Просто о любви (Две половинки) - Алюшина Татьяна Александровна (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Стаська задумалась, у нее перед глазами стояло лицо Степана, когда, поговорив по телефону, он вернулся к ней в кухню: лицо все решившего и уже отрезавшего с болью и кровью мужчины.
Бесповоротно. Окончательно. Точка.
— Нет, — тихо повторила Стаська, — не вернется. А я теперь не знаю, как жить…
— По возможности с удовольствием, — предложила княгинюшка. — Это тебе сейчас, когда рана только получена, кажется, что жить невозможно, так больно.
— Только не говори про доктора время!
— Не буду, — мягко улыбнулась Сима.
Она погладила задумчиво Стаську по голове, улыбаясь печально и мудро, и огорошила племянницу, заметив:
— Это было неизбежно.
— Что? — не поняла Стаська.
— Что на тебя обрушатся сильные, глубокие чувства, страдания и радости.
— Я бы обошлась! — недовольно буркнула Стаська. — Вот на фига такие радости? И почему именно на меня?
— С твоей жизненной позицией монфешиста…
— Попрошу без иностранных словечек, особливо французских! Мне они во! — И она обозначила, проведя ребром ладони по шее, степень наполненности. — По работе хватает!
— Хорошо. Сиречь пофигиста и наплевателя! — рассмеялась легко княгинюшка. — Ты так старательно и упорно избегала сильных эмоций, чувств, ситуаций, что провидению это надоело. Сильному человеку многое дается, но и платить приходится гораздо больше, чем людям слабым и безвольным.
— Это ты у нас в семье сильная, — возразила Стася. — У тебя характер! А я так… погулять вышла!
— Не гневи Бога, Слава, уж тебя-то он характером не обидел!
— Да ладно! — категорически не хотела соглашаться племянница. — Когда это я сильной была?
— Всегда. С детства. Напомнить ситуации?
— Ну, например! — потребовала доказательств Стася.
Не хотела она быть сильной! Что еще за дела?! Не надо ей этого! Лучше она побудет слабой, несчастной — вон у тетки под крылом отсидится!
— Например, музыкальная школа, — не предоставила возможности отсидеться Серафима. — Или твои вечные экзамены, или припомнить, как ты на свидания ходишь? Еще фактов?
— Неубедительно! — капризничала Стася.
— Неужели? — задорно рассмеялась тетка.
Обратив внимание на то, как шестилетняя дочка подпевает всем песням, которые услышит, ни разу не сфальшивив, родители пришли в неописуемый восторг, объявили Стаську еще одним семейным дарованием и решительно заявили: в музыкальную школу!
Стаська пребывала в блаженном неведении о данном решении, необсуждаемом с ней, до последнего момента, до часа икс, в который должно было состоятся собеседование и ее, Стаськино, прослушивание в музыкальной школе.
Папа с мамой, держа дочь за руки, не без благоговения привели Стаську к известной преподавательнице, у которой еще папа учился, и объяснили перед дверью в кабинет задачу.
Стаська их внимательно выслушала, от комментариев воздержалась, своим мнением по данному вопросу не поделилась и лишних вопросов не задавала.
Хорошая, послушная девочка! Гордость родителей!
Чтобы жить в одной квартире с двумя скрипачами, фанатично влюбленными в свое дело и занимающимися при любой возможности, надо обладать весьма устойчивой психикой, бесконечным терпением или ну уж очень любить музыку!
Шестилетняя Стаська ни одним из вышеперечисленных качеств не обладала, хоть и не подозревала об этом в силу возраста, но девочкой она была хорошей и старалась, насколько это возможно, слушаться старших.
Поэтому, когда Стаську поставили перед седой, очень доброй пожилой женщиной, сидящей за роялем, и предложили повторять голосом ноты, которые та нажимала на клавиатуре, она старательно исполняла указания. И песенку спела без аккомпанемента, и на вопросы отвечала. Выслушав ее, взрослые о чем-то посовещались, мама с папой улыбались радостно, а женщина спросила Стаську:
— Станислава, ты хочешь учиться в нашей школе?
Стаська честно, решительно и четко ответила:
— Музыку я не люблю. Предупреждаю: учиться буду плохо.
И вздохнула оттого, что пришлось огорчить такую милую женщину.
На чем ее музыкальное образование и закончилось, не начавшись.
