Самое гордое одиночество - Богданова Анна Владимировна (список книг txt) 📗
Мне показалось, что если б его самого посадить верхом на его же голову, то ноги безо всякого натяга плотно обхватили бы этот бесформенный арбуз, задев лишь «ручки кастрюли».
И тут мне на ум пришли бессмертные строки из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова:
«Ипполит Матвеевич, почти плача, взбежал на пароход.
– Вот это ваш мальчик? – спросил завхоз подозрительно.
– Мальчик, – сказал Остап, – разве плох? Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень!»
«Но, может, он как человек хороший», – утешила я себя.
– Что ж вы встали?! Проходите! Проходите, гости дорогие! – пригласила нас Виолетта Леопольдовна.
– А это вот моя Икки, – Людмила Александровна поторопилась сразу расставить все точки над «i».
– Переобувайтесь, мадмуазели, переобувайтесь – сегодня мамочка все пропылесосила! – несколько писклявым голосом проговорил «мальчик» и подсунул мне чешки.
– Да! И сразу за стол, в залу!
Зала представляла собой большую из двух комнат, в разных углах которой стояли кресла в светло-бежевых чехлах из скользкого ацетата, у стены – кровать, устланная точно таким же покрывалом с аккуратно сложенной пирамидой подушек почти до потолка (от большущей к малюсенькой, в которую при шитье обычно иголки втыкают). Посредине стол, на котором в основном стояли стеклянные лохани с плавающими в майонезе салатами. Паркетный пол блестел, словно пасхальное яйцо, смазанное подсолнечным маслом. Повсюду шторы и шторки – перед каждой дверью – даже в ванную с туалетом.
– Вилочка, как у вас миленько! – восторженно пролепетала звезда телеэкрана, усаживаясь за стол.
– И все, заметьте, сделано вот этими руками! – И Вилочка всем нам показала потрескавшиеся ладони. Такое впечатление, что руки она либо забыла вымыть, либо с утра до вечера выкапывала картошку. – Сереженька, поухаживай за дамами! – приказала она, и «мальчик» тут же вскочил и начал кружить возле нас:
– Какой салатик изволите, мадмуазель? Морсику? Прошу пани! А вы что соблаговолите?! – Он изо всех сил старался быть вежливым и наконец, устроив в наших тарелках неприглядное месиво из разных салатов, плюхнулся на стул и очень сосредоточенно принялся отправлять в рот-яму все, что попадалось под руку, – ел он слишком много, совершенно отключаясь в этот момент от внешнего мира и, кажется, не ощущая вкуса того, что поглощает.
– Выпьем? – вежливо спросила хозяйка, и сын ее мгновенно оторвался от еды, включился, схватил бутылку водки и снова закружил вокруг нас, наполняя стопки. – Вот огурчики соленые. Предложи гостьям!
Пил «мальчик» так же много, как и ел, – он отправлял в «топку» все, что можно было отправить, будь то салат, морс, водка или соленый огурец – он буквально сметал все со стола.
– Икки, а чем занимается твоя подруга? – спросила потенциальную невестку Виолетта Леопольдовна.
– Она писатель, романы пишет.
– Неужели?! – И хозяйка всплеснула руками. – Ах! Если бы вы знали, как я люблю читать! Скажи им, Серж, как я люблю читать!
– О, мамочка просто больна литературой! Читает все подряд! – оторвавшись от «оливье», проговорил он.
– Да, да, мой мальчик лгать не будет, это так. – И слезы умиления появились на глазах ее то ли от того, что ей удалось воспитать такого честного сына, то ли от того, что она больна литературой.
– Я тоже люблю, – проговорила Людмила Александровна, похрустывая соленым огурцом и не замечая выразительного взгляда дочери, который говорил: «Ну что ты врешь-то? Я не помню, когда ты книгу последний раз в руки брала!» – Особенно люблю русских классиков – Куприна, Пушкина, Толстого. А намедни перечитала Мамина-Сибиряка. Вилочка, ты читала Мамина-Сибиряка?
– Мамина читала, а вот Сибиряка что-то не припомню, – уверенно, со знанием дела ответила та. Икки, захлебнувшись морсом, закашлялась, пытаясь кашлем подавить неудержимый смех.
– А из поэтов особенно я люблю Вертинского, – заявила звезда телеэкрана. Икки перестала кашлять и с удивлением взглянула на мамашу. – Да, да! Не Блока, не Маяковского, не Есенина даже, а Вертинского!
