Самое гордое одиночество - Богданова Анна Владимировна (список книг txt) 📗
– Простите, вы Марья Корытникова?
– Да.
– Я – Корней. Корней Пчелкин, – уточнил он, а я подумала: «Может, он как человек хороший». – Очень рад вас видеть! И очень счастлив, что вы согласились со мной встретиться, что вы не возвышаетесь, а в народ идете.
– Знакомьтесь – это Икки, – представила я свою подругу, а она вдруг задергала плечами. Нет, с ней что-то не то происходит! Однако Корнею, судя по его очарованному взгляду, пришлось по душе это нервное Иккино подергивание плечами.
– Икки! Вы точно такая же, как вас Мария в книге описала! – Он не отводил от нее глаз, и я сразу поняла, что именно я тут – «третий», а он, как известно, всегда лишний.
– Корней, Икки, вы сходите куда-нибудь, а я, пожалуй, пойду. У меня очень много работы!
– Ну вот! Вы уже убегаете?! – спросил он, продолжая смотреть на Икки – было такое впечатление, что кроме нее он не слышит и не видит ничего вокруг. Подруга моя, в свою очередь, тоже ради приличия очень удивилась, что я так быстро покидаю их, но посмотрела на меня с благодарностью – иди, иди, мол: мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Мы распрощались – влюбившаяся с первого взгляда парочка свернула влево от метро. Я пошла домой продолжить наконец историю о безумном ревнивце и бедной жене его Марфушеньке. «А что, если роман назвать «Бедная Марфа»?» – подумала я и оглянулась. Пара, что образовалась только что на моих глазах и при моем непосредственном содействии, быстро удалялась. Корней вцепился в Иккину руку и тащил заведующую единственной проктологической аптеки Москвы буквально волоком. «А вдруг он маньяк?» – во второй раз промелькнуло у меня в голове. И походка у Корнея странная какая-то: зад отклячен, торс неумолимо стремится вперед, ноги будто постоянно пытаются догнать друг друга, но это никак не удается им сделать. «Хотя походка еще не показатель маньячества», – успокоила я себя и поспешила к рабочему столу.
С тех пор, как я познакомила Икки со своим поклонником – Корнеем, прошел месяц с малюсеньким поросячьим хвостиком. Наступили первые мартовские дни, но на дворе весной и не пахло – напротив, февраль, казалось, только сейчас вступил в свои права: за окном свистел ветер, закручивая мелкий крупитчатый снег в длинные причудливые воронки. Однако, несмотря на это, то ли жилконтора, то ли ДЭЗ нашего района (не знаю, кто точно, потому что совершенно в этом не разбираюсь) приняли решение перекрасить дом, в котором я живу, из бледно-желтого в ядрено-розовый. Все в природе преобразилось – в начале октября стоит августовское тепло, весной свирепствуют метели. Маляры в люльках штурмуют первый подъезд.
Впрочем, не только в природе все перевернулось с ног на голову. В нашем содружестве за это время произошли коренные изменения главным образом в настроении его членов по отношению к мужчинам.
Как раз сейчас пришло время сказать, что массовое Пулькино свидание явилось последней местью противоположенному полу – больше никто из моих подруг, как, впрочем, и их матерей, не горел желанием насолить мужчинам. Все как-то успокоились, ненависть приутихла, постразводная эйфория как-то улетучилась сама собой (видимо, отправилась утешать других, только что освободившихся от мужицкого ига женщин).
Начался второй этап нашего гордого одиночества – беспокойный, несколько суетливый, сопровождаемый порой то отчаянием, то унынием, то усталостью. Так называемый период поиска – период долгий и мучительный. Все дамы, которые буквально три месяца назад пребывали в состоянии некоего опьянения и радости, что теперь-то им не нужно стирать вонючие мужнины носки, готовить по утрам своим благоверным омлеты, что свободны они теперь, как Соединенные Штаты Америки или раскрепощенные женщины Востока после революции, и никто им не указ: отныне они могут делать все, что заблагорассудится, хоть целый день ходить по дому голыми, с маской на лице и в бигуди, сейчас как-то начали тяготиться этим своим одиночеством, которое сами же и выбрали для себя. (Замечу, что и я не являюсь исключением.)
