Внебрачный контракт - Богданова Анна Владимировна (книга регистрации .txt) 📗
Мария Ивановна или Клара Захаровна вылетела в коридор, а через двадцать минут за мной явилась бабушка № 1 и увела домой. На этом я не успокоилась и, очутившись дома, заявила, что теперь я что-то уж слишком соскучилась по маме. Баба Зоя схватила меня за руку и поволокла к ближайшей телефонной будке (потому что в новой квартире данное средство связи отсутствовало) и, набрав номер, сунула мне трубку.
– Алле! – гаркнул мне в ухо какой-то мужик.
– Здравствуйте, – вежливо поприветствовала я его, заметив на себе одобрительный взгляд бабушки.
– Здравствуйте.
– Это работа? – спросила я. – А позовите, пожалуйста, маму, – робко попросила я – голос в трубке сначала затих, потом послышался взрыв гогота.
– Девочка, а как твоя фамилия? – прыская от смеха, спросил мужик.
– Дуня Перепелкина.
– Матрена Ивановна, это, наверное, все-таки ваше чадо! Ха, ха!
– Ты что, совсем чокнутая! – взъелась на меня родительница. – «Это работа»! «Позовите маму»! – со злостью передразнивала она меня. – Что ты меня позоришь?!
Я сунула трубку бабушке и, обиженная, пошла кататься на качелях.
Так, мутно и неясно, в густом тумане, почти бессознательно протекали мои отроческие годы. Те надежды, возложенные на меня семьей в младенчестве, не оправдались – из меня не получилось ни великой балерины, ни певицы, ни выдающейся пианистки, ни даже счетовода (с математикой я не дружила и, получив тройку по этому мудреному для меня предмету, визжала от радости и восторга еще из лифта:
– Ура! Ба, мне сегодня тройбан поставили!
– Слава тебе, господи, – обычно облегченно выдыхала бабушка).
И не знаю, кем бы я стала впоследствии, поднимаясь таким легкомысленным образом по ступеням той лестницы, которая ведет к взрослой жизни, если бы в один день (не могу наверняка его назвать прекрасным, потому что, вполне возможно, он мог бы быть и лучше) наша соседка с седьмого этажа – Гликерия Мартыновна – не поведала бабе Зое, что неподалеку от нашего дома совсем недавно открылся бассейн и с завтрашнего дня начнется набор мальчиков и девочек в плавательную секцию.
Весь вечер бабушка № 1 сверлила мамин мозг:
– Ребенку нужно учиться плаванию! Это что ж за безобразие? Девочке восемь лет, а она не умеет плавать! Где это видано? Где это слыхано? А что, если ее кто-нибудь в реку сбросит – так, ради шутки, – предположила она и, придя в ужас, сама себе ответила: – Потонет! Потонет ведь!
И на следующий день после уроков бабушка за руку отвела меня в бассейн.
– Это моя внучка! Моя внучка! Дуня Перепелкина. Я хочу отдать ее в плавательную секцию! Ребенку восемь лет, а она до сих пор плавать не умеет! – возмущалась она, как будто все вокруг были виноваты в том, что я не умею плавать.
– Пройдите до конца коридора и поверните налево. Там спросите Павла Захаровича – он как раз переростков набирает. Которые совсем плавать не умеют, – томно проговорила девица в боа из перьев, которые, как мне показалось, она надыбала, распотрошив подушку, после чего окунула их в таз с зеленкой.
– Вот до чего дошли, Дуняша! Ты у нас, оказывается, переросток! Переросток! Это ж надо! Не думала я, что все так будет, ох, не думала! Бесславие постигло меня в воспитании собственной внучки! – воскликнула бабушка и, театрально сложив ладони на дородной груди, стиснула их, будто ей воздуха не хватало.
Мы миновали длинный коридор, повернули налево и, постучавшись ради приличия, ворвались в кабинет. Напротив двери за столом сидел мужчина лет сорока восьми в синем спортивном костюме, абсолютно лысый, с выпученными глазами, которые, кроме недовольства, не выражали больше ничего.
– Нам нужен Павел Захарович! – требовательно заявила баба Зоя. – Вы Павел Захарович? – Лысый устало кивнул. – Это моя внучка – Дуня Перепелкина, – бабушка подтолкнула меня вперед костяшкой согнутого указательного пальца, пихнув меня между лопаток. – Она переросток. Ей уже восемь лет, а она до сих пор плавать не умеет! – негодовала она и поделилась с Павлом Захаровичем своими опасениями касательно того, что со мной станется, если кому-нибудь ради шутки меня вздумается в реку сбросить. – Девочке немедленно, сейчас же нужно научиться плавать! – в конце концов заключила бабушка.
