб, который приближался ко мне, а белые руки

поднимались и медленно опускались. Нет. Этого не могло быть. Просто не могло быть! Не

опять! Макс Омштедт. "Он что, преследовал меня?" Макс приближался удивительно быстро.

"Естественно, он видел мой велосипед, когда заходил в воду, но его не узнал. И чёрную