– О, я тоже его обожаю, – поддержала хозяйка, возможно, свою будущую сватью. Мальчик доедал крабовый салат с кукурузой.
– Помните, как там у него: «Из облаков, из роз...» – вдохновенно, нараспев проговорила Иккина мамаша. – Ну продолжите, продолжите! Вы ж читали! – И тут произошло то, чего никто из нас (приглашенных) не ожидал. Виолетта Леопольдовна опрокинула рюмку водки и, схватив кусок черного хлеба, «закусила носом», будто хотела вдохнуть в себя его целиком, потом отбросила, вскочила со стула и, согнув ноги в коленях, отклячила и без того внушительный зад свой, развела руками и прокричала довольно грубым, я бы даже сказала, базарным голосом:
– Чо дальше, чо дальше! Выбегает пес Барбос! Во чо дальше! – Интеллигентность и ее претензия на аристократизм спали одним махом, и перед нами стояла женщина, которая будто всю свою жизнь прожила в деревне Буреломы и воевала, подобно нашей соседке Нонне Федоровне Поповой (которую родительница моя упрямо называет Жоповой), с поросенком. – Вертинские и Мамины – это все в нашем деле не так важно! Вы мне, Икки, лучше скажите, много ли у вас мужчин было? Сколько вы зарабатываете в своей аптеке? И все это такое... – Последнее предложение она произнесла в нос, на французский манер.
– Да у нее не было мужчин! Не было! – словно оправдываясь, заверила ее Людмила Александровна.
– А зарабатываю я когда как. – И подруга моя с большой серьезностью начала рассказывать о тонкостях своего дела – мол, доход зависит от количества изготовленных рецептов с прописанными в них ректальными свечами. А когда перешла к рассказу о налогах, Виолетта Леопольдовна не выдержала и, перебив подругу мою, с нетерпением спросила:
– Я не пойму! При чем тут налоги? Вас-то почему налоги заботят?! Это ваша аптека? Вы ее, что ли, выкупили? Она – ваша частная собственность?
– Пополам с приятелем моей подруги, но не этой, – Икки взглядом указала на меня, – другой.
– Серж! Серж! Немедленно пригласи девушку в кино! Немедленно!
– Мадмуазель! Не составите ли мне компанию, не согласитесь ли пойти со мной завтра в кинематограф?
Мадмуазель дала свое согласие, которое негласно стало положительным ответом на вопрос: «Будете ли вы моей женой?»
С того дня Корней был совершенно забыт, канул в лету, и начались походы в кино, театры, кафе (для ресторана у Сержа кишка была тонка) – одним словом, гулянья под луной, которые продолжаются и по сей день.
Но мне кажется, что встречается она с ним от отчаяния или из боязни того, что до самой смерти у нее не будет близости ни с одним мужчиной.
Анжела после своего грехопадения как-то присмирела, успокоилась и больше не связывалась с представителями мужского пола.
Она всецело отдалась вынашиванию двойни – накупила книжек и четко следовала вычитанным рекомендациям: питалась строго по часам, после обеда (с 14.00 до 16.00) звонить ей было бесполезно – у Огурцовой по расписанию был тихий час, до обеда, впрочем, ей тоже не дозвонишься – она совершала ежедневный моцион, как и после полдника. Ко сну отходила ровно в 21.00. В остальное время она была страшно занята – не приведи господь побеспокоить ее! Подруга наша решила найти талант у будущих детей уже в утробе:
– С Кузьмой не получилось! Стеха туповатая какая-то – это и сейчас по ней видно, но этих я не упущу! – повторяла она снова и снова.
Поиски талантов осуществлялись следующим образом: Анжелка после прогулки полчаса слушала классическую музыку, полчаса читала вслух то Шекспира, то Пришвина, во второй половине дня музицировала сама, бренча на балалайке, и писала какие-то дикие, ни на что не похожие пейзажи, сидя на балконе в старом болоньевом пальто с крашеным песцовым воротником.
– Они все слышат! Все чувствуют! – уверяла Огурцова.
Но дальше – хуже. Беременная подруга наша просто помешалась на своем интересном положении – теперь в голову засела словно заноза мысль о родах в воде, правда, она не решила еще окончательно, где именно будет разрешаться от бремени.