– Ну, немедленно не получится, – безучастно проговорил Павел Захарович и зевнул в придачу от окутавшей его страшной скуки.
– Что значит «не получится»?! – гневно, вызывающе даже как-то прокричала баба Зоя.
– Немедленно только кошки родятся, – философски заметил тренер и потянулся в своем кресле, растопырив руки в разные стороны так, что левой своею дланью въехал в листву плодоносящего лимона на широком подоконнике, а правой ударился об огромный шкаф из ДСП. – Черт, – поморщился он и записал меня в подготовительную группу для переростков.
Так я обрела профессию. Именно в тот день, когда впервые увидела будущего своего тренера – вечно недовольного Павла Захаровича Корнейчука. Правда, тогда я и предположить не могла, что из меня тоже впоследствии получится тренер по плаванию точно для таких же переростков, каким была я в то время.
Когда я впервые очутилась в бассейне, жизнь моя, а может, мое сознание (точно не знаю) совсем застлалось туманом. Хотя нет, лучше выразиться иначе. Не туман застлал мои мозги, глаза и уши, а я сама словно бы опустилась на дно морское и обитала там, подобно русалке – никуда не торопясь, медленно качаясь в такт течению вместе с водорослями... Лишь время от времени я пряталась за огромный, гладкий, обтесанный волнами валун от то и дело возникающих опасностей моей школьной жизни – в лице то ли Марии Ивановны, то ли Клары Захаровны, которая, яко акула, мимо проплывающая, имела непреодолимую потребность заглотать меня разом, со всеми потрохами; мальчишек, которые беспощадно дергали меня за косы и подкладывали под мягкое место канцелярские кнопки. Пригнусь, бывало, за свой спасительный округлый камень и тихо-тихо сижу не дыша, пока опасность не минует.
Одним словом, все свое отрочество провела я в полусне, в забытьи, пробуждаясь лишь изредка посреди неестественно зелено-голубой воды, пахнущей хлоркой – то лежа на животе, на куске пенопласта, то вылавливаемая из воды шестом, то прыгающая с тумбы, пытающаяся плыть; плывущая среди прочих переростков, потом – на соревнованиях и олимпиадах: районных, городских, межгородских, межрегиональных и республиканских; второй юношеский разряд по плаванию, первый, потом я – кандидат в мастера спорта. А Павла Захаровича все душит желчь, душит и душит:.
– Плохо у тебя баттерфляй выходит, никуда это не годится! – кричит он, глаза выкатит и орет, брызгая слюной. – Это что ж это такое! Под водой задыхаешься! Задыхаешься! Тебе ведь не хватает времени, чтобы сделать полукруг руками и толчок ногами! А движения! Движения! Размашистые, широкие! Будто только что из кабака выкатилась пьяная, в лужу упала и барахтаешься в ней, как жук на спине! Никуда не годится! Никуда!
Однако хоть это никуда и не годилось, я в конце концов стала мастером спорта и в двадцать один год сидела в том самом кабинете с плодоносящим лимоном на подоконнике и огромным шкафом из ДСП, в котором тринадцать лет назад, развалившись в кресле, зевал от скуки Павел Захарович. Сидела и набирала детишек в собственную группу для обучения их тому, чему сама была обучена, чтобы и они лет эдак через «дцать», сидя в этом же самом кабинете, тоже отбирали переростков. Чтобы все в нашей необъятной стране умели плавать! Вот какая мысль крутилась у меня в голове, когда я записывала очередную фамилию моего будущего ученика. И если кто-нибудь швырнет кого-то из моей группы в реку – ради шутки или из мести, – чтобы тот не потонул, чтобы спасся и выплыл с честью, блеснув еще при этом перед обидчиком отшлифованным при моем непосредственном участии брассом, кролем, баттерфляем или, скажем, проплыв на спине.
Итак, дремала я, находясь словно под водой или блуждая в густом утреннем тумане, аж до окончания девятого класса. И мрел в непрозрачной дымке (а не виднелся со всей ясностью и четкостью, как моим ровесникам) впереди, через залитую солнцем листву, тяжелым камнем раскачиваясь из стороны в сторону, словно маятник, новый учебный год.