— А что еще должен был сказать ребенок, — рассмеялась Стаська теткиному напоминанию, — если его этой музыкой достали?
— А утверждаешь, что характер слабоват! — попеняла Сима.
— Толку-то что? Вот куда мне его применять в этой ситуации? — вернулась к «своим баранам» Стаська.
— Как куда? — возмутилась несообразительности племянницы княгинюшка. — Не сдаваться! Ты что, леденец на палочке пососала, было очень вкусно, но отобрали? Теперь можно плакать от обиды? Любовь — это не сижу на бережку и жду, что поднесут или отберут! За нее и побороться иногда надо! Особенно если мужчина того стоит! А твой Больших стоит многого!
— Бороться?! — опешила племянница. — Это как? Ты что предлагаешь совершить еще один перелаз через его калитку и сесть под дверьми сторожить, чтобы навязчиво себя предложить? Типа: посмотри еще раз, может, передумаешь, я хорошая? Так, что ли?
— Слава, остынь! Никто тебе такую ерунду не предлагает! Нет, если хочешь… — Она оценила выражение Стасиного лица. — Не хочешь. Понятно. Нет, Слава, следующий шаг его! А вот когда он объявится…
— Да не объявится он, княгинюшка! — перебила в отчаянии Стаська. — И шагов никаких делать не станет! Все! Финита! Занавес!
— Посмотрим! — возразила убежденно Сима. — Я уверена, что появится, или я ничего в жизни и в мужчинах не понимаю!
Степан попросил начальника поставить его в график дежурств на все возможные дни.
— Да ты и так, Степан Сергеевич, больше всех в графике фигурируешь! Зачем тебе еще? Загнешься!
— А что мне еще делать, как не работать? Я мужик семьей не обремененный.
Начальник внимательно к нему присмотрелся, не поверил, но, пожав плечами: «Как хочешь!», сделал отметку в рабочих документах.
Когда Больших ввалился в грузовой самолет не со своей постоянной бригадой, а с дежурными медиками, набранными по свободному рабочему графику, Лев Гурьевич, старший группы спасателей, преувеличенно громко подивился:
— О, Сергеич, а ты куда? Вы ж вроде со своими, вчера со смены?
— Да так, — отмахнулся Степан.
— Поня-атно! — хохотнул старшой и крикнул на весь салон: «Мишка! Принимай, в твоем полку прибыло! Не один ты теперь в этом поле бегун!
Мишка Седов на работу сбегал, как на праздник или на курорт какой. Такое трудовое рвение имело свои причины в лице жены, двух детей и тещи, с которыми он проживал в двухкомнатной хрущевке. Усугублялась ситуация тем, что его дамы имели устойчивую склонность к критике кормильца, с элементами пыточного вербального пилежа.
Седов числился не в постоянной бригаде, как Степан, а в разменном расписании, то бишь в каждую брешь затычка, что давало ему возможность большую часть времени проводить на работе и являлось неизменным поводом для незлобивых шуток всего коллектива.
— Ну, Мишка-то понятно, — комментировал Лев Гурьевич. — Я ему говорю: устройся еще на какую работу, лучше ночным сторожем, чтоб, значит, супружеский долг побоку! А то, не дай бог, третьего родите, тогда кранты! А он нет, говорит: что-что, а долг этот я завсегда! Правда, Мишк? — крикнул старшой вопрос.
— А на что тогда жена? — отозвался Седов из дальнего угла. — Моя Елена Вадимовна дама в этом отношении правильная!
Он не обижался на постоянные подколки, характер имел легкий, веселый, как такого мужика угораздило найти себе жену, оставалось для всех загадкой.
— Ну а ты от чего бегаешь? — поинтересовался у Степана Лев Гурьевич.
— Да ни от чего, — предпринял попытку избежать откровений Больших.
— Понятно! — довольно кивнул Лев Гурьевич. — Дела сердечные. Никак сподобился влюбиться, Сергеич?
— О-хо-хо! — неопределенно повздыхал Степан.
— Понятно! — повторил любимое словечко старшой.
Все в коллективе знали подробности жизни друг друга, радости-горести, беды, разочарования и победы, свадьбы-разводы, рождение детей, похороны близких, поступление чад в институты, проводы в армию, двойки и вызовы в школу, болезни родных и проведенные отпуска — все!