А все началось, как мне кажется, с Икки, вернее, с того самого знакомства ее с официантом из кафе «У дядюшки Ануфрия» – рыжим студентом с юридического факультета и ужасной ночи в аптеке «Моторкина и С?», после которой тот потребовал от моей подруги 150 долларов за оказанные сексуальные услуги (хотя услуги эти были более чем сомнительные и некачественные).
Икки первую охватило томительное чувство, она первая ощутила в своей жизни пустую, ничем не заполненную нишу, которую стремительно пыталась ликвидировать, заставляя ее чем попало. Этим «чем попало» сначала был студент, потом Корней, затем...
Но нет, нет, нет! Все по порядку!
После того как я оставила влюбившуюся с первого взгляда парочку и побежала сломя голову к письменному столу, дабы продолжить историю о безумном ревнивце, они побрели куда глаза глядят и гуляли до темноты. Корней оказался очень хорошим человеком и добрым к тому же – два раза за вечер он угостил Икки шаурмой с уличных лотков.
На следующий день он уже сам зашел за ней в аптеку, и они снова пустились в бесцельное блуждание по Москве. На сей раз он купил ей сосиску в тесте, а через два часа после ее употребления лицо Икки побелело, как нетронутый ослепительно белый снег в деревне Буреломы, и она ринулась в платный туалет, благо он оказался поблизости.
Третий день их романа был самым прекрасным: сначала романтичным, потом по-семейному спокойным и уютным, затем страстным и безудержным. Дело в том, что Икки пригласила ухажера к себе в гости в отсутствие мамаши. Корней пришел не с пустыми руками, а принес даме сердца одну-единственную розовую гвоздику, сказав при этом:
– Чем реже цветок – тем чудеснее его аромат, – покорив ее окончательно и бесповоротно.
Кроме долгожданного цветка, поклонник моего таланта выложил на стол еще 350 граммов соевых батончиков к чаю в полиэтиленовом пакете.
Они сидели в Иккиной комнате на диване рядышком, пили чай с батончиками и смотрели телевизор.
– Я даже не помню, что это был за фильм, – рассказывала мне впоследствии заведующая единственной проктологической аптекой Москвы, – кажется, какая-то комедия. Все было так мило, уютно! В углу, на тумбочке, горел ночник, слабо освещая комнату, создавая причудливые тени от стола, шкафа, вазы с гвоздикой – они казались мистическими существами из готических ужасов. Мне почудилось даже, что я снова вышла замуж, что рядом со мной сидит не чужой человек, с которым мы знакомы третий день, а супруг, которого я знаю давным-давно. Комедия закончилась, началась реклама. Он привлек меня к себе, начал целовать, повалил на кровать, и телевизор выключился... Наверное, я легла на пульт. Машка! Я не могла сопротивляться! Мне он так нравится, что я не могла ему отказать!
«Снова это старое оправдание для новых глупостей!» – подумала я тогда.
Роман между Икки и Корнеем продолжался после той необузданной, страстной сцены еще ровно три дня – за это время они успели сходить в Зоологический музей посмотреть на чучела медведей, волков, зубров и носорогов и надышаться отвратительным запахом чего-то или кого-то уже разложившегося, съесть по гамбургеру или чизбургеру (впрочем, это не суть важно), а на четвертый день... поклонник моего таланта бросил заведующую аптекой. Он ушел от нее не тихо-мирно, а с криками, обвинениями и упреками:
– Ты меня заразила! Заразила! Ты такая же, как все бабы! Спишь со всеми подряд! – орал он на весь торговый зал «Моторкиной и С?». И что самое интересное и печальное одновременно – он, как и предыдущий Иккин герой-любовник, потребовал с нее денег, но на сей раз не за оказанные им сексуальные услуги, а за дорогущие лекарства, которые ему теперь придется покупать, и моральный ущерб, нанесенный его впечатлительной и восприимчивой натуре.
Икки не растерялась (у нее уже имелся печальный опыт в подобных ситуациях) – десяти рублей даже не дала, а закричала в ответ:
– Чем это я тебя заразила? Бабник! Вон из моей аптеки! Иннокентий! На территорию проник враг! Ну-ка, пойди разберись!
